Элен, помедлив, кивнула.

– Только лучше взять с собой что-нибудь верхнее. Погода может измениться. – Глазами я показал на облака. Смотрите, всё синее на горизонте. Есть у вас что-нибудь?

Она еще раз кивнула.

– Ну вот, и отлично. Минут пятнадцать на сборы – и едем?..

Едва мы выехали на скоростную трассу, как поток машин застопорился в оба направления. Судя по всему, пробка сковала движение не только на подъезде к Ницце, но и дальше.

Я включил радио, настроил его на местную авто-волну – она маячила на каждом рекламном щите – в надежде услышать какие-нибудь уточнения. И действительно, пробка растянулась почти на двадцать километров. По направлению к границе опрокинулась итальянская фура. По радио предупреждали, что едва ли затор может рассосаться раньше чем через час: аварийная служба убирала с проезжей части обломки.

Всё, что нам оставалось, это менять планы и, главное, направление. Чтобы не испортить себе весь день, я предлагал разворачиваться и ехать в обратную сторону, в направлении Канн и погулять где-нибудь в той стороне, не доезжая до Сен-Рафаэля. Берег живописный повсюду.

Элен одобрительно помалкивала.

Вскоре мне всё же удалось, как следует попетляв, вывернуть обратно на трассу А-8 в направлении Канн. И как только затор, по-прежнему заметный во встречном направлении, стал рассасываться, с нашей стороны поток машин вдруг как прорвало. Теперь все неслись по всем полосам под сто сорок, даже не опасаясь камер фиксации скорости.

Врывающийся на скорости ветер мешал слушать радио, я приподнял стекла. Рядом с Элен мне было до странности спокойно. Как только окружающий мир давал знать о себе или занимал ровно столько места, сколько нужно, чтобы молчание не казалось многозначительным, во мне сразу исчезала потребность говорить, через слова разводить себя, будто что-то растворимое, в самой реальности.

Мир вдруг поразительно меняется, а то и вовсе кажется новым, незнакомым, стоит попытаться взглянуть на него глазами другого человека. Глядя на трассу, сворачивающуюся впереди под колесами рыдвана, я вдруг подумал, что смотрю на дорогу с каким-то ожиданием, едва ли будучи в состоянии сосредоточиться на вождении, слишком многое, на что вчера я не обращал внимания, вдруг приковывало взгляд.

Не сказать чтобы я хорошо знал здешнее побережье. В самые первые наезды под Ниццу с Ванессой мы что ни день объезжали побережье на машине, поддаваясь заразительной моде всех отдыхающих чуть что, стоит солнцу спрятаться за выползшую из-за горизонта тучу, садиться за руль и ехать осматривать местные достопримечательности, чтобы этим скрасить себе досуг в облачные дни. Но в июль-август – всё же период жаркого лета, с тучами или без туч. Так и получалось, что как только облака расступались, все оказывались в своих раскаленных от солнца машинах, на одной и той же дороге и в одно и то же время. Как и мы сегодня. Куда можно попасть при таком движении? Побережье к югу от Канн, куда с трассы попасть было сложнее из-за того, что берег отдалялся, выдвигаясь в море, мне помнился не таким людным, как другие места. В этом направлении я и наметил съехать со скоростной трассы.

За Каннским аэропортом и съездом на Сант-Естелло, навигатор вскоре вывел на местное прибрежное шоссе и по нему к незнакомому мне поселку Теул.

У берега жара чувствовалась меньше. С моря тянул ветер, а от горизонта надвигалась новая гряда облаков, еще более внушительная на вид, чем утром. Дальше ехать не хотелось. Скуповатая провансальская природа умела подкупать чем-то иным, незаметным с первого взгляда. Полупустые пляжи. Скалы. Какая-то уже другая морская синева.

Мы спустились по дороге к скалам. К нам подбежал чей-то пес. Пес обнюхал нам колени, остался доволен.

– Ну, что делать будем? Двинем по пляжу? Вон туда… – Я показал на скалы вдали, хотя и без уверенности, что между отвесными валунами и пенящейся водой есть проход.

– Куда глаза глядя, – улыбалась Элен, всматриваясь в морскую даль. – Вы же обещали.

– Тогда лучше взять вещи с собой. И ваш рюкзак тоже. К машине уже не будем возвращаться.

Мы вернулись, взяли необходимые пожитки и вышли назад к пляжу другой дорожкой, спускающейся между валунов и колючек.

Тропа тянулось и вдоль берега. Правда, и здесь успели понагородить хибар непонятного назначения. Ближе в воде валялись остатки мусора, так, видимо, и не убранного после последнего шторма. За россыпью камней, в просвете между высокими скалами, сходящими прямо к прибою и сильно исковерканными водой и временем, мы увидели ныряльщиков и на некоторое время присели на песок понаблюдать за происходящим.

Все трое в добротной экипировке, в темных гидрокостюмах, с ружьями-арбалетами и сетчатыми сумками, они как раз готовились войти в воду, смачивали костюмы, натягивали капюшоны, перчатки.

– Что они ловить собираются? – спросила Элен.

– Да здесь чего только нет. Отлично место. Судя по рельефу, есть и мурены.

– Это которые с зубами?

– Ну да.

– Ужас! Не опасно?

– Они же не суют руки им в пасть.

– Вы пробовали?

Я молча развел руками. Разве такое объяснишь, расскажешь?

Я спустился к ныряльщикам и поинтересовался, что они собираются ловить.

– Да неизвестно, – ответил один из них, рослый и немолодой. – Вчера сибасс попался. А так, по мелочи.

– Медуз много?

– Да нет вроде. Вон там дальше их полно. – Парень показал в сторону домов. – Даже купаться невозможно.

Мы обменялись понимающими взглядами, какими смотрят друг на друга люди, страдающей общей страстью, малопонятной всем остальным. Я вернулся к Элен, которая что-то разглядывала на горизонте в мой бинокль.

– Там огромная яхта. С огромными парусами.

– Стоит? На якоре?

– Нет, плывет. И так быстро! А волны какие огромные… Вон там, левее, видите?

– Здесь же открытое море. А может, погода портится. Впервые за всю неделю такой ветер…

За скалами мы вышли на очередной пляж. Неровная кромка берега, вся в валунах, а кое-где отгороженная от жилых построек скалами, удалялась к юго-западу. Разбивающиеся о редкие рифы волны здесь вовсю пенились. Ветер налегал на берег резкими порывами. Долетали соленые брызги, то ли от волн, то ли действительно накрапывал дождь.

Элен выпотрошила из своего рюкзака холщовую куртку, я натянул на себя морской свитер, и мы двинули дальше в обход скалистой бухты, сквозной проход через которую, по-видимому, был закрыт. Не без усилий вскарабкавшись по осыпавшейся и чуть ли не вертикальной тропинке наверх скалы, к зарослям кустарника, мы присели на теплый плоский камень, чтобы отдышаться.

– А вы говорили, что вам надоело здесь жить, – улыбалась Элен.

– Я такое говорил?

– В Москве. Не помните?

– А вон и наши ныряльщики… – Я показал вдаль. – У меня есть персонаж в одной книге. Называется… Да не важно… Он был пишущим и утверждал, что нельзя писать о мировых столицах. Вот и я зарекся не писать больше про Францию. По крайней мере, на русском языке. В любом жанре, в любом виде борьбы есть свои правила. Так вот это похоже на запретный прием. Вам, наверное, трудно понять?

– Да нет, понимаю.

– Вот эта синева, море… Всё это мне не принадлежит. Я не имею права этим пользоваться просто так, в своих корыстных интересах. Не мною это создано. Почему же я должен этим злоупотреблять? Настоящий текст строится на чем-то другом.

– На чем?

– Ему присущ какой-то изначальный импульс. Это как музыкальное произведение, – не сразу ответил я. – Бывает, просыпаешься и вдруг чувствуешь его. Это даже не звуки, а общий тон, ощущение, причем всего произведения сразу. Это трудно объяснить. Все остальное сводится к восстановлению партитуры. Иногда это унылое занятие.

– Всё же не верится, – вздохнула она. – Что можно взять вот так и бросить. Мне кажется, что это дар, редкий. Человек не может просто так решать, хочется ему или нет. Это как жизнь. Она течет. Она выдвигает свои требования. Что мы можем решать?