– Чего надо? – спросила я, останавливаясь, хотя и так было ясно – чего надо.
Прощайте отбивные, спасибо папаше за мою счастливую юность.
– Ты чего здесь крутишься? – спросил Морни грозно. – К Свиорке ходил?
– Нет, за отбивными, – ответила я вежливо.
Морни был повыше меня и пошире в плечах, и борода у него уже пробивалась, и за ним стояли еще трое крепких гномов, но мне почему-то не было страшно. Наоборот, так и тянуло вмазать кому-нибудь. Скорее всего, у них тоже настроение было не лучше.
Пока Морни соображал, что ответить, я ткнула пальцем в одного из его дружков – Барнаби, сыночка ювелира, что недавно приходил к нам. Решил, значит, поквитаться за все разом – и другу помочь, и самому душой успокоиться.
– А ты, Барнаби, чего там прячешься? – спросила я. – Пришел мстить за вывеску? Так не стесняйся. Решили морду бить, так что стесняетесь? Только я вам уже устал говорить, что не нужна мне Свиорка и…
Так и не придумав, что ответить, Морни перешел к убеждениям посредством кулаков. От первого удара я увернулась и с размаху припечатала отбивными Морни по физиономии. И весомо, и мягко.
Барнаби подскочил и наподдал меня по ребрам – больно, ничего не скажешь, и за это получил в глаз. И ему-то я ударила со всем вдохновением – кулаком, а не свертком с мясом.
Но тут на меня навалились сразу двое, и один – сто рогов ему под дыхло! – так пнул меня по коленной чашечке, что я взвыла и рухнула на мостовую.
Морни от души пнул меня еще пару раз, но в это время из лавки выскочила Свиора и набросилась на него с веником. Мясник тоже выбежал и разразился такими проклятиями, что победа немедленно заявила, что она с нами. Морни и его друзья позорно бежали, гонимые веником и ругательствами, а Виндальв помог мне подняться. Я хромала и сильно подозревала, что проклятые влюбленные оболтусы ногу мне сломали.
– Он один бросился на всех! – повторяла Свиора, как молитву. – Такой смелый! Отец! Бегите за доктором! Эрм ранен, ему непременно надо в постель!
– Да какое – ранен, – ответила я, морщась и потирая бок. – Пнули пару раз. И на ногу могу наступать, значит, не сломали. Вот идиоты паршивые… – тут я замолчала, чтобы не упоминать лишний раз, из-за чего началась драка.
А у Свиоры блестели глаза, и язык молол без разбору.
Подобрав сверток с мясом, который я уронила во время драки, я попрощалась с мясником и его дочерью, и поковыляла домой. Свиора настояла, чтобы проводить меня хотя бы пару кварталов, потому что я наотрез отказалась, чтобы она провожала меня до дому. Мне хватило и того, что она нежно держала меня за локоток и каждому встречному рассказывала, как я одна уложила на лопатки Морни и его шайку.
– Слушай, иди? – попросила я ее, после того, как впереди замаячила таверна.
Не хватало еще рассказать обо всем старичью, что толчется там. Тогда точно сплетням не будет конца еще месяц.
– Но как я могу тебя бросить?! – она чуть не заплакала, а я чуть не закатила глаза.
– Со мной все будет хорошо, – заверила я ее. – Просто не хочу, чтобы ты видела меня таким вот… грязным, помятым…
Это произвело на нее впечатление, и она все-таки оставила меня в покое и ушла, оглядываясь через каждый два шага, махая рукой и посылая воздушные поцелуи.
Кое-как доковыляв до дома, я вынуждена была еще объясняться с папашей. Он с маху сел на табуретку и долго и мрачно молчал.
– Да все хорошо, пап, – сказала я, закатывая штанину и рассматривая колено, которое стремительно багровело. – Перелома нет, а я Морни тоже по физии съездила. Правда пальцы немного расшибла, но резец я в руках удержу. Ты же знаешь, на мне все быстро заживает.
Отец подергал себя за бороду.
– Пап, – позвала я.
Но он даже не посмотрел в мою сторону и глухо сказал:
– Я оказался не лучше той проклятой феи, что испортила тебе жизнь.
– Пап! Ты что такое болтаешь? – возмутилась я. – И ты не портил, и она не портил.! Благодаря ей мы живем, как короли!
– Тебе замуж надо, а не камнями плеваться и драться с Морни.
– Совсем не хочу замуж, – я обняла отца и прижалась щекой к его щеке. – Совсем-совсем не хочу.
И я ничуть не лгала в этот момент. Но вряд ли папаша мне поверил.
– Мы должны уехать из этого города, Эрм. Поедем к моей родне, в Стольмвиллет. Люди там живут простые, можно найти хорошего, доброго гнома…
– Стольмвиллет – захолустье! А у нас только пошли хорошие заказы! Скоро о нас узнают в столице…
– Да к хвостам и рогам эту столицу, – сказал папаша упрямо. – Прежде всего, я должен позаботиться о тебе. Мне недолго осталось, тебе нужен муж, чтобы заботился.
– Пап, ну что ты такое говоришь? Ты еще сто лет проживешь! И зачем нам кто-то чужой? Нам так замечательно вместе, – я грустно вздохнула и прибегла к последнему средству: – Здесь ведь могила мамы…
Отец вдруг решительно рубанул ребром ладони воздух и сказал, как отрезал:
– Мама поймет и простит!
Глава 8
Если что-то втемяшилось папаше в башку – выбить это невозможно. Я смогла лишь уговорить его повременить с переездом до конца года – мол, налоги уплачены, лицензия продлена, не надо ломать то, что долго строили.
Я надеялась, что к концу года его решимость поутихнет, если появятся заказчики из столицы. Вот только нас пригласят в графский замок, и тогда!.. Но дни шли, а вдовствующая графиня и ее дочери не посылали за нами.
Все только и говорили, что о предстоящем торжестве по случаю женитьбы принца, и заказы сыпались на нас, как из волшебного бездонного рога. В тот день мы с папашей сидели от утра до полудня, не разгибая спины. Я плела сетку для волос, а он корпел над шлифовкой камней, превращая бесформенные булыжники в гладкие, как спинки майских жуков, кабошоны.
Дверной колокольчик звякнул, а потом в дверь требовательно постучали. И это было странно, потому что сегодня шел седьмой день недели – день отдыха, и ни одна лавка не работала. Гости к нам не ходили, мы никого не ждали – очень странно.
Мы с папашей одновременно вскинули головы, посмотрев друг на друга.
Стук продолжался – настойчивый, хотя и не слишком громкий.
– Пойду, посмотрю, – папаша отложил недошлифованный камень и пошел открывать.
Я тоже пошла, хотя к дверям не подходила – остановилась в коридоре, в полутьме.
Прежде всего отец выглянул в крохотное окошко – не больше четверти ладони, заделанное прозрачной слюдой. Это было его изобретение, которым он страшно гордился – так можно было увидеть, кто пришел, не отпирая двери. Посмотрев в «глазок», он торопливо отомкнул три замка, сдвинул задвижку с хитрой пружиной, и распахнул двери.
Вошла женщина – эльфийка, настоящая дама. Она была уже в возрасте, потому что волосы на висках и надо лбом серебрились сединой, но лицо было юным, без единой морщинки. Эльфы не старились до самой смерти, чем несказанно гордились. И, собственно, было чему гордиться и чему завидовать.
– Это лавка «Багз и сын»? – спросила эльфийка.
Она была одета дорого, но просто – в черное шелковое платье и шелковую пелерину, обшитую черным воздушным пухом, я никогда не видела таких пушистых птиц, но смотрелось красиво.
– Та лавка, та, госпожа, – раскланялся отец. – Чем служить вама?
– Если ты ювелир, то чем еще можешь услужить? – холодно улыбнулась дама. – Моя госпожа – леди Симила Дарель желает заказать кое-что. Вернее, много чего. Она ждет тебя в загородном замке, прислала карету, – дама изящно повела в сторону двери рукой. – Собирайся, я отвезу. Работы можешь не брать, леди Сесилия сказала, что знает твое мастерство, доказательства ей не нужны.
Леди Дарель была одной из богатейших дам нашего города. У меня даже дух захватило, едва представила, каким может оказаться заказ! А папаша вообще от удовольствия покраснел – еще бы! даже работы не нужны! одно имя говорит за себя!
Но здравомыслия он не утратил и напомнил леди посыльной:
– Но сегодня дня отдыха, госпожа. Передайте леди Симиль, что мы с сына прибудем завтра.