— А эту?

— А эту... эту— Пиня.

Откуда это? Сразу два— и таких колоритных, бабелевских еврейских имени: Бася и Пиня.

И ведь ниоткуда, сама выдумала.

* * *

Об отношении Маши к лакомствам.

Даем ей только фруктовые конфеты, карамель. Или мармелад. А шоколад ей, как и многое другое, запрещен врачами.

Вообще-то она не сладкоежка. Но клянчила конфеты постоянно.

— Конфетку дашь? Конфетку можно?

Я сделал опыт. Она принесла свою кругленькую корзиночку и похвасталась:

— Смотри, сколько у Маши конфет!

Я прибавил еще несколько. И сказал:

— Давай переложим эти конфеты в коробочку. И пусть эта коробка будет у Маши. И Маша, когда захочет, будет есть конфеты и угощать других.

Переложил конфеты в коробку из-под мармелада и отдал коробку Маше. Коробка лежала на столе на веранде, и Маша, по моим наблюдениям, не злоупотребляла своей властью. А может быть, она просто не поняла, в чем дело. Но и в этом случае нет оснований огорчаться. Легкость, с какой она рассталась со своими сокровищами, делает ей честь.

29.7.59.

Ходила с папой на полувысохшее болото за цветами. Ходить было трудно и страшновато: осока растет густая, под ногами какие-то кочки и ухабы, а папа не ждет— уходит все дальше и дальше.

— Па-па! Не уходи! Иди сюда!— кричала Маша.

А папа не ждал, уходил.

Маша его наконец догнала и говорит:

— Фалактел!

Папа не сразу понял— о чем она.

— Что ты говоришь?

— Фалактел,— говорит она и качает при этом головой.

Это она мамино “характер” повторяет. Дескать, ну и характерец у родителя!

30.7.59.

В седьмом часу вечера Маша купалась. Вода, говорят, была теплая. И неудивительно. Вторую неделю стоит невыносимая жарища.

Видели сегодня нечто страшное и даже зловещее. Набежали тучи, с моря подул шквалистый ветер— и вдруг с живых, летних, зеленых деревьев посыпались листья. Это называется “засуха”. Некоторые листья— желтые, но не осенние, золотые, а лимонно-желтые. Глядишь на них, и во рту кисло делается.

Маша ходила с папой в лес по малину. Малинник кто-то уже обобрал, но все-таки минут за 30-40 набрали ее по здешним масштабам немало. Оба увлеклись и не обращали внимания на комаров, которые увивались— особенно вокруг Машкиных сладких ножек.

Сейчас сидит за своим столиком, чистит малину (там ее больше полстакана). Мама обещала сварить из малины варенье.

31.7.59.

Напрасно позволили Маше купаться. Нельзя ей. Захворала.

Сидит у мамы на тахте, разглядывает книжки и толстую тетрадку отрывного календаря, где всякие занятные малюсенькие рисуночки.

Несколько раз заходил к ней и— уходил скрепя сердце. Вдогонку неслось:

— Папа, не уходи! Папсинька, посиди!..

* * *

Любит, когда ей читают настоящие книги. Но не меньше любит, когда я устраиваю пантомиму и читаю “понарошку”: будто бы беру воображаемую книгу, будто бы листаю, будто бы разглядываю картинки, про себя читаю, бормочу что-то, смеюсь, потом закрываю книгу и ставлю на полку.

Очень испугалась, когда за окном вдруг появилась вчерашняя докторша. Мама сидела на крылечке, чистила ягоды, и доктор, проходя, остановилась спросить, как Машкино здоровье.

А у Машки уже слезы на глазах. Смотрит на меня с мольбой и надеждой:

— Плидет? Доктор плидет? Будет меня смотреть? Не будет? Не надо!..

И сердечко бьется, как будто волк за окном, а не добрая пожилая женщина в сереньком платье.

1.8.59.

Третьего дня ездил в Сестрорецк, купил Машке к дню рождения трехколесный велосипед. Долго раздумывали и колебались— и вот купил все-таки. В минуту, когда Машке было особенно дурно, я сказал, что, кажется, ей четвертого августа подарят велосипед и что, кажется, его купили уже. Но в этом возрасте слова забываются быстро. “Мало ли что говорят!” Говорят, например, что волки в лесу, что существуют пряничные домики, что в цветочной чашечке живет Дюймовочка! Во все это ребенок и верит и не верит.

Но вчера, когда Маша “гуляла” (у мамы на руках) в саду и мама поднесла ее к моему окошку, я показал ей на одну секунду велосипедный руль. (Велосипед у меня разобран и тщательно замаскирован, прикрыт старыми газетами.) Ох, что было! Новенький руль блеснул, и глаза у Машки блеснули... И опять не знает: верить или не верить...

* * *

По утрам приношу Маше яблоки-падалицу. У нее уже целая сумка набрана этих восхитительно пахнущих яблочек. Сегодня принес полуживую, вялую, сонную гусеницу. Машка не испугалась, но и особой нежности к этой особе не проявила.

Бедная— сидит, скучает. Уходил от нее— кричала на весь дом:

— Папа! Не уходи, останься!..

Не остался. Ушел. И не только потому, что спешил к поезду, а потому, что знаю: детей, которые часто хворают и которых поэтому особенно жалеют, легче всего избаловать. Нужно всегда, постоянно помнить об этом.

* * *

Папа и мама видели сегодня сны, которые рассказывали за утренним кофеем.

Мама видела, что она— Золушка, видела себя девушкой и видела какого-то красавца Мирза-пашу...

А папа видел, что он продает букинисту книги. И очень ему горько было продавать. Потом он видел фальшивые бриллианты.

Машка сидела и слушала.

Мама посмотрела на нее, засмеялась и сказала:

— Так у человека появляется “жизненный опыт”.

* * *

Вечером перед сном пришел прощаться. Сидит в ночной рубашечке у мамы на коленях, болтает. Великолепно изображала, как убаюкивают своих детенышей разные звери.

Лев: Бау-бау. Бау-бау.

Лисичка: Бяу-бяу. Бяу-бяу.

Киска: Мяв-мяв-мяв-мяв-мяв-мяв.

Попугай: Кинув-кинув... Кинув-кинув...

И так далее. Всех диких и домашних животных перебрала. И все это— на мотив колыбельной.

4.8.59.

Спала Маша, спасаясь от жары, на веранде.

Утром у нее много радости. Подарки!

Мама подарила ей немецкую куклу Катарину и мебель: платяной шкаф, кровать, стол и прочее.

От папы Машка получила трехколесный велосипед. К сожалению, велосипед немножко велик. Но она уже пробовала кататься— на веранде.

А ей еще предстоят новые радости. По слухам, тетя Ляля приобрела в подарок любимой племяннице какой-то огромный деревянный разборный дом...

5.8.59.

Трехлетняя Маша принимала вчера гостей. Было их не так много и, к сожалению, не было никого, кто бы мог сесть с Машей за ее столик, то есть не было сверстников. Одни взрослые.

Первой приехала тетя Неля. Она привезла Маше несколько книжек, кукольный гамак и маленькую кукольную мебель.

Потом появилась тетя Нина Колышкина. От нее Маша получила металлофон с молоточком и кукольные салазки.

Затем Маша встречала тетю Лелю и дядю Петю Морозов. От них она получила мебель для столовой. Это был уже третий гарнитур, полученный ею в этот день.

Тетю Лялю мы не считаем. Она не гость, а свой человек. Но подарки ее мы заприходуем. От нее Маша получила громадный и тяжеленный бревенчатый дом, при одном взгляде на который Машины родители закачались. Утешились они, когда подумали, что могло быть хуже, что мысль подарить Маше этот кондовый сруб могла прийти в голову не одной тете Ляле.

Попозже приехала тетя Клава Бурсова. Перевязанная шпагатом коробка вызвала у всех присутствующих единодушный вопль:

— Мебель! Мебель! Еще мебель привезли.

Но в коробке оказалась не мебель, а чайный сервиз на шесть персон. Кукольный.

И наконец, под занавес появился дядя Прокофий. Под мышкой он держал перевязанную бечевкой картонку. В коробке оказалась мебель: кровать, платяной шкаф и тому подобное.

Таким образом, мебелью Маша обеспечена до совершеннолетия.

6.8.59.

Решили ехать к шалашу Ленина. Думали— автобусом, но долго было ждать, пошли к пароходной пристани. Там тоже пришлось минут сорок дожидаться катера...

Машка впервые на воде. Не боялась, не волновалась. Сидели мы в носовой, открытой части. Несколько раз я ставил Машку на лавку, чтобы она могла смотреть и на водичку и на берега, мимо которых бежал наш катер (представляющий из себя не что иное, как трактор ХТЗ, вставленный в большую, человек на 80-100, шлюпку. Даже высокое сиденье рулевого— от трактора). Но всякий раз, как я ставил Машку, она тотчас же садилась. По-видимому, интереснее было смотреть не на водичку, а на людей, которые сидели напротив. А кроме того— и подражание. Все сидят— и она хочет сидеть. Тем более что сидит не на коленях у родителей, а, как большая, собственным задиком на лавке. А это ведь еще не так часто случается.