- О, да, страдания должны быть вознаграждены, - фыркнул мужчина.
Матвей серьезно кивнул, улыбнулся широко, довольно. Он приблизился к лицу мужчины:
- Но мне все равно больше нравится быть снизу, - честно признался парень, после чего сладко поцеловал Яковлева.
Мужчина ошалело моргнул, ответил на поцелуй, сквозь который, посмеиваясь, жарко прошептал, что до безумия любит Матвея, как никого никогда в своей жизни не любил. И Матвей, балдея от послеоргазменных ласк, полностью соглашался с Яковлевым. Он, как и Михаил Александрович, никого никогда так не любил, как этого сероглазого монстра, перевернувшего его спокойную жизнь с ног на голову.
========== Эпилог. ==========
Матвей отрешенно слушал бормотание находящихся в кабинете людей, время от времени кидая взгляд на висящие на стене над дверью большие круглые часы. Он отсчитывал время до конца, думая, сколько еще ему придется париться в душном кабинете, наполненном кучкой студентов, уткнувшихся в специально подобранную по теме занятия учебную литературу. Шестерняков вздохнул, скосив взгляд на близ сидящего парня. Тот увлеченно рассматривал настоящий свод человеческого черепа с дырочками в нем. Матвей отлично помнил, что проделанные в кости отверстия – это последствия нанесенного жертве огнестрельного ранения из охотничьего ружья. Матвей сам выбирал показательный материал к теме занятия. Цель сегодняшнего учебного процесса заключалась как раз в том, чтобы правильно и точно описать увиденное либо на муляжах, либо в банках с кусками частей тела, пострадавших от воздействия различных пулевых снарядов.
Шестерняков устало потер затекшую шею. Стоявшая в кабинете относительная тишина его немного удивляла, ведь он рассчитывал на расспрос. Студенты напряженно перешептывались время от времени, кидая на Матвея задумчивые и нерешительные взгляды, явно не зная, как задать вопрос, чтобы объяснить, что им непонятно из прочитанного. Храбрецов пока что не находилось, и Матвей ожидал, когда появится тот, у кого терпение лопнет, как мыльный пузырь.
- Если что-то не ясно, то спрашивайте, - благосклонно с мягкой полуулыбкой предложил Матвей. – Если заново объясни…
В дверь несколько раз постучали, прерывая речь Матвея. Он удивленно вскинул брови, замолчав, ожидая, когда в кабинет зайдут. Не прошло и пары секунд, как в помещении показалась белобрысая макушка лаборанта-растяпы, который, входя в комнату, уронил ключи. Покраснев, молодой паренек извинился, подняв уроненную вещь, после чего взглянул на Матвея. Студенты, стараясь сдерживать смешки, заулыбались, пряча эмоции за книжками.
- Матвей Николаевич, - проблеял несчастный, краснея еще сильней, видя, как Шестерняков едва сдерживается, чтобы не заухмыляться. Но строгость, мать вашу, авторитет и прочие атрибутики взрослого человека не позволяли потакать настроенным на веселье студентам. – Матвей Николаевич, - снова повторился молодой парнишка, нервно теребя в руках ключи от лаборантской, - заведующий просил Вас подойти к нему.
- Ну кто бы сомневался, - нечаянно выпалил Матвей, и студенты засмеялись, прекрасно зная, какие крупные баталии устраивал Шестерняков со своим начальником, совсем не стесняясь вопить на него, возмущаясь часами нагрузки, несправедливостью оценивания знаний студентов и по прочей белиберде в принципе. – А ну, цыц, - цокнул языком Шестерняков, и ребята сразу замолчали, но продолжили улыбаться. – Сидите, как мыши, и правильно записывайте описательный акт повреждений. Как закончите – сложите тетради на край моего стола, и можете идти.
Лаборант в одно мгновение исчез, стоило ему донести до Матвея пожелание начальника. Встав из-за стола, оправив белоснежный халат, Матвей взял со стола журнал оценок и пропусков, чтобы хитрые ребята не вздумали подсматривать. Студенты встали попрощаться с ним. Шестерняков кивнул в ответ на прощание и упругой походкой вышел из кабинета. Веселое настроение смело в одно мгновение. Нахмурившись, Матвей задумчиво потопал по направлению к кабинету заведующего, размышляя, что в голову начальства пришло в этот раз.
Подойдя к двери начальника, Матвей кинул взгляд на новенькую позолоченную табличку, которую совсем недавно обновили. На металлической плоскости прибавилось очередное ученое звание. Кто бы сомневался, что в его-то годы он умудрится стать профессором. Конечно, формально он стал им давно, только на двери все никак не могли поменять табличку. Еще раз нервно одернув халат, Матвей без всякого стука рывком открыл дверь, входя в просторное чистое помещение. Оказавшись тет-а-тет со знакомым мужчиной в одном кабинете, отрезав себя и его от внешнего мира, Шестерняков внимательно осмотрелся. Конечно, вряд ли бы за сутки, что его здесь не было, что-то могло измениться, однако новая стопка бумаг, лежащая на столе – это было нечто непривычное. Матвей смутно догадывался, что это тот самый отчет, который он заполнял так же, как и все сотрудники кафедры.
Шестерняков, стараясь делать вид, что не видит хозяина кабинета, осмотрел помещение. Действительно, черт побери, этот дурацкий минимализм ничем не исправить! И даже подаренная в прошлом году коллегами картина с изображением морского пейзажа, висящая на стене прямёхонько над пузатым кожаным диваном, не меняла настоящей действительности. Выполненная в темно-коричневых и бежевых тонах комната почти что пугала чистотой и порядком. В кабинете у дальней стены стоял дубовый стол со всеми причиндалами: новомодный компьютер, канцелярский набор с дорогими ручками и какие-то папочки, разложенные чуть ли не по цветам. Но больше всего Матвею, помимо красивого линолеума цвета венге, нравился высокий шкаф, заставленный тематическими книгами. Шестерняков, как никто другой знал, что весь кабинет обставлялся за личные деньги заведующего, так что выбранная мебель полностью удовлетворяла его вкусам. Правда, Матвей добился, чтобы в помещении появились высокие вазы с декоративными искусственными цветами. И то, подобное излишество пришлось отвоевывать.
Взгляд Шестернякова медленно и неохотно переместился на сидящего в кожаном кресле заведующего кафедрой. Хмм… Какое, оказывается, красивое у него сидение! Такого насыщенного темно-коричневого цвета, а еще такое…
- Долго собираешься на меня дуться? – последовал закономерный вопрос, когда обладатель сей роскоши понял, что его тупо игнорируют.
Матвей сжал губы, хмыкнув. Он не переставал сжимать в руках принесенный из учебного класса журнал. Шестерняков и правда злился. Не то чтобы очень, конечно, но ощутимо. Причина дурацкая, но она была. И Матвея бесила непреклонность демона-диктатора в данном вопросе. Шестерняков, делая вид, что ему, вообще-то, похрен на все, посмотрел на своего начальника, натыкаясь на уставший сероглазый взгляд, наполненный не только бренностью всего мира, но и раздражительностью на грани с миролюбивой капитуляцией. Невероятная эмоциональная амбивалентность! Определитесь, дорогой, ненавидите вы или любите!
- Буду дуться столько, сколько надо, - выдавил из себя Матвей, понимая, что все равно злиться у него не получается.
Вообще, все ссоры и недомолвки обычно заканчивались бурно. В постели, на кухне, на полу или у стены… Но заканчивались в конечном итоге. Криками, стонами, всхлипами и просьбами. Кажется, последняя ссора не продлилась дольше часа. Но в этот раз Матвей готов был быть неумолимым, однако выходило что-то плоховатенько, стоило ему лишь взглянуть на знакомые черты лица. Любимые черты лица, которые постепенно начинали меняться. Время неумолимо шло. Вокруг выразительных серых глаз, с годами ставшими еще более мудрыми, наполненными превосходной гипнотичностью, появились неглубокие морщинки. В темно-каштановой шевелюре волос начали наблюдаться серебристые вкрапления. Из-за того, что обладатель яркой внешности часто хмурился, между густых темных бровей навсегда образовалась глубокая линия, придавая серьезности, важности и какой-то строгости. В общем и целом человек, сидящий в кресле, все еще являл собой эталон красоты. Возможно, не такой молодой, как раньше, но достаточно прекрасный! Мужчина, как дорогое вино, стал лишь привлекательней. Он по-прежнему обладал чудесно подтянутым телом, и внешние возрастные изменения окружающим были не так заметны, как это подмечал сам Матвей. Потому что он знал этого человека давно, потому что помнил, как тот выглядел раньше, потому что касался кончиками пальцев каждой линии, каждого изгиба на чужом теле.
