Загорский неловко теребил край футболки и кусал губу, отводя взгляд, словно не мог определиться, как себя вести. Слова о «нашей квартире» неожиданно согрели сердце, ведь Антон уже начал настраивать себя на то, что туда может и не вернуться. Но даже само появление Кости будто говорило об обратном.

Наконец, он поднял голову и вздохнул:

— Значит, ты готов мне всё рассказать? — глухо уточнил он.

— Рассказывать толком и нечего, — вздохнул Костя. — Я сам создал в уме проблему, накрутил себя и взвинтил до небес. Всё расскажу, но для начала… — Минаков неуверенно посмотрел на Антона. — Можно мне тебя обнять?

На пару секунд воцарилась пауза, затем Загорский судорожно втянул в себя воздух и потянулся к Косте:

— Можно…

Минаков порывисто прижал к себе Антона и крепко стиснул, обхватив одной ладонью за плечи, а другой зарывшись в мягкие кудряшки на затылке. Уткнувшись носом в местечко рядом с ухом, Костя блаженно прикрыл глаза, и невероятное чувство восторга затопило его от макушки до пяток.

Загорский ощущал, что практически тает в объятиях своего парня, так хорошо ему было сейчас. Боль, тревоги, страх потери — всё отступило на задний план, растворяясь в сильных и любимых руках.

Отстранившись, Костя кончиками пальцев обвел овал лица Антона, останавливаясь у пухлых губ и вопросительно заглядывая в зелёные глаза.

Загорский понимал. Он и сам стремительно жаждал прикоснуться поцелуем к губам, испробовать кончиком языка чужое дыхание, впитать вкус и как можно дольше не отрываться от этого источника наслаждения. Но недосказанность между ними всё ещё витала в воздухе, и её стоило устранить.

Настойчивый взгляд подсказал Минакову, что пора начать разговор, хотя Антон так и не выпустил его руки из своей.

Костя вздохнул и сел на край ванной, собираясь с мыслями:

— Я не знаю, с чего начать… Пожалуй, наверное, с того, что тот официант в кафе — мой одногруппник, — сознался Костя в своем вранье.

— Значит, всё же, знакомы, — пробормотал Загорский, но без враждебности.

— Да, — кивнул Костя. — Мы учимся вместе, и я не хотел, чтобы он познакомился с вами, а вы с ним.

Антон глянул искоса и хрипло поинтересовался:

— Почему?

— Потому, что…

И Минаков рассказал всю историю, от начала до конца, не утаивая ни своих страхов, ни наивной попытки убежать от проблемы. Не утаил даже про поцелуй, хотя про него говорить было особенно тяжело и трудно.

— … И, в конечном итоге получилось, что я себя просто накрутил, — вздохнул Костя.

Антон молчал долго. Он не смотрел Косте в глаза, но пальцы, стискивающие кисть Минакова, не разжались не на миг.

За нахальный поцелуй хотелось стереть этого Эльвина с лица Земли, но гораздо больше Загорского расстроил факт того, какой трепет испытывает его любимый по поводу возможного случайного каминг-аута.

Сам он вообще не чувствовал страха по данному вопросу. И любому, кто попытался бы высказаться негативно, затолкал бы это мнение в глотку. Ещё по старой школе он хорошо знал, что силовыми методами можно основательно подкрепить позиции, и не гнушался этим пользоваться. Но, раз Костя так переживает, следует поддержать его, а не обижаться.

Антон притянул Минакова поближе и прижался, обхватив руками и поглаживая по спине. Он потёрся носом о чужое плечо и сказал:

— Костик, я думаю, что ты немного преувеличиваешь свои опасения. Мы не демонстрируем отношения на публике, значит, и поймать нас не так легко. Только такие же, как мы, могут заметить мелкие нюансы, Эльвин этот — хороший тому пример. И я надеюсь, что здесь, в Москве, всё с ориентацией гораздо проще. Мирослав сказал, что полно открытых геев, которые спокойно ходят по улицам, и никто им ничего не говорит. Тут и тусовки всякие есть, и клубы для меньшинств, — он провёл пальцем по загорелой Костиной шее. — Мне кажется, в твоём медицинском не мало подобных ребят и девчонок.

— Умом я это понимаю, но как вспомню реакцию родителей, — Минакова передернуло, и он прижал к себе Антона, тяжело вздохнув, но тут же обеспокоился: — Я не стесняюсь тебя, родной, и тем более наших отношений, — посчитав, что Антон мог не так его понять. — Но не хочу, чтобы кто-то вмешивался, потому как нетерпимых слишком много. Пусть никто не знает хотя бы потому, что я не хочу видеть отвращение, направленное на наши с тобой отношения. И прости меня. Я соврал, что не знаю Эла, — Минаков заглянул в глаза Антона.

— Я не в претензии, — пожал плечами Загорский. — Ты сделал выводы, и только это важно. Но знай одно, — рыжик внимательно взглянул в наполненные тревогой глаза Минакова: — Мне нет дела, кто и как смотрит на наши отношения. В целом мире мне важны только мнения тех, кого я люблю и уважаю: твоё, родителей, Мирослава, Злата. Другие люди — это просто люди и не факт, что они будут что-то значить в нашей жизни. А если будут, то и наши отношения примут безоговорочно, — он снова крепко обнял Костю. — Но больше никогда мне не ври, — тихо добавил парень.

— Никогда, — со всей серьёзностью пообещал Костя, а потом, с облегчением улыбнувшись, добавил: — А теперь поцелуй меня, пожалуйста, я больше не могу ждать!

Загорский тоже улыбнулся и поцеловал — горячо, пылко и долго, но со всей нежностью, истосковавшегося по любимому человеку, сердца.

За дверью ванной послышалась возня и приглушённый голос возмутился:

— Долго они там ещё миловаться будут? У меня жульен стынет!

— Ну, постучи, если не боишься получить нахлобучку, — насмешливо ответил баритон Мирослава.

— А вот и постучу, — проворчал Климов и, действительно, грохотнул по дверной створке: — Жрать пошли, голубки, одними взаимными слюнями сыт не будешь!

— А теперь беги, — ещё более насмешливо посоветовал Мирослав.

— Блять, — отреагировал Климов, и раздались поспешные шаги в сторону кухонного пространства.

Костя, прервав поцелуй, счастливо выдохнул и засмеялся:

— Можно я всё-таки тресну Злату, а?

— Тогда нам жюльена не достанется, а есть хочется, — справедливо рассудил Антон и похлопал Костю по плечу: — После ужина треснешь, на сытый желудок.

— Ладно, пошли, — Костя взял Антона за руку, переплетя пальцы. — Я не такой бесстыдник, чтобы в гостях слишком сильно увлекаться своим парнем, — фыркнул он.

— А был бы на нашем месте тот же Злат, они бы с Мирославом уже вовсю тут трахались, — шёпотом захихикал Загорский, пересекая порог ванной. Запах свежеприготовленного блюда дразнил ноздри и вызывал урчание в животе.

Климов как раз выставлял на стол кокотницы, источающие аппетитный аромат; Мирослав раскладывал приборы и весело поглядывал на своего парня, который при виде подошедшей парочки, замахал на них прихваткой:

— Меня нельзя ругать и рукоприкладствовать, я всех кормлю!

— Хозяюшка, — добродушно поддержал его Минаков-старший. — Давайте за стол, все прочие разговоры потом.

Костя уселся на место, на котором обычно сидел в гостях у брата, и взглянул на Антона, глаза которого, наконец, загорелись знакомым огнем. И Минакову безумно нравилась мысль, что к счастью любимого он причастен в первую очередь.

Загорский тут же юркнул рядышком с ним и придвинул себе кокотницу со счастливой улыбкой. С души рухнул камень, освободив немалое пространство, которое немедленно заполнилось всеобъемлющей радостью. Мысленно парень уже прикидывал, что в гостях они не останутся — дома ждёт удобная кровать, родной уют и жаркое примирение.