— Остаться с тобой наедине, — честно признался Джонс, не менее лукаво улыбнувшись в ответ Луису. — Знаешь, я сейчас… После разговора с Томасом мне стало гораздо спокойней и легче, и пока что я не хочу думать ни о чем. Не сегодня…
— Полностью поддерживаю твою идею, — выдохнул Кронви и потянул Эмиля за руку. — Мы закажем что-нибудь на дом из еды и не оторвемся друг от друга весь день… или больше, — сверкнув глазами, закончил он, распахивая двери кафе и ведя за собой Джонса на залитую солнцем улочку.
========== Эпилог. ==========
Несколько лет спустя…
Осталось собрать всего несколько коробок, и дело будет завершено.
Эмиль неуверенно застыл перед светлой дверью, слегка смущенно вздохнув. Комнату Анны Джонс он посещал только для того, чтобы навести быструю уборку, не передвигая никаких вещей и не заглядывая внутрь гардероба и туалетного столика. Почему-то многие годы для парня это было морально сложно, словно что-то невидимое останавливало, и Эмиль не пересекал границу того, что ему казалось недозволенным. Может, дело обстояло и в том, что даже при жизни бабуля жутко не любила, когда в ее комнату заходил кто-либо, кроме нее. Даже спустя много лет Эмиль следовал не прописанным нигде правилам.
Но вот, время пришло. Он решился переехать в новый дом к Луису. Нет, не так. Фактически он переехал давно, когда его парень только приобрел собственное жилье, перестав снимать слишком маленькую для двоих квартиру, но вещи все еще хранились в старом доме Джонса, с которым следовало расстаться.
Эмиль по неясным причинам откладывал продажу, но в скором времени осознал, что крайне глупо жить на два места, с учетом того, что его жизнь стала плотно связанной с жизнью Кронви. Покупатели нашлись не сразу, но все-таки объявилась пожилая пара, которая захотела приобрести старенькое, но еще крепкое здание. Все документы оказались оформлены довольно быстро, осталось лишь разобраться с вещами.
Пожевав губу, Эмиль толкнул дверь, заходя внутрь. В комнате пахло деревом и пылью, старостью и неким ощущением безысходности, что совершенно не понравилось Джонсу. Быстрым шагом добравшись до окна, Джонс распахнул створки, впуская свежий весенний ветерок. Сразу стало гораздо светлей.
И Эмиль принялся за уборку, открывая шкафчики, гардероб и перебирая всю мелочевку, что хранила Анна, складывая все вещи в коробки. Осталось достаточно много одежды, которую парень решил отвести в церковь.
Но помимо многочисленных платьев в гардеробе нашлось открытие: вещи Филиппа, которых было мало, но достаточно, чтобы поразить Эмиля. Он ведь даже не замечал, как испаряются деньги из бюджета. На вешалках висели футболки, рваные джинсы ровными стопками лежали на полочках, две-три кожаные куртки чередовались с приталенными пуловерами бабули. Все по цвету, все очень аккуратно сложенное и отглаженное, что явно выдавало в Филиппе человека гипер-аккуратного, по крайней мере, в плане собственных вещей. Все это Эмиль ностальгически решил оставить себе, сложив в отдельную коробку.
Когда все оказалось разобрано, а на это ушло почти два часа, Эмиль обнаружил, что в гардеробе есть какая-то ниша, прикрытая деревянной панелью с небольшим углублением для того, чтобы эту панель можно было сдвинуть. Джонс выявил это случайно и, подцепив крышку, отодвинул ее, обнаруживая книгу в мягком кожаном переплете, чем-то похожую внешне на ту, которую использовал доктор Майер для своих записей. Запыленная, потрепанная, книга легла в руки подозрительно знакомо.
Сдув пыль, Джонс несколько раз провел ладонью по обложке, натыкаясь на странную фразу, выведенную красивым наклонным почерком, словно вырезанную на коже: «Aut viam inveniam, aut faciam». Эмиль неплохо знал латинский благодаря оконченному ВУЗу, так что без проблем перевел:
— «Или найду дорогу, или проложу ее сам», — прошептали губы Джонса, и парень вздрогнул, поняв, кто и почему это мог написать.
Пальцы мелко затряслись, и блондин не сразу нашел в себе силы, чтобы открыть первую страницу, почти пожелтевшую от времени, а когда он это сделал, то долго не мог оторваться от испещренных наклонным почерком страниц, чувствуя, как на глазах выступают слезы.
***
Адалрик Майер, сладко и совсем не по-врачебному потянувшись, выдохнул, вставая со своего места, чтобы размять уставшую спину. Его взгляд упал на картину, висевшую рядом со входом в кабинет. Он не смог ее спрятать где-нибудь, в глубоких закромах. Слишком сильно запал в душу мужчина, взглядом одинокого волчонка смотрящий прямо в душу.
Не так давно у Майера состоялся разговор с Луисом Кронви, которому он сказал, что больше нет повода волноваться — Эмиль в порядке. Луис обрадовался, но задал весьма неожиданный вопрос:
— Док, а Эмиль будет рисовать так же хорошо, как и Филипп?
— Сомневаюсь, — разочаровал его Адалрик, ответив на вопрос с сомнением. — Это только способность альтер-эго, Эмиль вряд ли научится тому же.
— Но, как же? — изумился Кронви. — Ведь Филипп — часть Эмиля! То есть, сам Эмиль!
— К сожалению, наука так и не смогла найти объяснения этому феномену, — вздохнул доктор. — Почти всегда «вторая личность» умеет что-то такое, чем не владеет основная. И здесь ничего не поделаешь, но талант рисования потерян вместе с Филиппом.
— Жаль, — огорчился Лу. — А я так надеялся…
— И мне жаль, — искренне заверил его доктор. — Но я никогда не говорил, что чудо возможно, и талант Филиппа когда-нибудь проявится у Эмиля, — с улыбкой на губах произнес Майер.
Адалрик с присущей ему проницательностью понимал, что чересчур привязался к двум своим пациентам, находящимся в одном теле, но прошло уже достаточно времени, и он совершенно не помнил, когда видел одного из них.
С первым же, с Эмилем Джонсом, он встречался время от времени, но уже больше не как врач, а как близкий друг. Они обсуждали многие вещи, касающиеся нынешней работы Эмиля, который стал учителем начальных классов, внезапно решив, что с детьми ему будет проще. Хотя в другом амплуа доброго, мягкого и чуткого Эмиля Майер не представлял.
Джонсу первое время было сложно общаться с громкой и веселой ребятней, но Эмиль, обладая удивительным чувством эмпатии, быстро нашел общий язык с подопечными. Майер научил Эмиля справляться со стрессами, поведал о многих способах борьбы с тревогой и переживаниями.
Усевшись обратно в кресло, Майер достал из стола бумаги. Порывшись, он вытащил на свет те самые тестирующие листочки, которые остались у него после первой встречи с Эмилем Джонсом. На самом деле, Адалрик оставил себе на память многие вещи, связанные с двумя удивительными людьми, которые несправедливо оказались в одном теле.
Последний тест Эмиля показал отличные результаты, так что Майер перестал волноваться насчет того, что Эмиль может впасть в депрессию или каким-либо еще образом нарушить свое психическое состояние, которое позволит вернуться Филиппу Моррису.
Тот появлялся за последний год лишь единожды, и то на непродолжительное время, если судить по словам Луиса. К тому же, мужчина молчал большую часть времени, почти не обращая на Кронви внимания. Майер не знал, что может это значить, но Луис сообщил — Филиппу просто было скучно, а выходить в «пятно» он вроде бы не собирался, это получилось чисто случайно.
Зазвонил телефон, и Адалрик, отвечая своему верному и надежному секретарю, которая вдруг сообщила, что к нему пожаловал Эмиль Джонс, удивленно вскинул брови.
— Конечно, пусть проходит, — обрадовался Адалрик, который не видел Эмиля почти две недели в связи с его переездом к Луису.
Когда Джонс появился в кабинете Адалрика, тот не смог не улыбнуться, посмотрев на элегантно, как с иголочки, одетого в светло-серый костюм парня.
— Здравствуй, Эмиль, — проницательный взгляд врача радостно заблестел от удовольствия видеть своего некогда подопечного. — Какими судьбами тебя ко мне занесло? Переезд завершен?
— Здравствуйте, Адалрик, — в ответ улыбнулся Эмиль, формальное общение которого с врачом за последние годы сошло на «нет», что, в общем-то, было неправильно с точки зрения врачебной этики, которую нарушил Майер, но тот, как бы, сам по себе был необычным психотерапевтом. — Да, только вчера последние нюансы были доделаны. А к вам я пришел для того, чтобы отдать кое-что.
