— А что…

— Что произошло? — перебил его фыркающий Кайл, чем-то шурша на заднем фоне. — Тебя словно подменили, стоило тебе немного выпить. Ты так преобразился: принялся активно со всеми общаться, даже нескольких девчонок вытянул потанцевать. Знаешь, мне даже показалось, что у тебя изменилось не только поведение, но и манеры, и даже голос!

— Это… Н-наверное, я просто перепил, — Эмиля кинуло в жар, и он думать забыл про головную боль. — Я… Да, я просто перепил! — твердо сказал Джонс, нахмурившись, словно сам себя пытался убедить в том факте, будто исключительно алкоголь пагубно повлиял на его мировосприятие.

— Да я и не спорю, чувак! — сразу же ответил Голди, усмехнувшись. — Тогда ясно, почему ты никогда с нами не пил, но девчонкам понравилось то, каким ты расслабленным стал, словно попал в свою стихию. Ладно, пошел я дальше разбирать беспорядок, который очень красочно украшает жилищное пространство, не то предки приедут и кастрируют меня, если увидят, во что я превратил дом. До завтра, Джонс! Ах, да, и не забудь принести конспекты, которые ты обещал, — закончил Кайл почти скороговоркой.

— Да, конечно, пока, — глухо ответил Эмиль, уже слушая гудки в трубке.

Поэтому Эмиль и не любил пить. Бывало, разумеется, что ему хотелось, как и всем молодым людям его возраста, расслабиться за баночкой пива, и периодически он все помнил после попойки, но случались и такие моменты, как прошлым вечером. Складывалось ощущение, что кто-то или что-то выкрало воспоминания, ведь Джонс, как не старался, не мог вытащить из головы ничего, что хотя бы мимолетно напоминало, о чем ему говорил Кайл.

Голова начинала болеть сильней, поэтому, решив, что с похмелья думать вредно, Эмиль с уверенностью прошел на кухню, где в аптечке нашел обезболивающее, и быстро выпил, надеясь, что таблетка подействует эффективно.

К счастью, в воскресенье Эмиль никуда не собирался и большую часть времени провел, занимаясь домашними делами, которые откладывал уже несколько дней.

Домик был небольшим, двухэтажным: всего на пять комнат и две ванных, со стандартной лужайкой, обсаженной цветущими каштанами и плюмерией. На веранде дома бабушка обожала пить чай и много времени проводила на подвесных качелях, выложенных чистенькими подушками и мягким пледом — несмотря на ровный климат, вечера в Окленде изобиловали прохладными ветрами.

Её комнату Эмиль оставил нетронутой. Он помнил, что в верхней части комода по-прежнему лежали кое-какие мелочи: письма, счета, немногочисленные украшения в тщательно запертом ящике, альбом с фотографиями, документы и страховки. Интерьер отличался множеством элементов прованса, но Джонсу казались смешными все эти цветочки, ленты, вышивки, вазочки и лепные рамки.

Сам юноша занимал гостевую спальню, оформленную, как и весь остальной дом, в классическом стиле, сдержанных пастельных тонах, с уютным и ненавязчивым декором. Мебель в доме имела добротное качество и могла прослужить еще не один десяток лет, что нерасточительному Эмилю ужасно нравилось. Однако нужно было привести в порядок все это пространство, поскольку, после смерти родственницы, тут царило некоторое запустение.

Он прибрался во всем доме, стирая пыль со шкафов; подмел и помыл полы; отнес в прачечную цокольного этажа портьеры и занавески, и пока навороченный стиральный агрегат приводил их в порядок, почистил пылесосной щеткой мягкую обивку. А вечером отправился в магазин, приобретя, как почти и всегда, полуфабрикаты с консервами, которыми питался время от времени, когда сходить в кафе было либо слишком лень, либо накладно в плане траты финансов.

К готовке Эмиль относился прохладно. Он терпеть не мог ее, особенно орудовать всякими острыми предметами. Его пробирала дрожь, стоило только подумать, что ему придется взяться за нож. Вообще, все колюще-режущие предметы он держал в самой дальней полке, засунутыми так, что добраться до них представлялось достаточно сложным занятием. После смерти Анны Эмиль на кухне появлялся только для того, чтобы, разве что, выпить чаю, разогреть в микроволновке немного еды или выкинуть мусор. Все остальное время Джонс проводил либо в гостиной, либо в своей комнате.

На следующий день Эмиль отправился на учебу, представляя, как станут на него коситься одногруппники. Было немного неловко и стыдно за свое странное и необычное для него поведение, однако постоянно прятаться от ребят не представлялось возможным, но, пользуясь тем, что перед первой парой у него все еще было время, Эмиль завернул в парковую зону рядом с учебным корпусом.

Середина апреля — конец второго семестра — выдалась очень теплой, поэтому Эмиль мог наслаждаться солнечными деньками, прячась под зелеными кронами деревьев, сидя на лавочке, которую облюбовал еще с первого курса. Бросив сумку рядом с собой, Эмиль задрал голову, блаженно прикрывая глаза, ощущая, как по закрытым векам бродят солнечные блики.

Джонс любил уединение, как и чистый воздух, надышаться которым он порой не мог. Ветерок, мягко заигрывая с кронами деревьев, шелестел листвой, успокаивая и даря мир растревоженному сердцу Эмиля. Если бы он мог, то прямо сейчас лег на скамью и немного подремал, пользуясь тем, что желающих погулять в парке перед парой не так много. Но юноша знал, что в таком случае он не попадет на учебу.

Студент настолько погрузился в себя, что не сразу услышал шаги, раздавшиеся сбоку от него, а вскоре на скамью рядом кто-то присел, расположившись слишком близко, учитывая круговую конструкцию места для сидения.

Луис Кронви, вообще-то, не собирался столь уж нахально нарушать чей-то покой, но его разбирало любопытство.

Он перевёлся в университет «Холи Неймс» только в этом году, умотав из родного Стóктона в менее жаркий Óкленд — хотелось кардинальных перемен и поменьше родительского догляда. Отец, трудившийся старшим полицейским офицером, слишком подозрительно относился к друзьям и подругам Лу, а матушка, будучи прелестной домохозяйкой, целыми днями опекала любимое чадо, порой забывая, что чадо не просто выросло в довольно высокого и крепкого, широкоплечего парня под метр девяносто, но и смекалку имело в самых разных областях. По крайней мере, чтобы не лезть на рожон и во всякие нехорошие истории, ума хватало очень даже.

Перевод сына родители восприняли с неудовольствием, но внезапно не так уж жестко, как думал Кронви. Мать потребовала найти приличное жилье, — чтобы никаких кампусов! — звонить и писать почаще, не прогуливать (будто Лу когда-то так поступал, учеба — это очень важно!) и нормально питаться.

Отец, как обычно, прочел целую лекцию против преступности несовершеннолетних, наркотиков и азартных увлечений. И пригрозил лишить дотаций, если Луис ввяжется в плохую компанию, сомнительное предприятие и даже закатит вечеринку с обилием выпивки.

Последнее Кронви выслушал, удивленно вздернув брови — он был, во-первых, совершеннолетним и уже мог употреблять алкоголь, во-вторых, ничего крепче светлого пива не любил, что отец знал как никто другой. Но спорить парень благоразумно не стал.

Он довольно быстро нашел себе небольшую студию в ближайшей доступности от университета, изучил окрестности и разобрался с документами. Матери с гордостью показал по видеосвязи забитый продуктами холодильник и подробно рассказал о своих соседях отцу: никаких наркоманов, бандитов, маргиналов, только обычные семьи с детьми и пожилые пары, да два-три таких же студента, по уши погруженных в обтачивание зубов о гранит науки.

Эмиля он приметил с первого дня обучения, но близко подходить не спешил. Хорошенький, будто куколка, юноша часто находился в окружении других студентов, с которыми Луис пока не был знаком. К тому же, пообщаться со блондином хотелось наедине, без отвлекающих элементов.

Был и еще один нюанс, за который Кронви едва не сгорел со стыда — он чуть было не подкатил к Джонсу, приняв этого слишком миловидного юношу за девушку. Отрезвило обращение одного из студентов, к «красавице»: — «Хэй, Эмиль!», да сам ответ, данный совсем не девичьим голосом. В остальном же, хрупкий блондин с длинными распущенными волосами, впечатление производил очень женственное, а мешковатая одежда никак не давала возможности разглядеть фигуру.