На последних словах Кронви нахмурился. Ему не очень-то понравилось, что Эмиль на кого-то там хотел быть похожим. Для него этот юноша и так был идеальным со всех сторон, и становилось не по себе от мысли, что это совершенство потом, вследствие лечения, как ни крути, начнет меняться.

В интернете Луис раскопал, что лечить данное заболевание — это значит сводить все личности, находящиеся в сознании конкретного человека, в одну. И слова доктора Майера о расщеплении сознания только подтвердили это. Получается, в Филиппе — черты характера самого Эмиля?..

Лу слегка поежился, вспоминая леденящую холодность во взгляде альтер-эго, жесткий тон и вспыльчивость. Нежный, мягкий, застенчивый возлюбленный никак не укладывался в такое. Но любящее без оглядки сердце подсказывало, что если Эмиль изменится, Кронви примет его любым.

Однако кое-что следовало уточнить, и Лу встрепенулся:

— Доктор Майер, а как мне вести себя с Филиппом, если я снова его увижу?

Эмиль напрягся, взглянув на Луиса. Его опасения вполне поддавались логическому объяснению. Джонс не шибко хотел, чтобы Филипп появлялся, но… Наверное, это было неизбежно.

— Я понимаю, что ты, Луис, скорее всего сейчас от Эмиля ни на шаг не отойдешь, — сказал Адалрик, мягко улыбнувшись. — Когда появится Филипп, я просто хочу, чтобы ты не мешал ему, дал свободу действий. Он весьма… Агрессивный представитель, поэтому может довольно резко отреагировать на ограничения. Тем более в дальнейшем я планирую с ним сотрудничать, и я более чем уверен, что он тоже.

Кронви насупился, но кивнул. Он понятия не имел, как сможет справиться в такой ситуации, но осознавал, что придется конкретно взять себя в руки и плыть по течению, не брыкаясь. Главное не потонуть.

Повисло молчание. Немного неловкое, но не неприятное. Эмиль все еще пытался осмыслить все сказанное. Ему все время казалось, что разговор идет о чем-то эфемерном, не понятном, но он знал, что дымка неясности исчезнет, как только он услышит голос Филиппа из диктофона. Часть Джонса хотела этого, а другая сопротивлялась, словно внутри кричал противный голосок, как ему будет плохо потом. Это будет похоже на отходняк после бурной вечеринки — также противно, до мерзкой тошноты. Но Эмиль усилием воли заставил вопящий голосок умолкнуть.

— Что ж, раз все вопросы закончи… — Адалрик потянулся к столу, но замер на полпути.

— У меня есть вопрос, — перебил врача Эмиль, и психиатру пришлось сесть ровно, удивленно воззрившись на Джонса.

— Да, Эмиль? — понимающе улыбнулся Адалрик.

— Скажите, как долго мне придется лечиться? — настойчиво пробормотал блондин.

Лицо Майера застыло. Никто и никогда не давал никаких конкретных прогнозов. Непрофессионально. Но Адалрик и так нарушил достаточно психотерапевтических правил. Он переступил грань «врач-пациент» или балансировал на краю. Мужчина замялся, не зная, что ему делать. Сказать честно? Или расплывчато отмахнуться от вопроса?

Адалрик решился:

— Эмиль, я не могу назвать конкретную цифру, — ответил мужчина, все же доставая из стола диктофон. — Все зависит от того, насколько ты и Филипп будете готовы к сотрудничеству. Для начала… Нужно закрыть все пробелы в информации, что у нас есть. Тебе нужно будет восстановить обрывки памяти, что есть у Филиппа. Это только старт. Дальше присоединить к ним твои собственные, которые у тебя были до появления Морриса. Понимаю, что ты тогда был еще ребенком, больше полагаясь на чувства и ощущения, но ведь именно они нам и нужны, верно? — врач вскинул брови. — Это может длиться, как один месяц, так и не один год.

Эмиль слабо кивнул, прикрыв глаза. Примерно об этом он и подумал, когда задавал один из самых важных для него вопросов. Он невольно взглянул на Луиса, ловя его успокаивающий и уверенный взгляд.

— Что ж, — Адалрик помедлил, — еще вопросы? — когда двое молодых людей покачали головами, Майер продолжил: — Хорошо. Тогда я бы хотел, чтобы ты, Эмиль, дослушал историю Филиппа до конца. И, прошу, если станет вдруг неожиданно плохо, как в прошлый раз, сообщи сразу.

— Не станет, — твердо ответил Джонс, сцепив зубы. Он был в этом уверен, но все же прикрыл глаза, поглубже погрузившись в спинку кресла. — Я… Я готов.

Майер кивнул. Он положил диктофон перед собой и нажал кнопку.

========== Глава 20. ==========

Луис сидел, ни жив, ни мертв. Голос, который он слышал, чуть искаженный записью диктофона, словно вообще не принадлежал Эмилю. Не будь они на приеме у уважаемого психотерапевта, Лу принял бы происходящее за дурную шутку.

«…— Для начала, пожалуйста, представься и расскажи что-то, что знаешь только ты и Эмиль, — полилась из динамиков диктофона речь врача.

— Что ж, привет, Эмиль, — короткий смешок, — Странно говорить с самим собой, но, к сожалению, ты обладаешь крайне дырявой памятью, поэтому не знаешь обо мне ничего. Меня зовут Филипп Моррис. Мне тридцать лет и я делю с тобой одно тело. Наверняка док попытается до тебя донести суть нашей с тобой проблемки, однако я должен как-то доказать, что мы с тобой связаны, да? Ты ведь потерял память. Х-м-м… О, знаю! Я расскажу только то, что знаешь ты, Луис и я!

— Филипп…»

Вздох Филиппа был такой тяжелый, словно ему стоило больших усилий сдержаться и не продолжить говорить нечто неприятное.

Луис осторожно повернул голову и взглянул на Эмиля.

Джонс уже слышал представление Филиппа, но сегодня все словно происходило заново. Как страшный сон. Но Эмиль уже гораздо спокойней слушал свое альтер-эго. Лишь сжался, напрягся, как готовый в любой момент отскочить от ракетки теннисный мячик, чтобы улететь подальше от реальности. Но вот его реальность — слышится из диктофона врача.

Юноша ощутил на себе взгляд Луиса — шокированный, не верящий… Но факты, произносимые Филиппом, были неоспоримы. Эмиль кинул краткий взгляд на Кронви, и снова опустил глаза, уставившись на свои колени.

Адалрик в это время, чуть повернув кресло, всматривался в окно, вспоминая, как тем же самым занимался Филипп, когда пришел к нему впервые. Интересно, что он там видел?

«…Скажи мне, кто я? Все началось очень много лет назад…»

Повисла недолгая пауза, наполненная сбитым дыханием, а потом Моррис продолжил свой рассказ, спокойным и равнодушным тоном сообщая только ему известную информацию про родителей Эмиля.

Джонс уставился на диктофон — он все услышанное накрепко запамятовал. И то, что говорил Филипп, казалось невероятным, выходящим за грань понимания. Тот рассказывал о родителях, но Эмиль ничего не помнил. Он напрягся, стараясь сдержать рвущийся из груди стон разочарования.

Адалрик заметил, как Эмиль побледнел. Боковым зрением уловил, как сжались его губы, как в глазах промелькнул шок, когда Филипп поведал об отношениях Джонсов-старших. Он повернулся всем корпусом к юноше, в любой момент готовый нажать на «стоп».

«…— А что бы ты сказал про отца Эмиля?

— Уже сказал, — хмыкнул Филипп. — Трудоголик, не видящий дальше своего носа. Сын Анны, воспитанный в узких рамках. Поссорился со своей матерью, когда ему было восемнадцать, ушел из дома, и больше с родительницей не общался…»

Луис слушал внимательно, но с каждой произнесенной Моррисом фразой, все сильнее приходил в ужас. Он невольно потянулся в сторону Джонса, как будто хотел закрыть его собой, а запись неуклонно продолжалась.

«…— Ты все знаешь с такими подробностями, — удивленно заметил Майер.

— Эмиль многое слышал, хотя его мозг вряд ли мог обработать большинство информации, док, — хмыкнул Филипп. — Так или иначе, эти его «закрытые» участки мне доступны. Тем более, он слышал разговоры от так называемых подружек Адалины, пока ее не было рядом, да и няни сплетничали, перемывая кости хозяйке, думая, что ребенок ничего не понимает…»

Дальнейшие слова Морриса были еще более безжалостными — теперь и Кронви покрылся мертвенной бледностью, стиснув кулаки до побелевших костяшек.

«…— Да, док, — Моррис усмехнулся, — она оказалась больна. То ли это было повреждение мозга после приема наркотиков когда-то, то ли развитие шизофрении. Кажется, так?