Блондин кивнул, благодарно посмотрев в лицо Адалрика. Тот всеми силами старался не хмуриться.
— Эмиль, как ты спал эти два дня до нашей встречи? — задал вопрос врач, и Эмиль протянул ему тетрадку.
Посмотрев в записи, Майер подавил в себе желание тяжело вздохнуть.
— Ты уснул в понедельник около пяти часов вечера? — удивился Адалрик, переведя взгляд на юношу.
— Д-да, — кивнул Джонс. — Я решил после обеда побегать, и так устал, что уснул. Луис хотел встретиться с друзьями, чтобы отпраздновать окончание учебного года, но я отказался идти с ним, поэтому лег спать пораньше.
— И до утра ты не просыпался? — поинтересовался психиатр.
— Нет, — покачал головой Джонс.
— Ясно, — мужчина закрыл тетрадь и вернул ее Эмилю. — Что ж, — мужчина не стал говорить, что у Эмиля снова было выпадение из реальности, которое он, конечно, не запомнил, — ты готов к сеансу гипноза?
— Я… Думаю, да, — кивнул Джонс, покусав губу. — А это будет долго?
— Не переживай, ты совсем не заметишь, — поспешил успокоить Адалрик. — Прошу, приляг на диван, — мужчина указал на небольшую мягкую софу, расположенную в кабинете у маленького кофейного столика.
Пока Эмиль выполнял просьбу, Адалрик отодвинул столик, поставив на его место одно из кресел, чтобы удобней было проводить необходимые процедуры с пациентом. Эмиль откинулся на подушку, нервно покусывая губу. Майер, заметив это, присел в приготовленное кресло и, протянув руку, коснулся руки юноши, успокаивающе сжав. Ладонь Майера оказалась теплой, чуть шершавой. Эмиль расслабился, молча кивнув.
— Эмиль, тебе не стоит переживать, — голос врача стал на тональность ниже, прозвучал более монотонно, чем обычно. — Запомни, я — твой друг. Я не обижу тебя, не сделаю больно. Мы должны провести эту процедуру вместе, хорошо?
— Да, — кивнул парень, соглашаясь с врачом.
— Замечательно. Мне нужно, чтобы ты слушал все мои просьбы и приказы, договорились?
Джонс снова кивнул. Мужчина расположил раскрытую ладонь над лицом Эмиля на расстоянии примерно восьми сантиметров.
— Внимательно смотри на мою ладонь, в самый центр, Эмиль, — ровно продолжил врач. — Избавься от всех мыслей. Желание уснуть будет усиливаться с каждой минутой, пока не сделается непреодолимым для тебя. Все посторонние шумы становятся безразличны, внимание лениво соскальзывает с посторонних звуков, не фиксируясь ни на одном, — ресницы Эмиля затрепетали, а веки потихоньку начали наливаться свинцовой тяжестью. — Мой голос ведёт тебя за собой. И ты движешься за моим голосом, продолжая погружаться в состояние магического целебного сна. Сердце бьётся свободно, размеренно. Дыхание ровное, спокойное. В голове появляется приятный, легкий туман. Он все нарастает, усиливается. Мысли в голове путаются, как волны набегают одна на другую. Тебя охватывает сонливость, дремота. Все тише, все спокойнее становится вокруг тебя. С каждым моим словом твои веки тяжелеют все больше и больше, — Адалрик заметил, как взгляд Джонса затуманивается. — Сейчас я досчитаю до десяти, и ты заснешь. Один. Веки тяжелеют. Сонливость нарастает. Два. Ты будешь спать и слышать мой голос. Три. Желание спать усиливается. Четыре. Ты расслабляешься. Сонливость нарастает. Пять. Веки тяжелые, мышцы расслаблены. Шесть. Ты засыпаешь, засыпаешь, засыпаешь. Семь. Сонливость нарастает все сильнее. Восемь. Ты не можешь сопротивляться желанию спать. Девять. Ты засыпаешь, засыпаешь, засыпаешь. Десять. Ты спишь.
Дыхание Эмиля выровнялось, и Адалрик протянул руку, снова касаясь Джонса, проверяя его пульс. Размеренный и спокойный, ритмичный. Удовлетворенно кивнув, врач продолжил сеанс:
— Эмиль, ты меня слышишь? — спокойно спросил мужчина.
— Да, — тихо ответил парень, не открывая глаз, погруженный в глубокий сон.
— Я хочу вспомнить вместе с тобой твое детство, — Адалрик взглянул на свои часы, засек время, когда начал действовать гипноз. — Ты помнишь его?
— Да, — опять краткий ответ.
— Тебе десять лет, — начал Майер с той цифры возраста, которую помнил парень. — Какое самое яркое счастливое воспоминание для тебя?
Эмиль некоторое время молчал, пока не начал говорить отстраненно, не выражая никаких эмоций:
— Я впервые увидел бабушку Анну. Высокая, статная, красивая женщина с тугим пучком седых волос. Она коснулась ладонью моей головы, сказав, что теперь все будет не так, как раньше.
— Хорошо, — продолжил мужчина. — Тебе семь лет.
Джонс едва заметно нахмурился. Он заговорил спустя довольно продолжительное время, словно выталкивая из себя слова:
— Я впервые попробовал фисташковое мороженое. Оно было… Таким приятным на вкус, холодным и перекатывалось на языке.
Брови Адалрика поползли вверх. Он крайне удивился и одновременно обрадовался, что Эмиль не видел его эмоций.
— Ты никогда прежде не пробовал мороженое?
— Нет, — прошептал Джонс.
— Ладно, Эмиль, — продолжил говорить врач. — Тогда, расскажи мне о самых положительных эмоциях, которые ты получил, когда тебе было пять лет.
Эмиль сжал губы. Между его бровей пролегла морщинка еще глубже, чем прежде. Парень несколько раз открыл и закрыл рот, словно набираясь смелости, чтобы что-то сказать, но ни одного слова не сорвалось с его губ. Психиатру пришлось повторить вопрос, и неожиданно из уголка глаза Эмиля потекла слеза, скатываясь к виску и прячась в прядях волос. Джонс на одной ноте начал повторять:
— Нет… Нет, мама… Нет… Нет… Я буду хорошим мальчиком… Мама, не надо!
Адалрику в срочном порядке пришлось прекратить сеанс, тревожась, как бы Эмиль не погрузился глубже в свои переживания, которые могли привести к не очень хорошим последствиям. Что-то в детстве юноши произошло такое, о чем вспоминать ему было не только не нужно, но и вредно. Собственно, примерно это и предполагал Адалрик, который догадался, что главная проблема Эмиля заключалась в том, что он рос в неблагополучной семье.
Эмиль погрузился в неглубокий сон, и в это время Адалрик записывал все свои наблюдения, с беспокойством поглядывая на лежащего на диване юношу. Похоже, ничего не оставалось, как обратиться к тому, кто предложил себя в качестве ключа к комнате, где сокрыты все воспоминания Джонса. Стоило поговорить с Филиппом и узнать того получше, выяснить, что за чертовщина произошла с Эмилем когда-то, что он перестал помнить важные события.
Ресницы Джонса затрепетали, и он медленно открыл глаза, уставившись в потолок. Его грудь неглубоко вздымалась и опускалась. Он удивленно коснулся своего лица, стерев дорожки слез, которые набежали, пока он был в трансе.
— Воды? — подал голос Адалрик, и Эмиль перевел на него взгляд, поднимаясь и садясь на диване.
— Да, пожалуйста, — попросил юноша, и вскоре в его руке оказался прозрачный стакан, к которому он припал, отпивая кристальной жидкости. — Вам что-нибудь удалось узнать, доктор?
— Я так понимаю, что ты ничего не помнишь о сеансе?
Эмиль покачал головой, и Майер вздохнул, потерев подбородок. Что-то подобное Адалрик ожидал, поэтому ни сколько не удивился. Вполне логично, что Эмиль не восстановил даже крупицу воспоминаний.
— Я что-то сказал не то? — обеспокоенно спросил юноша, неловко улыбнувшись, заправляя выбившиеся прядки белокурых волос за ухо.
— Нет, вовсе нет, — поспешил успокоить врач. — Всего лишь сказал, что в десять лет встретил Анну и рассказал, как она выглядела, и что в семь лет ты впервые попробовал мороженое. И фисташковый вкус пришелся тебе по душе.
— Вот как, — задумчиво протянул Эмиль. — Я совсем не помню этого.
— Ничего в этом страшного нет, — улыбнулся подбадривающе Майер. — Не все сразу, Эмиль. Не торопись, хорошо? Ты проделал отличную работу.
Блондин задумчиво покусал губу, вздохнув, кивнул и встал с места, пересаживаясь в кресло напротив стола Адалрика, чтобы удобней было разговаривать с мужчиной, глядя ему в глаза.
— А почему вы прекратили сеанс?
Подобного вопроса Адалрик не то чтобы не ожидал, но не думал, что Эмиль его задаст. Врач натянул профессиональную улыбку, несколько секунд раздумывая, что бы ему сказать, дабы не вызвать у Джонса панику. Говорить о том, что тот почти расплакался, вспоминая о своей матери, не представлялось выгодным в любом свете, как не взглянешь со стороны.
