В последний раз исчезновение воспоминаний произошло почти полгода назад. О причине подобного инцидента думать не хотелось не только из-за того, что становилось жутко, но еще и потому, что Эмиль не желал знать правду, будто с ним что-то не так. Он боялся узнать нечто такое, которое снова разрушит его жизнь, как в детстве, как тогда, когда его бросили, как в тот момент, когда умерла Анна, как…

Эмиль, стиснув зубы, откинулся на подушку и глубоко несколько раз вздохнул, чтобы отогнать подступающую панику. Ему было страшно. Это чувство возникало всегда, стоило небольшой части его жизни исчезнуть. Что он делал вчера и почему ничего не помнит? А если это неизлечимо? А вдруг, он на самом деле помнил, что происходило сутки назад, но память вычеркнула это? Нечто подобное ведь происходит же со стариками, которые позже оказываются в домах престарелых! Кажется, врачи называют это деменцией… Ему, правда, до деменции еще годы и годы, но менее ужасно от этого не становится.

Паника усиливалась, и Эмиль забормотал себе под нос, стараясь успокоиться:

— Со мной все хорошо… Все хорошо. Все в порядке. Это всего лишь день, не неделя, — голос дрожал, но парень, жмурясь, продолжал повторять эти слова: — Все в норме. Я в порядке. В полном порядке…

Обычно подобная психосоматика срабатывала, хоть и оказывала медвежью услугу. Эмиль не желал углубляться в корень проблемы и убеждал себя, будто такие вещи могут происходить с кем угодно, просто люди об этом молчат — вроде как, неудобно обсуждать настолько личное, что ли…

Сглотнув, Эмиль выдохнул, открывая глаза и всматриваясь в потолок. Нет, наверное, от усталости в последние дни он просто забыл, как вчера провел день. Наверняка понедельник прошел так же, как и остальные дни недели когда-то: серо и обыденно, вот его мозг и не зафиксировал его. Такая отговорка Эмилю нравилась гораздо больше — нестрашная амнезия по причине невнимательности и скуки. Похоже на то, когда напился, а после — не помнишь.

Заставив себя встать с постели, поскольку сон никак больше не шел, Эмиль отправился в ванную, на полпути с удивлением замечая, что его волосы завязаны в совершенно растрепавшийся пучок. Да что же это?.. Снова эта резинка! Джонс взял вещь, растянув ее пальцами. Почему она всегда появляется, откуда берется?!

Очередной виток истерики начал сжимать грудь, и Эмиль поспешил откинуть резинку на прикроватную тумбочку. Не думать, не зацикливаться… Сегодняшний день — это сегодняшний день. То, что было вчера, не столь важно.

Вторичное самовнушение явственно сбоило; вернулись горькие и мрачные мысли о собственной странности, о вероятной неизлечимой болезни. Подступили слезы, стиснувшие горло невыплеснувшейся соленой волной, и Джонс судорожно вздохнул.

Забившись в душевую, почти обессилено облокотившись на кафельное покрытие одной из стен, специально встав под струи воды так, чтобы они омывали все тело, Эмиль позорно расплакался, карябая пальцами кожу на бедрах. Его спина, покрытая мелкими шрамами, сотрясалась, длинные стройные ноги, увитые у бедер уродливыми зигзагообразными росчерками, еле держали тело парня.

Но Джонс не позволял себе крайность — упасть на пол, рыдая до крика. Он, стискивая зубы, кусая губы, молча глотал слезы. Ему было страшно, потому что никого рядом: ни Анны, которая могла бы хоть как-то, в своей специфической манере, успокоить, или Луиса, который умел улыбнуться и обнять, шепча…

Нет, Эмиль не хотел думать о Лу. Не в такой ужасный момент, когда он разваливался на части. К тому же, от мысли, что его чувства не взаимны, стало только горше.

Царапая кожу до красных полос, сдерживая истерику, Эмиль пробыл под душем неизвестно, сколько времени, но, все-таки, смог успокоился; однако его глаза опухли, как и искусанные едва не в кровь губы.

Более-менее придя в себя, Эмиль выпил какао, оставив желудок голодать, так как никакая еда не желала лезть, обещая быть отвергнутой в случае, если Джонс все-таки решит наполнить свой организм чем-то, более существенным. Нужно было идти в университет, несмотря на плохое самочувствие и ужасный вид.

Собравшись, натянув на себя первую попавшуюся одежду и закинув в сумку учебники, Эмиль поплелся на учебу, с замиранием сердца думая, как пройдет его день, и не забудет ли он его опять.

***

Луис весь вечер обмозговывал странное поведение Эмиля, но не пришел ни к какому полноценному выводу. Его друг словно резко перестал быть собой, но как такое возможно? Эмиль — это Эмиль. Со своими тараканами в светлой головушке, с кучей разнообразных комплексов, с упрямством осла в некоторые моменты и мягкостью диванного пуфика, если гладить по шерстке. С вечно занавешенным волосами очаровательным личиком, застенчивой улыбкой и робкими, неловкими движениями. Сколько раз Луис подхватывал Джонса, шагающего, не глядя себе под ноги, и запинающегося то о бордюр, то об камни, то о собственные шнурки.

Но этот новый Эмиль совершенно не вписывался в привычные рамки. Его грация хищника, вальяжная неторопливая походка, уверенный, чуть с прищуром взгляд, прямой и цепкий, наглая ухмылка вместо улыбки, недовольно поджатые губы от его, Луиса, присутствия… Конкретно одно это немало ранило Кронви.

К Джонсу его тянуло как магнитом. А в последнее время парень ловил себя на совершенно не дружеских мыслях, разглядывая нежный овал лица, розоватые губы, будто созданные для поцелуев, шелковистые волосы, в которые так и подмывало запустить пятерню, процеживая прядки сквозь пальцы.

Лу обнимал плечи Эмиля, а мечтал опустить ладонь на талию, притянуть поближе и уткнуться носом в растрепанную блондинистую макушку. Порой хотелось сгрести юношу в охапку и усадить на колени, стискивая так крепко, чтобы почувствовать каждой клеточкой тела чужое тепло. Даже запах Эмиля будоражил Луиса, возбуждая обоняние не хуже, чем у гончей, напавшей на след лакомой добычи.

На фоне собственных скомканных чувств, холодность Джонса ощущалась особенно болезненной.

Эмиля он приметил сразу, как только пересек главную дорожку кампуса. Длинные пепельные волосы привычно бултыхались по ветру, а походка была шаркающей, как и всегда. Только спина казалась еще более согнутой из-за опущенных плеч, и это заставило Луиса ускорить шаг, чтобы догнать друга.

Кронви обежал Эмиля и встал у него на пути, встревоженно вглядываясь в лицо друга. Глаза юноши покраснели и припухли, словно он долго плакал или подхватил аллергию, уголки губ оказались скорбно загнуты вниз и весь его облик говорил о печали и расстроенных чувствах. Луис подобрался, как перед прыжком и безотчетно придвинулся ближе, как бы желая защитить.

— Привет, Эмиль, — тихо поздоровался Лу.

— Привет, Луис, — едва слышно выдавил из себя Джонс, чуть крепче сжав лямку сумки на плече.

Эмиль был рад и одновременно нет, стоило ему увидеть друга. Сердце легонько встрепенулось в груди, но тут же глухо упало вниз. Парень боялся, что позорно разрыдается, если прямо сейчас речь зайдет о вчерашнем дне. А если они провели весь понедельник вместе, но он его не помнит? Если нервный срыв накатит с новой силой?

С одной стороны Эмиля порывало сделать шаг вперед, уткнуться носом в плечо Луиса и, вдыхая аромат его одеколона, закрыть глаза и ни о чем не думать, но с другой — ноги просили повернуть и дать деру как можно дальше. Противоречивость разрывала изнутри, словно к телу привязали две веревки и их тянули в разные стороны. Чувства не из лучших.

Эмилю не следовало расклеиваться, поэтому, собрав в кулак, и так мизерные, частички самообладания, он поднял взгляд, посмотрев в район лица Луиса:

— Извини, я сегодня не смогу с тобой, как обычно, встретиться на ланче. Мне надо будет… Ну, я должен сдать профессору по истории свой доклад, так что… — Джонс вздохнул, поведя застывшими в напряженной позе плечами.

— Эмиль, ты меня пугаешь, — вырвалось у Кронви. — Вчера ты не захотел вечером позаниматься вместе, сегодня отказываешься со мной перекусить… Я чем-то раздражаю тебя, не желаешь меня видеть? — это прозвучало с горечью, но Луис ничего не мог поделать с собой.