За Гиром вбежали двое охранников и еще один иркен. Робот, однако, был впечатлен происходящим до глубины души, не разбирая на своем пути что есть что.

Ученые отскочили от стекла, Высочайшие последовали их примеру. Гир, добежав до ошеломленных зрителей, остановился, огляделся и, недолго думая, узнал подопытного на противоположной части лаборатории. Он принялся барабанить маленькой рукой по стеклу взывая о внимании:

– Привет, Диб! Привет!!! Ты не видел Зима? Мне сказали, что он отправился в далекое путешествие, после того, как мы привезли тебя сюда! А что это с тобой? Ты больше не похож на человека. Мне это нравится!

Один из охранников схватил Гира, а второй надел на его маленькие руки и ноги смирительные браслеты, которые на время отключали питание в его конечностях.

– Вот же ненормальная железяка! Извините за беспокойство мои Высочайшие! – тараторил третий, который занимался разбором Гира на запчасти, – этого больше не повторится! Робот не отключается ни по доброй воле ни принудительно, поэтому решили его не транспортировать в другой пункт, все делаем на месте. Еще раз извините... Пойдемте, пошли! – прошипел он на охранников. Те поплелись следом к выходу, держа развеселого и что-то напевающего Гира. Дверь автоматически закрылась.

Диб, как только прозвучал первый удар по стеклу его камеры, поднял голову и в упор уставился на Гира, отчего у всех стоящих рядом отвисли челюсти. Оба правителя грозно повернули головы к ученому. На их лицах было одновременно выражение удивления и гнева, словно говоря – «А теперь объясни, почему мы должны выслушивать твою болтовню вместо того, чтобы просто вышвырнуть в открытый космос?».

– Это, это... – заикался растерявшийся ученый, – наверно от стекла пошли волновые колебания, которые он как раз и уловил... Его визуальное восприятие еще не совсем стабильно, он может уловить малейший треск, но никак не разобрать речь.

Диб все еще продолжал глядеть вслед незваным гостям с Гиром. Когда они скрылись в дверном проеме, он тут же потерял ко всему интерес, вновь опустил голову и молча пялясь в пол.

– Ладно… Считай, что мы поверили, – наконец отозвался один из правителей, – А тот ПАК, что на нем сейчас, тоже единственный в своем роде?

– Никак нет, мои Высочайшие, но этот ПАК один из самых стабильных. Остальные еще требуют доработки.

– Хорошо, – заключили оба правителя.

– А что за форма на нем, да еще и такого вычурного цвета? Это что, синий? – поинтересовался Фиолетовый.

– Мои Высочайшие, у подопытного очень редкий состав пигмента в оболочке глаз, он как раз синего цвета, а поскольку цвет формы в обществе... точнее в высших слоях нашего общества подбирается для каждого индивидуально, цвет его формы пришлось сделать идентичным глазам.

– Синий. Ничего себе. Не припомню за свою жизнь ни одного обладателя такого ужасного цвета глаз, – ответил Красный, щурясь на новую форму Диба. Через пару секунд уже Фиолетовый подал голос, не сводя глаз с подопытного:

– Пятый уровень.

– Простите, вы что-то сказали?

– Пятый! Поставьте пятый уровень сложности! – повысил он голос.

Ученые, опомнившись, взялись за настройку программы.

– Экспериментальная программа №421, пятый уровень. Начало через три, два, один.

Ядер было десять. Камеру заполнила дымовая завеса, а грохот в ней проходил за пределы камеры только через звуковые датчики, которыми камера была усеяна в самых неуловимых местах, от чего садисты чуть не подпрыгнули на месте. Сквозь стоящий туман проглядывался распятый и обездвиженный силуэт, с извивающимися по бокам щупальцами.

Вся стена за Дибом была в мелких царапинах, которые словно вырисовывали вокруг испытуемого ореол, внутри которого стена осталась нетронутой. На гладком полу валялись изувеченные снаряды, обращенные в груду мелких осколков, мерно лежащих в двух метрах от Диба. Ни один мускул на его лице не дрогнул, словно для него все стало бессмысленно просто и глупо.

– Объект исследований – восемь, три, пять, ноль, ноль, один, ноль, девять. Давление в норме. Мозговая активность — стабильная. Состояние организма в норме. Процент повреждений – ноль.

– Шестой уровень есть? – не унимался Фиолетовый.

– Простите, нет. Пятый – последний, его никто еще не переживал. Эта самая тяжелая программа по визуальной реакции из всех, что запрограммированы в системе.

– Понятно. Вы знаете, что с ним дальше делать? Превосходно. Думаю, нам уже пора, – ответил за двоих Красный.

Оба долговязых иркена направились к выходу. За ними последовал Главный и один из ассистентов, второй же отвечал за Диба. Он что-то настраивал на панели управления.

– Что ты творишь, что за жажда крови? – шепотом обратился Красный к Фиолетовому.

– А зачем жалеть подопытных, им все равно конец, разве нет? Лучше бы он умер после этого никчемного пятого уровня. Думаю, теперь его жизнь будет ничуть не лучше, чем у вергов с планеты Версус.

– Версус? Но на их планете царила страшная неизлечимая лихорадка. Последние из выживших были убиты, как только узнали, с какой они планеты.

– Именно. Лучше смерть от лихорадки, чем от опытов.

– Иногда я просто не могу тебя понять… – заключил Красный, в безнадежности покачав головой, словно один этот разговор отнял у него много сил.

Одна особенность в его коллеге по правлению стала его настораживать – Фиолетовый был не особо вдумчив, его манера общения всегда была необычной, из-за которой разговор, временами, терял всякий смысл, однако заканчивалось все часто мыслями об излишних наказаниях, убийствах, казнях и вот, теперь это были болезни.

«Слабый ум, мало здравого смысла, следовательно неумение правильно сравнивать опыты над одним существом с гибелью целой планеты. Превосходно... Иногда мне кажется, что он скрывает в себе много злости, но на что?», – не находил ответа Красный.

«Надоело… все надоело… – думал Диб, находясь в безысходности и апатии, – зачем... для чего... почему я? Кого из меня сделали эти самодовольные выродки?

Диб вглядывался в свое отражение на полу. Зрение стало лучше, но было сложно настроить его как надо – он то видел слишком близко, то все от него отдалялось, из-за чего приходилось постоянно щурится и напрягать глаза, но ему удалось себя разглядеть, хотя он уже знал, что увидит, он чувствовал себя совершенно по-другому.

На него словно глядело альтер-эго: блеск синеватых глаз без зрачков, бледная зеленая кожа, нос и уши отсутствовали, словно их никогда и не было на лице. Волос тоже не было, их заменили две тонкие антены-усы, чем-то напомнившие Дибу о насекомых, однако они отличались по форме от тех, которыми обладали ученые и даже Зим. Он сжал одну руку в кулак, уже осознанно ощупывая пальцы – Раз, два, три... четыре. Всего четыре, значит.

Собственное лицо показалось ему в чем-то даже красивым, однако уже не человечным. Это все еще был он – Диб, просто не такой, как раньше. Не человек. Он вспомнил Зима, а его лицо он хорошо помнил. Теперь они были похожи.

В мире столько людей, думал он, которые постоянно борются со своим уродством, постоянно тратят свои кровные и здоровье ради того, чтобы натянуть свою дряблую, обвисшую кожу на череп; чтобы отсрочить приближение старости, прикрыв тухлятину листьями и ветками. Но рано или поздно гнилой запах смерти даст о себе знать.

Диб внезапно подумал, насколько его цивилизация отстает от Ирка, насколько люди еще не совершенны. Сколько сотен, тысяч лет им предстоит пройти, чтобы удостоится хотя бы одного приличного контакта с внеземной расой, не бегая по друзьям и знакомым и не тыкая пальцем в точку на фотографии, уверяя, что это НЛО, а не птица или самолет, не грязь, черт возьми, на объективе камеры. Дибу стало стыдно за себя, за людей, за свой образ жизни, противно.

«И что теперь? Кто я для людей, кто я для этих садистов? Подопытный? Нет – номер! Восемь, три, пять… чтоб он провалился! Они вряд ли будут меня превращать обратно в человека, ох и вряд ли! В того, кто я сейчас, я и то мутировал с огромным риском для жизни. Один к пяти тысяч... один к пяти тысячам из возможных удачных случаев…».