Я спросил у этого сокурсника: "А что значит "взять на хапок"?" – и он пояснил: "Это когда, к примеру, взяли тридцать пирожков на тридцать человек, а один схватил и съел два, а потом улыбается и разводит руками: "Извините, ребята, поторопился!" Что с ним делать? Вытрясать пирожок? Или по морде бить? Вроде, неудобно из-за мелочи. Это вот и есть "на хапок"…

Что же касается девушек – да, был ходок. Но сие уж, как говорится, от Бога. Или от чёрта? Прочими же талантами Степан в институте не блистал и выше комсорга курса не поднимался, хотя и выделялся в студенческой массе, сероватой и бледноватой тогда: рослый, крепкий, с румянцем во всю щеку; под кроватью его всегда стоял посылочный ящик с салом, которым он, впрочем, будто бы охотно делился с товарищами…

Окончание им института по времени совпало с громким, под фанфары, началом Великих Строек Коммунизма. Как честный комсомолец, вместе с тысячами других комсомольцев, с дипломом инженера-строителя в кармане он устремляется туда, и я не могу заподозрить, что он едет из какого-то низменного расчета – нет для этого утверждения никаких фактов.

А теперь представьте себе сонный сибирский городок: домишки из почерневших бревен полуметровой толщины, по окна утонувшие в завалинках, толстенный зеленый мох на тесовых кровлях, жаркие герани в оконцах, глухие ворота, вместо заборов – заплоты из толстых бревен же, больше похожие на крепостные стены, зеленая мурава и коровьи лепехи на улицах, цепные псы во дворах, старушки на лавочках. И этот вот патриархальный сон разбужен ревом и грохотом экскаваторов, бульдозеров, самосвалов. На выезде из городка вознесся в еще не тронутую копотью синеву неба десятиметровой высоты алый фанерный щит, а на нем засияли золотом на солнце огромные буквищи: "Всесоюзная Комсомольская Стройка". Ударили в землю чихающие дизельным смрадом сваебойные агрегаты, взметнулись ввысь стрелы башенных кранов, заполыхали на ветру кумачовые лозунги: "Дадим стране крылатый металл!" – и "Крылатый металл – металл будущего!" Тогдашние журналисты непременно связывали алюминий с успехами страны, с новыми невиданными скоростями, с мощной авиацией, сближающей материки, с космосом, ну и, конечно же, с безоблачным счастьем впереди, то есть с грядущим коммунизмом.

В этом-то городке, который срочно переименовали в Светлодольск, и появился молодой специалист Степа Хвылина, начав со скромной должности мастера-строителя, и первый объект, который он построил – не Бог весть какой сложности: гараж на сорок автомашин, тем более что вся стройка начиналась с бараков и подсобных предприятий, вроде этого гаража.

Кое-кто здесь ещё помнит его молодым – простого парня в сапогах, телогрейке и серой пупырчатой кепке на буйной шевелюре. Общительный, деловой, он, говорят, мог и побалагурить с любым встречным, и с женщиной полюбезничать, и потребовать с людей работы, приправив речь крутым матом, и перед начальством не пасовал – за словом в карман не лез и голос имел зычный. Такие на стройке быстро растут, тем более если в кадрах великая нужда, – так что через год он уже был прорабом, а еще через год – начальником участка.

И вот тут, на третьем году по приезде, у него произошли два важных события: во-первых, он женился; а во-вторых, стал начальником комсомольского штаба стройки, – причем произошли они, можно сказать, дуплетом.

Важны ли были для него эти события? Для кого как, а для него – очень и очень, и мы вынуждены здесь расшифровать их подоплеку.

Во-первых, женитьба. В принципе, для молодого и очень занятого человека в то время и при том образе жизни событие это, можно сказать, было несущественным: подошло время, приглянулась девушка… Познакомились, разговорились. Проводил, обнял, поцеловал. Раз, второй, третий… Через некоторое время – неизбежная постель, признаки случайной беременности, серьезное объяснение, слезы, угрызения совести, и готово дело – вот вам новая советская семья. Затем – комната в общежитии, первый ребенок, ожидание квартиры.

Но Стефан Маркаврелиевич, как мы с вами успели выяснить, смолоду был самолюбив: ему, похоже, требовалась в жёны девушка самая красивая, самая эффектная – чтобы гордиться ею и уважать её.

Нельзя сказать, что у него до этого не было в том городке женщин. Да и ничего противоестественного в этом нет: парень здоровый, видный, общительный… Я, конечно, не стал бы ворошить сих интимных подробностей из столь давно минувшего, но ведь мы исследуем жизнь не частного лица, а государственного деятеля, вошедшего под конец жизни в первую десятку властителей страны, так что здесь каждая деталь и каждая мелочь имеет значение. Это во-первых. А во-вторых, та деталь, на которую я намекаю, имела существенное значение для развития нашей истории: у Стефана Маркаврелиевича к тому времени в городке уже был внебрачный ребенок. Девочка.

Не хотел бы я выглядеть здесь праздным собирателем сплетен, поэтому, когда дело касается установления истины, приходится беспристрастно выслушать все стороны и все мнения, ничего не скрывая и не отбрасывая.

Дело в том, что родила ребенка комсомолочка, приехавшая сюда неизвестно откуда, и никто сейчас даже не помнит, как ее звали. Не очень приметная девушка, не ахти какая грамотная, работала то ли учётчицей, то ли нормировщицей у него на участке. Она, говорят, и посейчас живет там, затерявшись среди жителей того городка. То есть теперь уже города средней руки.

Молодая мама дочку нарекла Анжелой. "Ангел"!.. Остается только гадать, почему именно так: или ей просто звучное имя понравилось, или в том был скрытый смысл, что, мол, дитя – итог неземных, немеркантильных отношений?.. Отец будто бы сначала требовал, чтобы она не рожала, а когда родила – чтоб уехала. Но комсомолка оказалась упрямой. Кто говорит, что она сама отказалась от него, когда тот недостойно себя повёл, кто – что она будто бы надеялась, что он всё-таки женится на ней, а кто – что он вовсе и не был уверен, что ребенок – его. Не знаю, не знаю, история темная. Однако, по отзывам тех, кто знал её лучше, была она весьма скромна. Алиментов он не платил: неизвестно, то ли сам отказался, то ли она не требовала, хотя по закону имела право настоять на них, и хорошие бы алименты получала. Единственное, чем помог ей Стефан Маркаврелиевич – выхлопотать однокомнатную квартиру, когда это стало в его силах, да и то – окольными путями, чтобы об этом не догадалась не только ни одна посторонняя душа, но и сама молодая мать. Хотя всё равно многие об этом знали; причем, судя по её характеру, не сама же она разболтала! До чего дотошны люди, когда дело касается сильных мира сего!..

А женился он на дочери директора строящегося завода Людмиле Васильевне Быковой.

Я не буду касаться интимной стороны их знакомства. Если б я был сочинителем, художником пера – о, я бы не упустил случая живописать о стремительных сибирских вёснах, о белоснежной пене черемух, которая тогда ещё заливала подолья окрестных ручьев и захлестывала городок, или о звёздных осенних вечерах, когда, скажем, честолюбивый молодой инженер мог познакомиться с горделивой директорской дочкой, провожал её после кино или концерта заезжей знаменитости и объяснялся ей в любви или читал стихи (которые, кстати, знавал, любил почитать в кругу друзей и читал, говорят, недурно), и как молодое, ничем не занятое сердце избалованной красавицы поддавалось его могучему напору, как она сопротивлялась и замирала в его объятиях, и отдавала свои холодноватые губы жадным нетерпеливым поцелуям молодого Степана!.. Но нет, я – журналист, и мое оружие, мой щит и мой Бог – Его Величество Факт; я б имел право рассказать подробней об истории их знакомства лишь в одном случае: если б кто-то из них двоих поведал мне об этом. Но у меня в руках нет подробностей, а гадать об этом в мои задачи не входит.

Я, кажется, уже давал понять, что Хвылина был хоть и не красавец (широкое грубоватое лицо, узко посаженные глаза), но парень видный: рослый, кудрявый, громогласный, общительный. Дочь же директора, говорят, была очень недурна собой; стройная сероглазая блондинка, она хорошо одевалась, носила драгоценности и ходила, высоко подняв голову и никого вокруг не замечая. В общем, пара заметная, и, кажется, ничего удивительного в том, что они нашли друг друга, да ещё в небольшом городке.