Так-то оно так, только есть тут одно большое-пребольшое "но"…

Дочь директора, закончив к тому времени пединститут (на большее она, похоже, была не способна), вернулась домой и, не чувствуя тяги к учительству, не без помощи папы взялась заведовать районной библиотекой, получив таким образом спокойную, без нервотрепки, работу, двух тихих женщин-библиотекарш в подчинение, неплохую зарплату и кабинет с телефоном.

Хвылина же в это время, вкалывая начальником участка, не вылезал со стройки и бывать в той библиотеке поводов не имел. Жил он тогда в посёлке строителей, в девятиметровой комнатёнке общежития, да и в ней-то сумел освободиться от соседа только спустя два года, когда уже стал начальником участка, и был при этом счастлив безмерно!.. В этой комнатёнке ему приходилось, чтобы не терять времени в очередях столовой, жарить себе по утрам яичницу с салом и варить кофе; здесь же он устраивал постирушки, а потом сушил белье на батарее; сюда же приводил случайных подруг или товарищей – распить "с устатку" бутылочку-другую, побалагурить, перекинуться в покер или преферанс. Зимой единственное окно комнатёнки приходилось завешивать одеялом, т. к. стоял собачий холод, и ещё устраивать на кирпичах и включать самодельного "козла", а летом окно нельзя было распахнуть, потому что оно выходило на главную улицу, а по ней с утра до ночи шел и шел, громыхая, бесконечный поток машин и висела непродыхаемая пыль.

А директор будущего завода Быков с женой и дочкой Людмилой жил в коттедже с мезонином; из десятка таких коттеджей состояла тупиковая улочка на краю сосновой рощи в километре от поселка – там жило начальство, был чистый асфальт, зеленая травка на газонах, клумбы во дворах, и – свой, замкнутый круг общения.

Чтобы посмотреть кино или концерт, молодой Хвылина перся в поселковый дощатый ДК, и если не было знакомых в очереди за билетом, толокся в этой очереди среди нетрезвых сквернословящих людей, да еще – с риском нарваться на поножовщину: в поселке жило несколько тысяч условно освобожденных уголовников, которые до конца своего срока наказания должны были работать на комсомольской стройке. А директор завода с семьей ездил в кино или на концерт на служебной "волге" в город – там было спокойней и респектабельней, а если он, его жена и дочь, дружно взявшись под руки, появлялись в ДК – их встречала услужливая директриса и забегала вперёд, расчищая проход и освобождая для них места.

Так что остается загадкой, где и как он смог встретиться с Людмилой, и не просто встретиться, а ещё и обратить на себя ее внимание, заинтересовать, увлечь? Одно неоспоримо: ему потребовались для этого целенаправленные усилия. И усилия эти были вознаграждены. Но как, чем их объяснить? Мне сдаётся – только тем, что энергичный плебей, затерянный в толпе, видит девушку из другого, кажущегося ему аристократическим круга: тут и зависть, и обида, и дух соперничества, и желание пробить все сословные преграды.

В общем, как бы то ни было, но он женился на ней. Однако жить в коттедже у тестя отказался. Говорят, долго находиться вместе они просто не могли – начинали спорить и кипятиться; тесть, привыкший к власти и лести, слишком давил на молодого упрямого зятя, а тот был самолюбив.

Есть предположение, что Хвылина очень разочаровался в тесте. Не имея достаточного житейского опыта и видя крупного начальника, властного и уверенного в себе, только издалека, он, видимо, думал, что чем крупнее начальник, тем он умней и интересней, что их элитарная среда должна быть веселой, остроумной, интеллигентной, только интеллигентность свою они из скромности прячут от простых людей. Именно в такой среде ему хотелось бы жить – и как же глубоко был он разочарован, близко познакомившись с тестем, тёщей и их окружением. Тесть оказался в быту надутым болваном, с величайшей серьёзностью изрекающим пустые фразы, но требовал, чтобы внимали ему с почтением; у тещи, правда, было одно приятное достоинство: умела вкусно готовить – была в молодости поварихой, однако была глупа, как индюшка, под стать своему индюку, и во всём его слушалась; он в своё время помог ей закончить торговый институт – верней, просто получить по блату диплом учёного товароведа, и она одно время даже заведовала универмагом, но когда переехали сюда – работу оставила: дом их и без того ломился от благ.

Молодой Хвылина, будучи упрямым, принципиальным максималистом: кое-что из принципов ему сумели привить школа, пионерия и комсомол, – хотел вырвать жену из этого царства приспособленчества и привить ей свои принципы. Причем он ничего не потерял, уйдя от тестя – вскоре же получил трехкомнатную квартиру и обставил её. Могут заметить на это, что он, видно, всё же пользовался положением тестя? Однако к тому времени он и сам был хорошим специалистом, на виду у начальства. К тому же – сметлив, хваток, практичен, так что не знаю, не знаю…

Но, начиная с этого времени, его движение по служебным лестницам власти ускоряется. Что это, совпадение – или начало действия скрытых пружин, данных женитьбой?.. Впрочем, мог иметь значение и образец перед глазами, звавший к энергичным действиям: его тесть, всем своим существованием доказывавший, что и в самом деле горшки обжигают отнюдь не боги.

Как уже сказано, почти одновременно с женитьбой он стал начальником комсомольского штаба стройки.

Скажем прямо, должность эта была не ахти какой серьёзной: не руководящая и не исполнительская, а, скорее, фискальная при руководстве стройки. Но, во-первых, он сменил профессию: из инженера и хозяйственника превратился в руководителя ПОЛИТИЧЕСКОГО. Во-вторых, он вышел на другой уровень общения. Ведь начальник участка крутится среди рабочих и подчиняется начальнику чуть выше его самого, а начальник комсомольского штаба – один-разъединственный в городе, и крутился да заседал теперь Хвылина среди самого высокого начальства, а отчитывался напрямую перед ЦК комсомола.

Решимость переместиться на политическую орбиту принесла свои плоды: через полтора года, когда в разраставшемся городке от райкома комсомола отпочковался горком – он становится первым секретарём его, а ещё через два года, выйдя из комсомольского возраста, переходит на партийную работу: теперь он – секретарь парткома стройки. Затем – второй секретарь горкома партии, и, наконец, в тридцать с небольшим – первый, и довольно молод для "первого"!

Живет он теперь по соседству с тестем, в таком же коттедже, и ездит на работу в черной "волге" с молодым исполнительным шофером за рулем.

Казалось бы, чего ещё желать простому человеку, которого вынянчила в убогой деревенской люльке сама История, дама жестокая и немилостивая к своим детям, особенно на Руси?.. Однако ещё слишком молод и честолюбив, нетерпелив и жаден он до жизни, чтобы останавливаться – он уже почувствовал терпкий вкус власти и понял, что этот городишко – для него не предел.

Да, в конце концов, его уже несла невидимая подъемная струя, и он кинулся в этот ветровой поток – только успевай, расправляй крылья!

А, с другой-то стороны, ведь не один же он двигался по этим запутанным лабиринтам инженерной, комсомольской, партийной власти? Где-то в этой цепи перемещений можно было и застрять? Но нет, он не застревал!

Злые языки упорно твердят, что всё дело – во влиятельном тесте. А я считаю, что Хвылина все равно бы выдвинулся! Ведь продолжил же он двигаться и дальше, туда, куда тестева длань уже не доставала! Хотя тут, может быть, дело всё-таки в импульсе, который был дан? Но и в опыте, конечно – в огромном уже опыте, с которым он ориентировался в этих лабиринтах!

Не будем подробно останавливаться на его деятельности в роли первого секретаря горкома партии, т. е. первого лица в городе; скажем только, что вместе с ростом города и завода рос и его авторитет, причем авторитет этот постепенно подкреплялся и обрастал званиями и регалиями: он стал членом бюро обкома партии, делегатом очередного партсъезда, депутатом облсовета, получил первый орден.