Игорь достал сигареты и закурил, откинувшись на спинку стула.

– Ну а батюшка что? Покаяться, так покаяться. Скольким он уже грехи отпускал, почему бы и этой не отпустить. Он по отработанной схеме давай работать. Ходит кругами загадочный такой, мудрый, в рясе чёрной. В общем, весь из себя служитель божий. Слушает, кивает с умным видом, а сам думает, как бы свою бороду между ног у девки макнуть.

Мириам брезгливо скривила лицо.

– Меня сейчас стошнит от его метафор, – вполголоса произнесла она.

Игорь поймал мой взгляд и снова обернулся.

– Да на кого ты там смотришь? – удивлённо спросил он.

– Не обращай внимания, – махнул я рукой.

Мужчина смерил меня недоверчивым взглядом, но всё-таки продолжил:

– Так вот, слушай, что дальше было. Батюшка-то наш уже свой подол задирал, когда вдруг прислушался и понял, в чем ему Настасья кается. Я думаю, у него в тот момент челюсть упала и на собственном члене повисла. Потому что Настенька наша поведала, как её матушка своими собственными ручками солдатиков на березку сушиться отправила.

Я недоуменно вскинул брови.

– Чего? Не понял… Как?

Игорь поманил меня пальцем, наклонился над столом и тихо, почти шёпотом произнес:

– Странно, да? Одна старая женщина. Двое быков. Вроде как неувязочка выходит по всем правилам. Только, Юра, ведьмой она и правда была. Самой настоящей. Прокляла их на смерть, понимаешь? И знаешь как?

Игорь замолчал и посмотрел мне в глаза.

– Смерть за смерть, – наконец произнёс Игорь. – Она в жертву себя принесла. Сорок дней умирала, и когда срок подошёл, солдатиков тех с собой на тот свет забрала.

Я внимательно пригляделся к Игорю, пытаясь понять, сколько правды в его словах. Сперва мне показалось, что мой спутник просто-напросто шутит, развлекая старой байкой, которую услышал давно в пионерском детстве. Но выражение его лица не менялось, и, в конце концов, стало ясно: мужчина ни на секунду не сомневался в правдивости этой истории.

– А теперь, Юра, самое главное. То, зачем я и начал рассказ. Перед смертью в самый последний день мать Настасьи позвала к себе дочь и попросила забрать свой дар. Может, слышал что-нибудь подобное?

– Да, – признался я. – Слышал такую легенду. Якобы, ведьмам не позволяет умереть их сила, поэтому они ищут преемницу перед смертью.

– Да-да-да! – воодушевленно закивал Игорь. – Это прям в точку! Преемницу! Только, как я понял, она не перед смертью её искала, а всю жизнь Настасью специально растила. Все свои знания потихоньку передавала, в лес за травами отправляла. И когда пришло время отдать душу, она свой дар дочери передала. Так вот, возвращаясь к нашему батюшке. Знаешь, что Настасья у него попросила? Мать отпеть! Якобы, земля покойницу не принимает.

– В смысле?

– В прямом. Говорит, похоронила её за домом, а на следующий день та опять в кровати. В земле вся, но по виду и не скажешь, что мёртвая. Лежит себе, как будто спит. Только не дышит.

– Мне всё труднее в это поверить, – покачал я головой.

– А ты и не верь. Ты слушай.

Игорь допил свой кофе, убрал чашку в сторону и продолжил:

– В общем, батюшка и думать забыл о своих грязных делишках. На какое-то время он даже стал похож на нормального священника. Настасье сказал, чтобы та перед богом очистилась, от «дара» материнского отказалась и за мать помолилась. Свечку чтоб за упокой поставила.

– И что? Поставила?

– Хрен там. Девка упёрлась рогом: дар мой, говорит, последний подарок матери и отказаться я от него не могу. А с ним в храме божьем мне делать нечего. Мне бы только, говорит, матушку отпеть, а дальше сама разберусь. Тут в нашем батюшке тоже принципы проснулись: я, говорит, всё сделаю, но помогать тем, кто от бога отказался, не могу. Выбирай, мол, или сила, или отпевание. Настасья подумала немного и ушла.

Игорь выдержал небольшую паузу.

– А через пару дней батюшке интересно стало. Зашёл он к ней домой. И охренел. Потому что Настасья сама на покойницу стала похожа. Под глазами мешки, бледная вся. Батюшка у неё спрашивает: что, мол, с тобой? А Настасья ему в сторону кровати кивает и говорит: «мать по ночам спать не даёт. Надо мной стоит. Похоронить просит».

Я поёжился, представив, как старая ведьма стоит у изголовья кровати, неотрывно смотрит из темноты и шевелит сухими губами, умоляя предать её тело земле.

– И тут батюшка у неё спрашивает, а где она сейчас? Девка в ответ глаза выпучила и смотрит на него, как на сумасшедшего. А ты, говорит, не видишь что ли? Вон же, на кровати лежит! И пальцем тычет в пустую койку. Тут батюшка опять свою песню завёл: откажись, Настасья, откажись. Дьявол тебя за нос водит, погубит он тебя. А девка его умоляет: пойми, не могу я мать предать. В общем, Юра, спорили они долго, да только всё без толку. Каждый при своём остался. А через пару дней Настасья и сама умерла. Врачи сказали: общее истощение организма. Батюшка, когда узнал, волосы на себе рвал. Зацепила она его, понимаешь? Он ведь в первый раз за всю свою службу действительно кому-то помочь хотел, душу девичью спасти. А получилось так, что, если б не его принципиальность, то может, Настасья и жива бы осталась.

Игорь помолчал немного, внимательно вглядываясь мне в глаза, а потом спросил:

– Ты ведь, понимаешь, к чему я эту историю рассказал?

– Не совсем, – хмуро ответил я.

– А ты подумай… Хорошенько подумай. Ты ведь, Юра, и сам, как этот батюшка. Как думаешь, почему он Настасье помогать не стал? А? Да потому что посчитал, что дела её ведьмовские оскорбляют имя отца небесного. Вот и бросил девчонку на растерзание призраку. И всю жизнь потом мучился, потому что знал: не простит ему Бог. Не простит того, что он в своём церковном высокомерии отказал в помощи ближнему.

Я неожиданно понял, к чему клонит мой спутник. И мне это совсем не понравилось.

– Погоди-ка, погоди! – перебил я собеседника. – Ага. Аллюзии, значит? То есть ты хочешь сказать, что мой отец, который всю жизнь отдал борьбе с ворами, хотел, чтобы какой-то жулик стал воспитывать его детей? Чтобы его сын принял этого Костика с распростертыми объятиями? Называл папой? Так что ли?

– Так ведь не о Костике речь, Юра. О тебе. И о матери твоей. Ты, конечно, извини, что лезу, но мне кажется, твоя принципиальность убивает её. Она потеряла мужа, а теперь от неё отказался ещё и любимый сын. Не правильно это. Память об отце должна помогать преодолевать старые обиды, а не порождать новые.

Я вскипел. Вот значит как?! Вот к чему весь этот разговор – выставить меня виноватым?

– Юра, – взволнованно произнесла Мириам, – Юра, не надо… Не надо, мой дорогой.

Но я уже ничего не слышал. Игорь затронул самую больную тему, и сейчас ему придётся выслушать всё, что я думаю о его притчах.

– Знаешь, Игорь… – я старался говорить спокойно, но мой голос дрожал от возмущения. – Оставь свои байки для собственных детей. Ты и наполовину не представляешь, насколько мерзко и оскорбительно видеть, как человек, место которого на тюремных нарах, целует твою мать, обнимает её своими жирными лапами. А она, вместо того, чтобы выгнать его взашей, вешается вся на эту мразь. На существо, которое я даже человеком назвать не могу. Потому что не может нормальный человек спокойно жить после того, как людей резал и вагонами воровал при всеобщем голоде. Сравниваешь мою мать с Настасьей? Так скажи мне, какого хрена, твоя Настасья от колдовства не отказалась, а? Зачем ей был нужен этот дар, если она с ним так страдала?! Скажи мне, Игорь, если моя мать так любит меня, то какого хрена это воровское хайло до сих пор с ней спит, и называет моих сестёр «доченьками»? Какие они ему на хрен доченьки?! Они дочери моего отца! Полянские!

– Юра, прошу, остынь, – Мириам встала у меня за спиной, положила руки на плечи, – зачем тебе это?

Игорь отреагировал спокойно. Он лишь грустно усмехнулся и закурил новую сигарету.

– Ты молод, Юра. Очень молод и очень горяч. В тебе пожар, и дым от него застилает глаза, не позволяя увидеть свет. Ты думаешь, что всегда прав, но жизнь гораздо сложнее. Она гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить.