— Отец, — Милагрес, как завидев мужчины, хотела подойти к нему, но её остановило невысокое железное ограждение.

— Дон Джуан Иль Гарсия сидит на этой скамье перед Богом, так как им был нарушен закон, что писан для каждой живой души. И нарушение которой, влечёт за собой суровое наказание. Начнём, — проговорил сеньор подправляя длинное одеяние и присаживаясь на высокий стул за огромным столом.

— Дон Гарсия обвиняется в заговоре против действующей государственной власти. Соглашаетесь ли вы дон с обвинениями, которые выдвигает вам суд?

— Без доказательств я чист, судья, — насмехающе проговорил мужчина.

— Гарсия! Всё кончено, слышишь ты, ублюдок! — высокие тяжёлые двери открылись, и в зал забежал полноватый лысый мужчина с чёрными усами и маленькими глазками, которого держали за руки двое охранников, что вели этого заключенного в соседний зал суда, — я один на дно не пойду! Слышишь! Ты будешь тонуть вместе со мной! Я всё им рассказал, про нас, про дона Педро Кабреро, про всех! Они нашли письма, так что ты не отвертишься! Будешь гнить в решётке до конца своих дней, тебе не спастись!

После этого толстого кабальеро вывели из зала, захлопывая тяжёлые двери.

— Дон Джуан Иль Гарсия признаётся изменником своей родины, и в силу серьёзных доказательств наказывается пожизненным лишением свободы, и до конца своих дней проведёт за решёткой тюрьмы «Субурбано». Суд снимает с его совершеннолетних детей: Милагрес и Пабло Гарсия дворянский титул, а золотой прииск семьи дона Гарсия отходит государству, как конфискованное имущество для возмещения ущерба. Всё остальное движимое и недвижимое имущество, а также накопленные денежные ассигнации переходят в распоряжении детей дона Гарсия. На этом наше заседание завершается.

— Отец, но, отец! Скажи, что это не правда! — Милагрес бросилась к отцу, которого поспешили вывести из зала суда.

Пабло остановил рвущуюся к мужчине сеньориту и обнял сестру, что вновь начала горько плакать. Молодой человек поглаживал трясущиеся плечи Милагрес, пустив одинокую скупую слезу, что медленно скатилась по смуглой коже.

Тёплый вечер медленно спустился на Мехико, когда Милагрес и Пабло вернулись в уже почти пустую таверну Дельгадо.

— Сеньорита Милагрес? Пабло? — Алехандро протирал столики, когда завидел брата и сестру в харчевне, — вы что-нибудь хотите?

— Но, дорогой Алехандро. Мы просто пришли, потому что сидеть дома слишком нагнетает, — отозвалась грустно девушка, посмотрев на молодого человека.

— Пабло, — обеспокоенно проговорил Панчо со второго этажа, услышав, что кто-то разговаривает внизу.

— Эй, вы пришли, — тоже мягко проговорил Альваро, показавшись в харчевне вместе с Мигелем.

Кажется каждый из Дельгадо был уверен, что эти двое обязательно придут сюда.

— Вам разрешили видеться с отцом? — аккуратно поинтересовался Мигель, всматриваясь в грустные лица детей Гарсия.

— Раз в месяц, — отозвалась сеньорита, натягивая улыбку, — я думала, нам не дадут больше увидеться.

Альваро ласково обнял бедную Милагрес за плечи, ободряюще улыбаясь.

Вот что происходит, когда золото тускнеет. Оно больше не радует глаз, а что самое главное оно более никому не интересно. И даже клеймо, что стоит на нём лишь жалкое напоминание того, что это было чем-то драгоценным ранее.

— Сеньорита Милагрес, — в дверях показалась фигура кучера, — вам просили передать письмо от дона Монтеро.

— От дона Монтеро? — переспросил Пабло, смотря на письмо, что лежало в белом конверте с большой ало-бордовой печатью.

Милагрес переняла письмо и как можно быстрее его открыла.

— В связи с тем, что дон Гарсия признался государственным изменником, а с Пабло Гарсия сняли дворянский титул, я, дон Монтеро, разрываю устное соглашение о союзе моей дочери Мариэнелы Монтеро с сыном изменника.

====== Глава 17. Религия идиотов ======

15 октября 1821 год

Сантьяго проснулся ранним утром, чтобы поскорее приступить к работе. Сразу же за молодым человеком поднялся Алехандро, который сонно потягивался, вставая с низкой кровати. Сантьяго расчесал свои запутавшиеся волосы и открыл деревянные ставни, впуская свежий ветерок утреннего Мехико в душную небольшую комнату.

— Ты собирайся, Алехандро, а я пойду разбужу братьев, — после этих слов Сантьяго оставил Алехандро одного и поспешил к соседней комнате, где ещё, наверное, спали Альваро и Мигель.

— Братья, встаём, — Сантьяго быстро открыл деревянную дверь, но вместо лежащих и мирно спящих младших братьев, Дельгадо встретили бодрствующих молодых людей, которые застилали свои постели.

— Буэнос диас, брат, — проговорил Альваро, — вы с Алехандро уже встали?

— Си, — опешив, ответил Сантьяго, — ладно, спускайтесь в харчевню, я пойду разбужу Панчо.

— Не нужно, брат, — Мигель сел на низенький стул и взял старенькие кожаные гуарачи, — Панчо нас разбудил и уже поспешил спуститься на первый этаж, чтобы открыть таверну.

Сантьяго кивнул братьям и, скрывая улыбку, тоже поспешил на первый этаж. Его младшие братья выросли и стали ответственнее. Теперь он без угрызений совести может оставить таверну в руки своих братьев. Он знает, теперь всё будет хорошо. Когда, кажется, все проблемы отступили, он сам может начать строить своё счастье, позволяя братьям делать тоже самое. Сантьяго уже давно думает об этом, чтобы оставить таверну на попечительство Алехандро, а сам он сделает предложение руки и сердца Рэмире. Придётся переехать к его избраннице, чтобы следить за её небольшой цветочной лавкой, попутно заботясь о пожилой и одинокой матери Рэмиры.

Сантьяго уверенной и лёгкой походкой спустился на первый этаж и сразу же застал Панчо, который зашёл в таверну с большим деревянным ведром.

— Буэнос диас, брат, — проговорил Панчо, закрывая за собой дверь, — я принёс воды, пока у родника не образовалась очередь.

— Мучос грасьяс, Панчо. Но нужно было дождаться кого-нибудь из братьев, ведро ведь очень тяжёлое.

Жизнь в таверне кипела полным ходом. Посетителей наконец было достаточно, чтобы братья были заняты каждую секунду. Но эта загруженность им нравилась, лучше работать на износ, зная, что тебе больше не придётся экономить на всём и страдать, как это было ранее.

— Ваш фахитас, — проговорил Сантьяго, ставя перед сеньором Хосе и Фаустино два небольших глиняных горшочка.

— Выглядит превосходно, Сантьяго, — восхитился крупный сеньор, пряча широкую улыбку в отросших усах, — вижу у вас, амигос, идёт всё замечательно.

— Си, сеньор, даже лучше, чем можно себе представить.

— Ваши родители бы гордились вами, — грустно улыбнулся сеньор Хосе, — кстати, амиго, почему их ещё не похоронили? Моя жёнушка уже успела выкинуть два букета цветов, которые она хотела положить на могилы.

— Ах, сеньор Хосе, я и сам с братьями негодую, но остаётся только ждать.

— Сантьяго, ты забыл принести сеньору и Фаустино их апельсиновый чай, — Алехандро поставил два стакана с охлаждённым апельсиновым чаем на стол, а дальше поспешил к столику, за которым сидела сеньора Алонсо со своей давней знакомой.

— Си, моя дорогая, — охнула сеньора Алонсо, подправляя цветочный платок на своей голове, — дона Гарсия просто отправили за решётку, даже не разбираясь. Изменник и всё! А ты говоришь деньги всё решают, тут то они не помогли!

— Ох, и неужели? — охала в ответ подруга, что сидела напротив.

— Сеньора Алонсо, как всегда рассказываете всё, что слышали на улицах? — Алехандро широко улыбнулся пожилой сеньоре.

— Вся столица говорит об аресте дона Гарсия, чем я хуже? — гордо улыбнулась сеньора Алонсо, пряча свои маленькие глаза в глубоких морщинах.

— Ах, а что с его детьми? У него же дочь только приехала из-за границы, — продолжала возбуждённо спрашивать пожилая сеньора, смотря на Алонсо.

— Я тут слышала от одной сеньоры, что живёт на соседней улице, её подруга работает в доме дона Гарсия…

— Ох, и что же? И что же?

— Ну ничего, всю прислугу увольняют, а дом, она слышала, они хотят продать и переехать в центр, — продолжала с большим интересом рассказывать сеньора Алонсо, а Алехандро поспешил продолжить работать, рассуждая, правдивы ли все эти слухи.