Анализируя позднее свои жизненные наблюдения, Тейтель пришел к выводу, что «простому народу чужда расовая и национальная вражда»54: «Он терпим к чужакам. Антисемитизм в России – продукт, полученный путем искусственного соединения, в котором оказались замешаны, с одной стороны, правительственная политика, с другой – страх конкуренции русских купцов, к тому же жадность чиновников»55Тем не менее антисемитизм на общегосударственном и местном административном уровнях существовал, и это сказывалось и на положении самого Тейтеля. Влиятельная столичная газета «Гражданин» князя Владимира Мещерского писала о «недопустимости того, чтобы в христианском государстве еврей производил следствие над православным»56. Склонность Тейтеля к оправдательным приговорам, его общественная деятельность в защиту и поддержку евреев, его народническое и социал-демократическое окружение – всё это вызывало растущее раздражение начальства. В 1912 году, после тридцати семи лет беспорочной службы, Тейтель был вынужден выйти в отставку57, – пусть и в почетном статусе действительного статского советника, но без дворянского титула, как полагалось тогда. Министр юстиции Иван Щегловитов пояснил ему: «Министерство ничего лично против Вас не имеет. Главная причина, делающая Вашу отставку необходимой, – это Ваше происхождение и нынешний политический курс»58.
Жители Саратова провожали Тейтеля как героя: прощание было устроено и в Окружном суде, где Тейтель счел важным попрощаться даже с курьерами (!), в синагоге на Цыганской улице, где в его честь пел хор и был организован детский праздник, и в общественном собрании, где собрались члены Общества вспомоществования лицам, стремящимся к высшему образованию. Свое пребывание в городе на Волге Тейтель завершил публикацией в «Саратовском вестнике»59, в которой призвал городской комитет помощи бедным к созданию столовых для нуждающихся учащихся и предложил городскому правлению идею создания бюро трудоустройства молодых специалистов . Последнее предложение опередило время лет на сто.
В 1914 году, во время посещения Одессы, Тейтель побывал на месте массового захоронения жертв погрома. Вспоминая об этом позднее, он писал с болью и обеспокоенностью о «судьбе еврейского народа, который в прошлом и настоящем имел и с большой вероятностью в будущем будет иметь много подобных массовых захоронений. Когда этому придет конец? И будет ли он вообще?»60.
Поиском решения еврейского вопроса на государственном уровне озаботилось не царское правительство, а правительство Англии, где в 1890 году парламентским решением было создано Еврейское колонизационное общество, намеренное открыть в российской столице свое рабочее представительство. В отличие от российского еврейства, которое в конце девятнадцатого века только приступило к самоорганизации, европейское еврейское сообщество уже обладало множеством организованных структур и социальных институций. При этом, как отметил Генрих Слиозберг, «русское еврейство не имело никакого контакта с частями еврейства в разных странах Европы… Кадры еврейской интеллигенции были незначительны»61Но тут Тейтелю повезло: в Петербурге он знакомится с Давидом Фейнбергом (1840–1916), доверенным лицом барона Горация Гинцбурга и первой фигурой в вопросах контакта евреев России с немецким еврейством62Фейнберг был мотором действенной помощи еврейству: именно он в 1904 г. стал зачинателем проекта спасения еврейских сирот – жертв одесского и кишиневского погромов – и организации помощи для них от европейского еврейства. В 1890-е годы Фейнберг, занимавший почетную должность генерального секретаря только учрежденного в столице империи Еврейского колонизационного общества, открыл Тейтелю дверь в еврейский мир Германии, Англии и Франции, представив его лидерам общественных организаций, интересовавшимися положением евреев в России. Почти за четверть века до встречи с Фейнбергом, Тейтель познакомился с первым евреем в судебном ведомстве России – обер-секретарем Уголовного кассационного департамента Сената Германом Трахтенбергом63Вероятно, именно Трахтенбергу и его знанию европейской практики судебных дел Тейтель обязан своим интересом к уголовному правосудию. Опыт деятельности Трахтенберга как мирового судьи оказался полезен Тейтелю не только профессионально, но и в общественной жизни в России и в Германии, где он стал де факто мировым судьей по делам беженцев. В доме Трахтенберга, как и позже в доме Тейтеля, встречались представители разных сословий, а хозяин был всегда активным заступником бедных и нуждающихся. Третьим великим старцем и учителем Тейтеля стал гeрманский филантроп Герман Абрахам (Hermann Abraham), основатель сети детских кухонь и столовых для бедных по всей Германии. Дело помощи другим было для этих троих смыслом бытия, продлевающим их жизнь. Тейтель умел ценить мудрость своих достойных учителей, перенимая у них опыт соединения высокого профессионального долга с общественным призванием, организационные навыки и … опыт активного долголетия.
Начав с переписки с Паулем Натаном (Paul Nathan), гласным берлинской думы и одним из лидеров Общества помощи немецких евреев, Тейтель, который с 1906 года регулярно совершал поездки в Европу, переходит к личному общению. «Без Натана не установились бы звенья еврейской солидарности сначала в Европе, а потом с исконным американским еврейством»64, – так охарактеризовал Генрих Слиозберг вклад Натана в развитие отношений русского и международного еврейства. Именно немецкое еврейство в лице Общества помощи немецких евреев стало главным посредником между русскими евреями и еврейскими организациями в Германии, Франции, Англии и США. Через Натана Тейтель знакомится с Бернхардом Каном (Bernhard Kahn), председателем европейского отделения «Джойнта» (Joint Distribution Commitee) и его женой Дорой Израилевной. Обе семьи – Тейте-ля и Кана – связывала многолетняя дружба. Годы спустя Кан вспоминал о визитах Тейтеля в Германию: «Как перелетная птица, которую врожденный инстинкт посылает в определенное время туда, где ждет ее тепло и обновление жизненных сил, – так и он ежегодно являлся к нам, чтобы получить от своих братьев в центральной Европе новые силы. Однако, и среди таких перелетных птиц, он представлял собой редкий экземпляр: он не только искал тепло, он приносил нам, молодым, свое тепло <…> мы, воспламененные его примером, работали с удвоенной энергией»65Узы дружбы связывали Якова Тейтеля и с крупным германским предпринимателем и меценатом Джеймсом Симоном (James Simon), многолетним председателем Общества помощи немецких евреев, знаменитым меценатом и коллеционером искусства.
Наблюдая деятельность евреев Германии (Пауля Натана, Джеймса Симона, Бернхарда Кана и других), Тейтель отмечал присущие им «необыкновенную преданность своей родине, глубокий искренний патриотизм»66Похожая характеристика относилась и евреям Франции в лице выдающихся общественных деятелей Сильвена Леви (Silven Levy), Нарцисса Левена (Narcisse Leven), а также Великобритании в лице Люсьена Вольфа (Lucien Wolf), о которых Тейтель писал, что «они подлинные патриоты стран, в которых живут»67.
Национально-освободительное движение евреев в России для Тейтеля было движением к равным правам в образовании, на государственной службе, в тои числе и исполнения евреями воинской обязанности. Он считал, что опыт деятельности еврейских общественных организаций Европы, их социальной солидарности и культурной интеграции евреев полезен и для российского еврейства. Тейтель и сам был «редким русским патриотом», который умел действенно любить и русский, и еврейский народы68В отличие от своих более молодых коллег как в Германии (как Пауль Натан), так и в России (например, как Генрих Слиозберг), которые в преодолении самодержавия видели решение еврейского вопроса, как части общерусского вопроса, Тейтель стоял на позиции законодательного реформирования, как средства для равноправия и улучшения жизни евреев.
