В Мюнхене тихо живя там осевшим давно эмигрантом,
рады по-прежнему вы, если старый приятель иль друг
с кровных до боли краев, что вам близки, но вместе и чужды,
ибо вы там родились, но и бросили их навсегда,
и поступили бы так, если б заново все повторилось:
только такой человек настоящий и есть эмигрант…
как-нибудь вас посетит, и отпраздновать редкую встречу
вы поведете его в Старый Город, – но где же осесть?
где по карману еда? ведь кусок, баснословно что дорог,
вкусен не может и быть: запах денег в нем все отобьет,
также не в каждом вине, что чужие вам люди предложат,
дышит живая душа, а нельзя пить вино без души, —
тело оно опьянив, вашу сущность совсем не затронет:
в пьяной и тесной тоске будет маяться долго она,
даже в живительном сне не найдя долгожданной отрады…
кроме того, не забыть окружающий вас интерьер:
все, что безмолвно стоит на часах вашей тихой беседы,
и по идее, должно органически с нею срастись:
так же, как тело с душой у немногих людей – и счастливцев, —
все эти стулья, столы, декорации стен, потолок,
вид за столом из окна, выражение лиц у прислуги,
музыка, гости, уют – все детали нельзя и назвать —
призваны сопровождать судьбоносное это событье:
встречу двух русских людей посреди им чужбины родной…
и – вот спрошу я у вас – где же им отыскать ресторанчик,
что обеспечить бы мог все условья, что названы здесь?
если ж он где-то и есть, то искать его нужно полжизни, —
а ведь у наших друзей в лучшем случае времени час…
и потому в эту ночь, что достойно отметит их память,
сами они никогда место встречи себе не найдут:
но будет подан им знак незаметный и все-таки – свыше,
ибо традиция есть: не положено воле людей
судьбы земные решать, но вершить их должны только боги,
хоть мы и знаем теперь, что отнюдь не безгрешны они, —
сила астральная есть у феноменов многих и разных,
и как они к ней пришли – недоступно для наших умов, —
так что, итог подводя, для возлюбленных наших героев
было бы лучше всего, если б в полночи звездной вдруг гром
грянул и молнии клин указал однозначно таверну,
где небожителей сонм хочет нынешней ночью их зреть,
или могучий орел, на ступень перед дверью спустившись,
ясно бы им указал, что в ту дверь надлежит им войти,
иль на худой бы конец, налились у обоих внезапно
ноги, как будто свинцом, и ни шагу ступить не смогли б
наши ночные друзья, а из ближнего злачного места
чуть ли не в горьких слезах и ручищи в объятья раскрыв,
с галстуком наискосок к ним радушный рванулся б хозяин,
и – против воли втащил (пусть и с помощью кельнеров двух)
в свой (и пустой) ресторан, – и тотчас им вина принесли бы,
дальше – накрыли бы стол из остатков минувшего дня…
да, в идеале все быть только так и должно бы, конечно,
но по причине того, что не веруют люди в богов,
те перестали им слать «долгожданные знаки, что свыше», —
разве лишь (чтоб подшутить), мышь подставят им вместо орла —
так по вере воздастся нам всем! – но, поскольку мы сами виновны,
в том, как все дело пошло, надлежит со смиреньем принять
даже ту серую мышь: она весточку может благую
в сирый наш мир привнести, – например, тем друзьям намекнуть,
где им главу преклонить после долгой и славной прогулки:
там и конечно, лишь там, где на рампе, в фонарном кругу
хлебную корку грызет этот серый актер и хвостатый,
кельнер же, юноша-грек, наблюдает безмолвно за ней,
ну, а за ними двумя уже старший (и грек тоже) кельнер
Аргусом строгим следит, в заведенье свое пригласить
наших героев забыв… но туда их зовут сами боги!
и потому я хочу чуть побольше о том рассказать.
