Очевидно, что в обоих произведениях использован один и тот же романический мотив, причем присутствует даже общий образ «жала», которое уязвляет влюбленного.

Есть и мотив изменения облика. В поэме «О св. Киприане» бес является к ней в образе девы, тоже ищущей спасения:

В житии Евдокии-самарянки Филострат притворяется монахом: «Он оделся в одежду монаха, спрятав под ней мешочек золота, сколько удобно было нести. Так он пешим направляется в те места где, по его сведениям, жила Евдокия». Придя к воротам монастыря, он «ответил обычным монашеским приветствием: “Я грешник, ищу ваших молитв и благословения».91

В поэме Евдокии есть эпизод, в котором Аглаид, превращенный Киприаном в птицу, чуть не погибает и спасает его только сострадание Иусты:

К этому рассказу также усматривается параллель в житии Евдокии:

«И когда он нес такую чепуху, Евдокия смотрела на него строго, а потом, в приливе невыносимого страдания, сказала: “Да восстанет на тебя мстителем Господь Иисус Христов, Которого я, хоть и недостойная, но все же раба. А тебе он уйти не позволит, потому что ты пришел с недобрым намерением”. И сказав так, она замахнулась на него, и тотчас же он упал мертвым». После этого ночью Евдокии явился Сам Господь, убеждая ее молиться о воскрешении умершего. «И тотчас Евдокия, восстав от сна, начала продолжительную молитву к Богу и, освободившись, приказала мертвому вернуться к жизни»93. Параллель не прямая, однако образ решительной и даже грозной девы, обладающей невероятной духовной властью, весьма сходен в обоих произведениях.

Таким образом, создается впечатление, что житие Евдокии-самарянки – это позднейшая вариация на темы жизни и творчества императрицы Евдокии. Возможно, такой же вариацией, хотя и более скупой, является и образ Евдокии Персидской.

Иными словами, представляется, что из всех упомянутых Евдокий реальным лицом, заслуживавшим почитания, была Афинаида-Евдокия, и попытки установления ее культа предпринимались. Однако двойственная позиция царицы в отношении Халкидонского собора внушала опасение, отчего настоящее почитание ее так и не привилось, поскольку в Византии литургическое поминовение императоров зависело «исключительно от их православного исповедания, а не нравственного облика»94.

Можно предположить, что именно ее образ «дал рефлексы» в распространившихся впоследствии культах других Евдокий. Таким образом, из культа был убран тот момент, который мог вызвать соблазн.

И хотя под 13 августа поминается ничем особо не примечательная Евдокия-Фабия, скорее всего, ее путали с Афинаидой-Евдокией, поскольку порой Евдокий смешивали, о чем свидетельствует подпись к одному из списков Гомеровского центона, атрибуируемого Афинаиде-Евдокии, в которой она смешивается с Евдокией, сестрой императрицы Зои Порфирородной, жившей в XI в..

Итак, с некоторой осторожностью сделаем следующий вывод: если с почитанием реально существовавшего святого возникают сложности или сомнения (как правило, связанные с доктринальной борьбой), но тяга к его почитанию все-таки имеется, оно может быть перенесено на его вымышленного «заместителя», житие которого напоминает житие прототипа, однако лишено соблазнительных для народа моментов.

Список сокращений:

Hist. eccl. – Historia ecclesiastica

VPet. – Vita Petri Iberi

Aed. – De aedificiis

VE – Vita Euthymii

VM – Vita Melaniae Junioris

Pler. – Plerophoriae

Известно, что каждый крестовый поход c невиданной силой обострял апокалиптические и эсхатологические настроения. Надежды на предсказанное в Апокалипсисе окончательное торжество христианства так или иначе были связаны с военными и политическими успехами крестоносцев95. Так, в начале XII в. победоносные экспедиции иерусалимского короля Бодуэна I (1100– 1118) – взятие Цезарии, Арсуфа и др. – усиливали веру в то, что христиане неизбежно победят сарацин. О том, что такие настроения господствовали в армии крестоносцев, свидетельствуют многие пассажи хроник Первого крестового похода, в частности, сочинение Гвиберта Ножанского «Деяния Бога через франков»96. Удачи крестоносцев предрекали не только пророки в Священном Писании, но, по словам хрониста, и сарацинские астрологи. Наблюдения над небесными светилами, которые они сверяли с прорицаниями своих оракулов и с «языческими свитками» (gentilium volumina) убеждали сарацин в том, что завоевание Святой Земли христианами и покорение мусульман было предсказано задолго до крестовых походов и что Бог на стороне франков97. Видимо, понимая, что христианский провиденциализм несовместим с языческой наукой астрологией, которая, как он замечает, на Востоке процвела больше, чем на Западе, Гвиберт решает устранить это противоречие, сославшись на неопровержимый авторитет императора Ираклия:

«Если, быть может, кому-то покажется невероятным, что с помощью искусства астрологии можно узнать о том, что свершится, наглядным доказательством (argumentum) нам послужит то, что благодаря этому искусству император Ираклий заранее узнал, что против Римской империи поднимется обрезанный народ («gens circumcisa»), хотя он не мог этим способом узнать, что то будут не евреи, но сарацины»98.

Как известно, в период правления одного из самых известных византийских императоров Ираклия (610-641) войны против Византии вели главным образом персы и арабы. Начиная с 622 г. Ираклию удалось одержать ряд блестящих побед против персидской империи, в результате которых он отвоевал Животворящий Крест, захваченный персами в 614 г. Видимо, ок. 630 г. василевс совершил символический акт Возвращения Честного Креста – перенес главнейшую христианскую реликвию в Иерусалим в церковь Гроба Господня. Позже Ираклий потерпел ряд неудач в арабо-византийской войне 634–640 гг., и как следствие, Сирия и Палестина были завоеваны мусульманами99.

Отрывок из хроники Гвиберта, в котором он упоминает имя Ираклия, как правило, толкуется однозначно: хронист, ссылаясь на его престиж, пытается оправдать статус астрологии100. Однако такое объяснение оставляет за скобками само содержание загадочного пассажа. В дальнейшем мы попытаемся выявить, что же на самом деле имел в виду крупнейший хронист крестовых походов, рассказывая о восстании против Византийской империи «обрезанных народов». Почему в повествовании Гвиберта Ножанского вообще возникает фигура императора Ираклия? И какие представления об этом известном историческом персонаже скрывает за собой упомянутый пассаж? Мы будем изучать различные образы Ираклия в хронике Гвиберта Ножанского и сочинениях других хронистов XII в., и попытаемся выявить как сведения о жизни и деяниях героя переосмысляются средневековыми писателями в разных исторических контекстах.