Через два часа в дверь заглянул проводник, поклонился и доложил о прибытии. Айре сел рядом с Ийей, провел пальцами, почти касаясь бледной щеки, дотронулся до плеча. Ийя распахнула глаза, села, поправляя прическу. Поезд, замедляя ход, въезжал на вокзал.

В городе было неинтересно. Они погуляли по пристани, глядя на свинцовое, плотное на вид море, бьющее волнами в серые скалы. По камням медленно сползала грязная пена. Потом прогулялись по улицам, сквозь запах жареных каштанов и свежеиспеченных булочек. Повсюду продавали подснежники. Ийя подошла к торговке, вытащила из корзины пучок цветов, отдала монетку, тускло блеснувшую в весеннем солнце. На секунду Айре стало до боли жаль, что у него нет денег. Ему так хотелось протянуть Ийе этот тяжелый от воды букетик и посмотреть, как она улыбнется, чуть кривя вправо строгий рот.

Они зашли в кафе, заказали вино и камбалу под соусом. Айре ее не любил, но было любопытно съесть рыбу, выловленную в мерно дышащем рядом море. Ийя сидела напротив, положив букет на стол. Скатерть под ним потемнела от воды. Айре улыбнулся, потупился, сцепив пальцы. А потом, когда поднял глаза, увидел его. На секунду Айре забыл, как дышать, застыл, не сводя взгляда с плотной высокой фигуры в дорогом светло-коричневом костюме. Ийя нахмурилась, положила ладонь ему на руки.

— Что случилось? Айре? Что ты увидел?

Как Айре мог объяснить, что увидел? Как рассказать, каково это — бояться кого-то до дрожи в ногах, не дышать, не жить в его присутствии. Беспомощность — бесконечная, заставляющая трястись от животного страха, боль, вгрызающаяся в тело. Шаги в коридоре — медленные, тяжелые, и ты застываешь, надеясь, что они не затихнут перед дверью. Ты не можешь защититься, не смеешь, все, что тебе осталось — только скулить, чувствуя, как страх сжирает тебя.

— Айре?

Он повернулся, увидел Айре. Улыбнулся — широко, радостно, как старому другу. Встал и пошел к ним, кивнув официанту.

— Ты? Какого черта?

Айре сглотнул и молча оттянул перчатку, показывая круглые глубокие шрамы на руках. Ийя посмотрела на них, проследила его взгляд, уставившись на высокого господина в роскошном костюме, подошедшего к столику. Айре увидел, как отвердело, застывая алебастровой равнодушной маской, ее лицо, губы дернулись, складываясь в холодную злую улыбку.

— Разрешите присесть, госпожа? — мужчина слегка поклонился, улыбаясь им, как старым знакомым.

Тратить целый день на прогулку на поезде Ийе не хотелось. Но Айре приплясывал от возбуждения и сиял, как праздничная гирлянда, и Ийя пошла одеваться. Просто удивительно, как лицо взрослого человека может выражать столько эмоций сразу. Айре был прозрачен, как стекло. Любая мысль, любое настроение тут же становились очевидными, как вывешенное на стене Биржи объявление. Так что Ийя утешила себя мыслью, что даже если не выспится, то хотя бы увидит незабываемое шоу "Айре — тысяча невероятных эмоций за час".

И он не обманул ожиданий. Весь день Ийя чувствовала себя Духом Праздничной Ночи, пролетающим над городом и рассыпающим подарки. Ощущение, надо заметить, было исключительно приятное.

Был и еще один момент, и его Ийя не предусмотрела. Она не знала, прилагал ли Айре к этому усилия или получалось непроизвольно — но всю дорогу до вокзала на них смотрели. Женщины — с вожделением, мужчины — со странной смесью зависти и ненависти. Хотя вожделение тоже встречалось, не без этого. Когда они вошли в здание вокзала, Айре немедленно стал точкой, в которой сходились взгляды — и Ийя почувствовала, что у нее скоро задымится спина. Женщины роняли платки и сумочки, натыкались на них, толкая Айре плечами, бедрами и грудью. Айре не замечал. Он шел по залу, восхищенно таращился вокруг и прижимался к Ийе, явно считая всю эту толкотню просто вокзальной сутолокой.

А вот в кафе Айре устроил уже вполне сознательную провокацию. Он бросал по сторонам длинные томные взгляды, улыбался, прикусывая губы, и просто ел Ийю глазами.

— Ты что творишь?

— Когда мы вошли, тут половина посетителей носы сморщила. Вот та барышня в углу, видите? Скривилась, будто лимон раскусила. А сейчас уже не кривится.

Ийя недоуменно пожала плечами.

— Но на тебе же нет ошейника.

— Все равно я не выгляжу как человек, который должен сидеть в этом кафе. Если не раб, то жиголо. Здесь же все думают, что мне тут не место. Уверены, что вам должно быть стыдно появляться со мной на людях. Зато сейчас они уже жалеют, что я сижу с вами, а не с ними.

Ийя улыбнулась. Задетый за живое Айре, кусающий яркие губы и теребящий льняную салфетку, выглядел одновременно трогательно и забавно. Хотя эффект, несомненно, был. Посетительницы краснели, бледнели и томно вздыхали. Айре довольно ухмылялся. Он явно гордился результатом.

А потом, подняв глаза от тарелки, на которой она пыталась отогнать вилкой особо липучую рыбную кость, Ийя увидела.

Айре застыл, уставившись ей за спину. Лицо у него побелело, приобретя жуткий, какой-то сероватый цвет, губы беззвучно шевелились. Он стиснул руки так, что ногти впились в перчатки, оставляя лунки на блестящей коже. Ийя проследила его взгляд. Высокий крупный мужчина, холеный, тщательно постриженная бородка клинышком.

— Что случилось? Айре?

Мужчина уже шел к ним, улыбаясь широко и радушно, и Айре просто молча стянул перчатку, показывая ей шрамы на руке.

— Это — он?

Айре кивнул, уставился в тарелку с остывающей камбалой, губы у него были плотно сжаты.

Господин отодвинул стул, присел, поправив пиджак.

— Здравствуйте. Простите, что помешал. Мы с этим молодым человеком были знакомы лет пять назад. Он вам не рассказывал?

Ийя покачала головой. Она молчала, разглядывая круглое лицо с мясистым носом, пухлые масляные губы. Он, когда говорил, как-то странно ими пришлепывал, словно у него между зубами что-то застряло и мешало говорить.

— Ну что ж. Хочу сказать, у вас великолепный вкус. Отличный экземпляр, просто отличный. Впрочем, воздержусь от обсуждения деталей с дамой.

— Воздержитесь. Вы меня этим очень обяжете. Что вам угодно?

— Я хотел сделать вам предложение. Я хотел бы попросить вас об одолжении. Позвольте мне воспользоваться вашим рабом на несколько дней. Уверяю вас, я буду вам крайне признателен. Я человек небедный, и думаю, вы не будете разочарованы. Любой причиненный ущерб я возмещу в приемлемом для вас размере.

— Я не делюсь личными вещами. Вне зависимости от суммы компенсации, — Ийя аккуратно положила вилку рядом с тарелкой. — Долным образом воспитанные люди не имеют привычки мерить все полученной выгодой. Поверьте, деньги меня не интересуют.

Она чувствовала, как чистое, кристально-прозрачное бешенство накатывает на нее. Тело стало горячим и легким, податливым, как воск, мир приобрел пронзительную четкость гравюры.

— Моя госпожа, позвольте заметить. Деньги нужны всем и всегда. Просто вы еще очень молоды. И поверьте, вы сейчас совершаете ошибку.

Ийя подалась к нему, позволяя разглядеть себя получше. Увидеть, как плывет, деформируясь, радужка, заливая глаза ядовито-яркой зеленью, как подрагивают, колеблются черты лица. Мужчина замер, так и не закрыв рот, моргая испуганно и удивленно.

— Я. Не делюсь. Личными вещами. Если я увижу вас еще хотя бы раз. Если вы останетесь здесь еще хотя бы на секунду — даже для того, чтобы забрать пальто — я вас вызову. И поверьте мне, я не из тех, перед кем можно просто извиниться. Я вас вызову и выпотрошу. Вы меня поняли?

Он кивнул.

— Тогда — пошел вон.

Мужчина поднялся, деревянными шагами двинулся к двери, толкнул ее и вышел, не оглядываясь, в весеннюю слякоть.

Ийя медленно выдохнула. Сердце колотилось, во рту было кисло. Она трясущимися руками швырнула деньги на стол.

— Идем.

Они вышли на улицу. Айре молчал, шел рядом, ссутулившись, сунув руки в карманы. Ийя взяла его под руку, стиснула пальцы на жестком кожаном рукаве. Они прошли к смотровой площадке, поднялись по витой лестнице и встали у перил. Внизу волны хлестали о скалы, закручиваясь в пенные водовороты. Айре оперся локтями о перила, ветер бросил ему волосы в лицо, и он отбросил их назад, заправил, досадливо кривясь, за ухо.