Живя в гармонии со своей общиной, Пьер Геранже придерживался таких мыслей, которые сразу должны были бы вызвать мою симпатию. Он боролся с рационализмом, который начинал проникать в Церковь. Он очень интересовался мистиками и теми необычными физическими явлениями, о которых рассказывалось в их житиях. Его, наверное, даже больше интересовал не столько сам мистический опыт как таковой, сколько впечатляющие события из жизни мистиков. В любом случае именно этим оборачивалась его увлеченность мистическими видениями. К сожалению, эта область слишком деликатна, и к тому же силы зла никогда не преминут посеять здесь семена смуты, умножая ложные чудеса, видения, да и самих лжемистиков: ведь ложь – лучшее средство дискредитировать истину. Вот тут, как мне кажется, Пьер Геранже не слишком умел отличать одно от другого.
Этот недостаток усугублялся глубокой уверенностью в том, что Бог призвал солемскую общину сыграть главную роль в обновлении французской, да и вообще всемирной Церкви. Чтобы лучше осуществить эту миссию, солемский игумен вскоре добился того, что Рим пожаловал Женни Брюйер сан аббатисы. После этого стали множиться «мистические явления»: например, одна из монахинь увидела, что на головах аббата и аббатисы горит по яркой звезде.
Начались необычные видения, и скоро госпожа Брюйер возомнила себя второй «Девой Марией». «Обняв меня как свою сестру, Богоматерь показала мне (в моем полном отождествлении с нею, когда я испытала все то, что испытала она восемнадцать веков назад) двойное предназначение невесты и матери Бога и Церкви. Сначала я пережила юность Девы, затем – целомудренный брак материнства. Самой сладостной порой моей чудесной жизни была беременность, начало которой восходит к таинственному и всепоглощающему величию испепеляющей и неодолимой любви Virtus Altissimi obumbrabit tibi (51). Сокровенные милости Жениха, которые я знала прежде, были всего лишь бледной прелюдией. Какое сильное истечение материнской любви, какое сладостное любовное изнурение, когда чувствуешь себя во власти желанного залога! Я носила в себе сладостную ношу, я чувствовала, как она шевелиться в своей добровольной темнице. Он жил своей матерью и супругой, но спешил покинуть мое чрево, чтобы спасти мир. И вот пришла ночь Рождества – какое сладостное чувство! Преисполнившись смирения, я, дева-мать, не дерзала дать божественному малютке то, что обычно ребенок требует у своей матери. Но ребенок был и супругом. У него была сила и любовь, и своими ласками Супруг восторжествовал над моим целомудренным сопротивлением. Я вся млела от любви, когда его губы всю меня привлекли к себе и я почувствовала, что перехожу в моего возлюбленного! Это не образы и не видения: все было пережито по-настоящему в моем физическом и нравственном существе» (52).
И вот так каждый год на Рождество она неким «мистическим» образом производила на свет Младенца-Иисуса – малыша, которого, конечно же, никто никогда не видел, но которого она нежно кормила грудью, а потом с бесконечными предосторожностями передавала какой-нибудь другой избранной монахине, чтобы и та, в свою очередь, дала ему грудь. Очаровательная картина! Монахи же довольствовались тем, что убаюкивали незримого Богомладенца. Странно думать, что почтенные монахи, нередко большие интеллектуалы, принимали участие в этом маскараде! (53). При всем том мать-аббатиса была очень умной и прекрасно знала самые лучшие духовные произведения. Она написала трактат под названием «О молитве согласно Святому Писанию и монашеской традиции», и весьма уважаемые богословы того времени восхищались этим собранием (среди них епископ Майенский и кардинал Мэннинг).
Итак, с тех пор госпожа Брюйер становится «Матерью Церкви» – совсем как Святая Дева! Она живет в окружении ангелов, ей особо покровительствует святой архангел Михаил, она ведет ужасные сражения с дьяволом. Увы, но все это напоминает секту «Мандаром из Кастеллана» и ее основателя Жильбера Бурдена, который, сражаясь с сотнями тысяч демонов, видел, как они, сраженные молнией, подобно звездам низвергаются с небес. Но ведь ему тоже удалось покорить некоторых интеллектуалов. Поистине загадочно сердце человеческое!
Нет нужды без конца перечитывать подлинных мистиков, чтобы понять, что стремление обрести какие-то видения и особые милости как раз противоречит тому, что надо искать людям, желающим истинно служить Богу. Увы, тот, кто хвалится такими «привилегиями», лишь неопровержимо доказывает, что на самом деле им играет дьявол!
Стремление отождествить себя с самым святым, что только есть в Церкви, не ограничилось Богоматерью. Госпожа Брюйер заявила, что не выйдет за пределы того, что она сама назвала «полнотой Христова возраста» (по ее понятиям это было около сорока лет). Следовательно, ей предстояло умереть приблизительно 12 октября 1885 года. В положенное время смерть не явилась, но тут весьма кстати умерла одна из монахинь, а она сама сказала, что уже покидала землю, но Христос, явившись ей, просил ее вернуться, чтобы завершить возложенную на нее миссию, а вместо нее он решил взять на небеса ту самую монахиню. Но это еще не все: ее тело все-таки успело побывать в загробном мире, и теперь ему неведомы немощи мира земного, потому что отныне оно обладает свойствами «прославления».
После смерти Пьера Геранже аббатом был избран Кутюрье. Это был смиренный человек, следовавший наставлениям своего предшественника. Кардинал Жан-Батист Питра, в свое время тоже бывший монахом в Солеме, прибыл из Рима на похороны Пьера Геранже и тотчас подпал под влияние госпожи Брюйер. Как после этого не доверять монахине, духовные советы которой столь явно были оценены всеми?
В Церкви существует не только истинное «духовное отцовство», т. е. духовное наставничество, осуществляемое монахами-мужчинами, но и «духовное материнство»: в этом случае наставничество осуществляется святыми женщинами. Госпожа Брюйер не замедлила стать духовной матерью всех новых монахов, приходивших в Солем.
Так, например, ее наставничеству был вверен Сотон. Этот монах хотя и недавно появился в монастыре, но не был молоденьким новичком: ему было уже около тридцати, в прошлом он был доктором медицинских наук и считался превосходным практиком. Его несколько удивило, когда однажды он узнал о новом рождении Богомладенца. Сам Сотон стал для госпожи Брюйер «маленьким Тибурцием» (так звали родственника святой Цецилии, которая, как мы уже говорили, считалась покровительницей самой аббатисы). Далее мы приводим слова Сотона, в которых он просто не может скрыть своей неловкости: «Мой нежный маленький Тибурций, не бойтесь: я – ваша мать Цецилия. Эта жизнь, для которой я вас родила, гораздо ценнее той, которую вы получили от вашей естественной матери. Вы – для меня, вы плод совершенно девственного материнства, божественная щедрость которого даровала мне эту привилегию. Придите же на мои колени, усните на моих руках: отныне вам больше никто не нужен, в моей груди вы почерпнете меня самое. Что может быть целомудреннее этого ребенка, который играет на груди своей матери?» (55). И далее: «Я благословляю Бога, который сделал меня вашей матерью. Будьте же младенцем в пеленках, птичкой, выходящей из яйца; укройтесь под моим крылом».
«Когда она предложила мне стать ребенком, покоящимся на ее руках, я понял, что здесь что-то нездоровое. “Какая слащавость, какое ребячество”, – думалось мне» (56). Позднее, когда ему, наконец, удалось выйти из этой неприятной ситуации, он заговорил как врач: «Наверное, надо было сказать этой женщине: “Мадам, вы рождены для материнства, а не для безбрачия: все в вас кричит о том, что вы должны стать матерью, и эта потребность заставляет мечтать о том, чего вы не сделали» (57).
«Через полученное ею откровение она знала, что является одним из четырех столпов, на которые в ту пору покоилась Церковь. Тремя первыми были Пьер Геранже, папа Пий IX и кардинал Пий» (58). Но Пьер Геранже умер, а здоровье Пия IX пошатнулось. «Ах, – сказала она однажды, – я так молилась за него. Дьявол гнался за ним, но я не сдавалась. Это было трудно: я очень страдала целых восемь дней, но наконец-то все в порядке – сегодня я выиграла и мне лучше» (59). Таким образом, она дала понять, что сыграла главную роль в освящении души папы Пия и его подготовке к смерти. Здесь мы как будто имеем дело с явлением осмотического воздействия одной души на другую: я вполне его признаю, и к тому же в житиях святых есть много свидетельств на этот счет. Но тут все иначе! Обычно о таком явлении узнавали только после смерти святого или святой – узнавали через его духовника или редкое доверенное лицо, а также из заметок, сделанных по повелению духовного отца. Но при жизни никто из окружения даже не подозревал об этой тайне, хотя постоянно общался с таким монахом или монахиней. Мистика госпожи Брюйер – это самая настоящая карикатура на подлинную мистику: она в точности воспроизводит ее по форме, но всегда искаженно.
