– Кто там??? – Фил постарался встать перед дверным глазком почетче, чтобы лицо на свету и недалеко, но и чтобы не вплотную.

– Я, я, Света, открывай. Это Фил.

– Господи… Ты же обещал через 15 минут, я уже извелась, я уже думала, что что-то случилось! Заходи скорее. Уже Татку позвала и в милицию позвонила…

– Ну, опоздал на 10 минут, не ближний свет от меня до тебя добираться. Зато уже все, уже здесь. Ого, у тебя тут погром и преизрядный! Какую еще милицию? Какую Татку?

– А знаешь, как страшно? Это Таня, моя подруга со шко… Ты куда?

– Спокойно, мне в аптеку, буквально две минуты.

– Нет! Не уходи ни в какую аптеку! Мне ничего не надо! Я сейчас с ума сойду, я и так уже корвалолу напилась… Со мной все… У меня ничего… Нет!

– Тихо, я сказал. Я для себя бегу. Понос у меня, флора в желудке барахлит, понятно? Мне только один сорт таблеток помогает, по рецептам. Я мигом. Дверь закрой.

О поносе Филарет брякнул, абы что сказать, лишь бы не тратить долее времени, он уже почуял и ментовку, и чье-то приближающееся острое бабское любопытство.

– Татьяна? – Молодая женщина, окликнутая перед самым входом в парадную, подняла глаза, вздрогнула и сразу же оглянулась по сторонам – убедиться, что не одна на улице.

– Да. А…

– Домой. Дверь плохо закрыта. Никаких звонков не было. Да, дверь плохо закрыта и лучше перепроверить. Э, красавица, куда так спешишь, а? Погоди, я только хотел время спросить… Ц, ц, ц… Зачемь убижаль? Савсэм за кавказца приняль миня дэвушка…

Да, теперь патрульная машина. Ну, с этими проще…

– Третий слушает, вас слушает… Отбой войскам, ложный вызов. Жека, разворачивайся, покатили к «Пятерочке», срочно, подростки там вандалят.

Филарет удостоверился, что все «посторонние» визиты надежно отменены, отпятился подальше от парадной и задрал голову. В округе все чисто, дальние сигнальчики не в счет, они вполне в пределах магического фона. По крайней мере, с полуночи, в диаметре полукилометра никто нигде ничего серьезного на наколдовывал. Фил открыл глаза и нацелился на светкины окна – ничего там особенного и ужасного не видать. Хоть так смотри, хоть этак… Сама она, быть может, стекла и рамы высадила?… Аптека – вон она, в пределах прямой видимости, но пока до нее, пока обратно… Стало быть, примерно пара-тройка минут в запасе еще есть. И Фил, не доверяясь первому впечатлению, пустился в галоп, обежал дом кругом, пытаясь охватить глазами и чутьем все окружающее… Ну, чудеса, ну, город чудес! После такого вчерашнего и нынешнего и в колобка поверишь, и в золотую рыбку…

Филарет спохватился вдруг и придирчивым оком чистюли и денди оглядел себя с ног до головы: так и есть – метрополитеновская грязь маленькими, но заметными порциями, точечно, неопрятно и прочно осела на брюки и пиджак. И галстук. И рубашка в двух местах. В трех, в четырех даже! Мелкие жирные темные пятнышки, но особенно на дневном свету видны преотлично. Непорядок. Проходящая мимо молодая мамаша с коляской шарахнулась в сторону, и Фил понял, что последние слова он протрубил вслух. Он зыркнул по сторонам – больше никого поблизости – пробормотал скороговорку – аж пар пошел от сухой одежды и дым повалил… Зато теперь чисто. Зря пиджак и галстук надел – уже в такую рань жарковато, а будет и того хуже. Так, надобно подмести следы от заклинаний (мало ли, Вил тоже захочет и сумеет вынюхать окружающее, подобно тому, как он только что делал) и быстро-быстро наверх – Света опять запаниковать готова.

Нет, но это же надо, а!? Света, перепуганная до смерти ночными событиями, дверь тем не менее, закрыть за Филом забыла. Может, это он внизу возле парадной чересчур резко внушил подруге Тате насчет двери, что и на Свету хватило? Еще раз ее отвлечь на быт…

– Воды дай, пожалуйста, таблетку запить. Вот и я, видишь как быстро. И ты тоже – срочно-срочно и еще скорее!

– А, сейчас, бегу, Филечка! Сейчас… Или тебе молока?

– К поносу – молока? Ты уже ку-ку, да?

– Извини. На, запей. Но знаешь, если тебе вот так посреди ночи в окно застучат… Держи, кипяченая, только теплая.

– Пустяки, быстрее усвоится. Спасибо. О-о… Ты меня спасла. Теперь моя очередь тебя спасать… Что случилось-то?

– Под утро. А я, такая, смотрю… Мне сначала показалось, что птица. Потому что, когда я еще маленькой была, а мы тогда жили на Охте, но не на самой Охте, а чуть ближе к… Ой, кто это?

– Я это! Лихой и грозный! Что же вы двери не закрываете, мистеры хорошие? Ого, вот это тус прогудел! Вы дрались тут ночью, что ли??? Фил, вы по какому такому праву тут зажигаете без меня? Ну, и чего тут?…

– Чего, чего… Ничего. Я здесь сам как десять минут. Проходи прямо в обуви, Света разрешила. Помоги раму вправить. Ну-ка, толкнули! Тебе она тоже позвонила?

– Угу. Вся как зомби, заикалась, но хихикала. Сказала, что ты уже в дороге, но и меня зачем-то позвала. Очень боится, говорит… Свет, ты где?

– Чайник поставила и кофе мелю! Я здесь, на кухне.

– Не отвлекай ее, пусть хлопочет, это успокаивает. А ее кофемолочка, похоже, на авиационном двигателе. О как воет!

– Да я и не отвлекаю. Погоди, я подойду спрошу, а то не услышит… Свет, где твой благоверный инструменты хранит?

– Что!?…

– Молотки, гвозди, пассатижи, отвертки, отмычки…

– А! Сейчас… Вот ящик. Разберетесь?… А что вы хотите?

– Мало-мал отремонтируем возможное. Иди, иди, мели, вари, справимся.

– Ну, что скажешь? – Стекла хрустели под ногами, рама никак не хотела стать на место, но помочь ей заклинанием Филарет не решался, и Вил тоже.

– Что… Стекла убрать, новые вставить, рамы перекрасить, мусор подмести – и флэток будет как был. В сущности, не такой уж разор. Разве что посудного стекла набито много и тряпья рваного навалом. Похоже на колонию хиппи после нападения панков.

– Ну что ты мне дурака изображаешь? – Фил зацепил пальцем осколок стекла, торчащий в раме, зафыркал, оставил раму в покое и всем корпусом развернулся к Велимиру, держа кровоточащий палец на весу. Он даже рявкнул, но вполголоса, чтобы не привлечь Светиного внимания. – Ты мне Ваньку тут не строй. Есть соображения – скажи, сам-то я в растерянности. Смотри – никаких ведь следов, ни птичьих, ни человечьих. На взлом никак не похоже. Но не ментов же звать? Или все же вызвать? Как сам-то считаешь?

– Да, только их и не хватало нам для комфортного бытия. Зачем грязь облизываешь? Вот пластырь: на, заклей.

– Пустяки, уже все.

– Извини, что перебил, но… И почему мы их так боимся, ментов этих?

– Мы их не боимся, но они будут отвлекать и досаждать нам ненужными хлопотами. Повестки, перекрестные допросы со «слоником», очные ставки, объяснительные, телеги на работу. А тебя еще и в вытрезвитель упекут, несмотря на полное отсутствие выхлопа. За один только внешний вид. Оно нам надо? Дело за нас кто будет делать?

Велимир поджал узкие губы и укоризненно покачал головой:

– Совесть, видимо, у нас не чиста, если от родной милиции прячемся. А что ты на меня сразу буром? Мне, знаешь, тоже как-то странно. Стоило нам заняться этим делом – сразу же фигня в полный рост повалила: труп, цыгане, непонятный налет…

– Труп уже был до…

– А узнали после, когда согласились. Не знаю, я в непонятках. Надо вместе усиленно думать. Или отказаться от дела, а заодно и от бабок, что нам Игоряныч намерял.

– Отказаться – не вопрос, да посул уж больно велик, не каждый день такие морковки обещают нашему брату.

– Ха! Как раз обещают-то, может, и почаще, чем каждый день, а отвечать за базар – нет никого. Дай молоток, инвалид, мне отсюда удобнее шарахнуть.

– Слушай, Вил… Нет, Света! Не надо никуда нести, мы сами придем! Да, туда, на кухню придем, куда еще, не здесь же среди разора сидеть… Сейчас уже идем, вторую раму вставим. «За базар отвечает», «Ходит в непонятках», «ставит на бабки» всяческая мелкотравчатая срамота, или тупая шпонка четырнадцати лет, насосавшая из телевизора блатной романтики ублюдков, гопников и шнырей, а ты взрослый человек, зачем тебе эти скудоумные словеса? Это ведь «очень пошло», как любит наша Светлана Сергеевна повторять в твой адрес.