– Это когда еще будет двадцать шесть. А пока двадцать пять. А если в паспорт не заглядывать – то и совсем девочка-цветочек. Дело говорю, при чем здесь комплименты?… (это мы про Тату, которой по паспорту и организму двадцать восемь лет без одиннадцати суток).

– А что, Светик, может коньячку под кофе? Давайте я сбегаю домой и принесу? Нечасто нашей сестре посчастливится с такими импозантными мужчинками посидеть?

– Нет! Нет! – это мы оба в один голос закричали на раздухарившихся «сестер».

Пришлось объяснить гостеприимным дамам, что мы на службе, и что пора все-таки ехать к рабочим местам и зарабатывать насущное в поте лица. Почему пора? Да потому, что пора. Э, а чьи же это там, внизу, бибиканье и матюги на тему, как разворачивать фургончик? Ремонтники приехали работать, и нам пора определиться на ту же тему… Знак свыше. Встали, утерли рот и губы. Встретим их все вместе, чтобы внушить страх и уважение, оставим на них Тату, которая добровольно подрядилась за пятьсот хрустящих – и по коням!

Сказано: не искушайся верою, надеждой и любовью – и устоишь. Но это если ты хочешь устоять. А если иного жаждется? Филарет понимал, что не надо бы – не по уровню ему и не по разуму, да и не по времени, но… Но вместо понимания – приглядывался, принюхивался, не в силах достоверно определить пустяковое: на кого нацелился его партнер и заместитель Велимир – на Свету, или же успел переключиться на Татьяну? Тырь, шырь – одной шуточку, другую плечиком прижал… Или это он нарочно перед Филаретом прыгает, впереди, чтобы лыжню не уступать? Только Филарет начнет крениться в сторону Таты – ладно, мол, а ты займись Светкой – так ничего подобного, он уже и здесь хвостом машет!

К счастью, ремонтники – втроем приехали – оказались народ деловой и бедовый, тотчас попытались расширить смету по вновь вскрывшимся обстоятельствам… «Смета по телефону всегда носит предварительный характер! Пора бы уже вам понять, женщина, прежде чем делать вызов»… Но коса резко наскочила на камень: Тата, в лучших традициях замоскворецкого купечества, громогласно изумилась, подперла левым кулачком левый же бочок (не толстый, но очень даже упругий), голову также наклонив влево, в правый смяла несчастную предварительную смету и взяла слово, да так безостановочно и громко, что перебить ее не было ни малейшей возможности. Старший от ремонтников, мудрейший из волков коммунального бизнеса, молча вытерпел все ее аргументы, грубо откашлялся и взял ответное слово.

Потом попыталась вмешаться Света, но на нее шикнули, как на совсем уж постороннюю, она отскочила испуганным котенком и примолкла. Секунданты с той, с «ремонтной» стороны, спокойно выкладывали инструменты и разматывали провода, Велимир и Филарет, представляющие сторону хозяев, грозно стояли ошую и одесную, но их сверхъестественные способности остались не востребованными: лающие стороны стояли неколебимо – клыки на клыки, глаза в глаза – и никого, и ничего вокруг не замечали. Им не требовалась почерпывать аргументы в низких материях: они не колупали ногтем краску и обои, не похлопывали ладонью по искореженным рамам, не сверяли расценки и результаты замеров, нет, ничего этого не было. Схлестнулись в беспощадном бою две воли, два интеллекта, два мировоззрения, две экономические системы! Наконец, старший воздел руки к невысокому квартирному небу, затряс головой, показывая, что сдается, что не боится никаких телег, но ему уже ничего от этой жизни не надо, кроме тишины и возможности исполнить заказ, да приплатить за него из своих личных кровных, чтобы поскорее отсюда убраться. Танковое сражение под Прохоровкой закончилась, можно было спокойно ехать.

– Гм… да. Век живи, век учись. А ведь я был готов оплатить все то, что они понапридумывали надбавить…

– Угу. И я бы не удосужился вникнуть. Тата истинный панчер: джеф, джеф, крюк в челюсть – и ногой добила! Крута.

– Джеб.

– Что? Ну джеб, велика разница.

– Но и то сказать – казенными деньгами проплачивал бы, не своими кровными. Стойте здесь, я пригоню мотор.

– Она всегда такая? – Велимиру, как всегда, не стоялось на месте и не молчалось, он попытался придвинуться поближе, но Света, хоть и засмеялась, была настороже.

– Татка? Нет, она добрая. Жизнь ее била-била, учила-учила, а она все равно с себя последнее отдаст, если надо. Как она расскажет про себя – ой мамочки! И ей на работу, и мне на работу, а мы сидим у нее на кухне до утра и ревем как дуры! Татьяна очень дорогой мне человечек, и я ее в обиду не дам!

– Да она и сама себя в обиду не даст… Я стоял и мелко дрожал, что она вдруг почует запах мяса и пойдет по моему следу…

– Ой, Вилечкин, только не надо ля-ля! Она для себя и снега зимой не попросит, постесняется. Она такая! Вот почему ты так про нее говоришь? Ты же ее совсем не знаешь? Ты знаешь, как она живет и на какие шиши?

– Да, мэм. Нет, мэм. Но впечатлен. Да, сэр! Шеф велит – садимся, Светик!

– Командир, мы сошлись на справедливой системе оплаты?

– Э-э… Да, на вполне справедливой. А что?

– Ну тогда отключи этот шанзон, клиент добром тебя просит! Он такой же наш, как твой «газон» – «шаттл»! – Парнишка недоумевает абсолютно искренне, он уверен, что приблатненную эстраду не любить просто невозможно, если ты не лох и не приплющен головою, но обещано щедро – Филарет явно решил не давать пощады казенному бюджету – и они помчались на острова, не на частнике даже, а на такси, с шашечками-ирокезами на крыше, с зеленым (но красным) огонечком в верхнем углу переднего стекла, со счетчиком, который обрадовался нежданным простакам и часто-часто залопотал что-то злорадное своему хозяину-таксисту, либо очень смешное, поскольку тот улыбался всю дорогу и в пассажирские разговоры не лез. Радио он выключил вовсе, раз оно им не нравится, а резкий отзыв Филарета о любимых радиочастотах никакого видимого воздействия на него не произвел – пассажир очень разный бывает, и почти у каждого прибамбас на извилинах.

– Все, дальше дороги нет. Вот вам ваши острова.

– А почему? Дорога же ровная? Нам вон туда надо? Во-он туда? Да, Филя?

– Кирпич.

– Что? Где кирпич? – водитель дисциплинированно смолчал, но все-таки не выдержал, развернулся, чтобы не в зеркальце, по живому разглядеть красивую, но такую любознательную девушку.

– Спасибо. Все, все, спасибо! – Фил повел пальцами, показывая, что сдачи не надо и первым полез из машины.

– Вилечка, а все-таки…

– Вот, видишь знак, красная толстая горизонтальная полоска внутри жестяного круга на металлическом шесте? Это и есть «кирпич». Знак, запрещающий водителю дальше двигаться в требуемом направлении.

– А-а… Вот этот вот?

– Так точно, мэм. Вот этот. Он придуман специально, чтобы в самый неподходящий момент отравлять жизнь благородному автовладельцу и низвергать его в презренное сословье пешеходов.

– А почему нельзя? Дорога же асфальтовая? Здесь можно, а…

– А там нельзя! Вы двое, Велимир и Светлана, господа коллеги. Попрошу вашего внимания и тишины, будьте так любезны.

– Я весь внимание, о, наш бизнес-повелитель!… Мы все – весь внимание!

– Мы на Крестовском острове. Наш путь не так чтобы строго очерчен, но ведет к стадиону, окрестности которого мы попробуем обойти и, насколько это будет в наших силах, тщательно осмотреть на предмет следов, могущих приоткрыть нам завесу тайны над гибелью одного нашего товарища.

– Не брат он мне, а…

– Нашего коллеги. Да? Одного нашего коллеги. Предупреждая вопросы с мест: я не знаю, что мы точно собираемся искать. Лучше всего бы – папку с нужными нам документами и подписями. Но это уж как получится.

– Ой, точно! Вот было бы здоровски папочку найти! – Девушка даже подпрыгнула на месте от своего предположения.

– Безусловно! Однако, Света, твой восторг преждевременен, хотя и понятен.

– Это да… – Девушка вздохнула, потянулась было к сумочке (за зеркальцем – дружно ощутили мужчины), но не осмелилась и засунула ладошки в тесные карманы джинсов.