А-а, как просто. Вот зараза… Ездишь так, ездишь, а тебя, оказывается, знают и все подмечают. Что ли стереть ему из памяти ненужные подробности чужой жизни? Нет, покамест это никому и никак не мешает – пусть помнит, авось пригодится.
– Да вызов срочный, бывает… Припечет – так и не до бритья, лишь бы вовремя успеть.
– Бывает, эт точно. – Водитель пустился рассказывать о срочных вызовах на прежней работе, а Филарет молча кивал головой, время от времени искоса поглядывая на водителя, чтобы тот чувствовал, что его слушают.
– Оп! Я здесь выйду. Держите полтарь, живодер! Но – быстро довез, огромное тебе спасибо! Кабинонаполняемость! Бедная местная культура…
– Да… – дверца хлопнула и водила ничего оправдательного не успел сказать в ответ и вздохнул. День начался и неплохо начался: на таких скоростях он, считай, первого круга еще и не делал, а пара сотен – уже есть, свои, не нарисованные… Еще бы подхватить на обратном пути пару-другую седоков – и можно будет успеть вписаться в свою же очередность.
Филарет быстро провел рукой по щеке, по подбородку, по другой щеке, потер горло – рука занемела от торопливых усилий, стала холодная и неуклюжая как полено, но зато все теперь чисто, не каждый парикмахер выбреет с таким качеством. И по эскалатору ползти некогда: на старт! Простые граждане выплеснули бы немало эмоций, доведись им усмотреть обычным своим человечьим зрением, как здоровенный мужик, молодой, прилично одетый, стриженой головой вперед, лицо на предплечьях, лежа, скользит, словно торпеда, мчится вдоль эскалаторной ленты вниз по пандусу, в узком проеме между сводом стены и резиновым поручнем эскалатора. Главное – внизу вовремя крутануться вокруг своей оси, подобно крокодилу, вывернуться, подпрыгнуть, чтобы не врубиться в стойку-ограничитель, или не сбить пешеходов. А на Василеостровской, к примеру, этот фокус не пройдет, там всюду конструкционные препятствия и приходится использовать иные решения.
В-вжик, прыг – чуть в тетку не врезался, ходу! Пардон муа!… Успел! «…дущая станция…»
Вот, спрашивается, есть ум в человеке, или нет? Чего бы не полететь, раз такая спешка? Как раз бы и уложился в обещанные 15 минут. Что так вся конспирация разрушена, для тех, кто способен видеть тайное, что так… Нет, нельзя. Огласка огласке рознь! Одно дело полет без пушечного ядра и ступы – смотрите на хвастливое и неумное колдовское чудо, все продвинутые жители города, включая… Другое дело – метро, где шанс нарваться на «чужого» «понимающего» (если, к тому же, иметь в виду непосредственно Вила) на таком коротеньком отрезочке пути – весьма невелик, супермал. Оправданно разок пренебречь этим крохотным шансом засветиться по мелочи, в угоду делу и собственной прихоти, а вот по-крупному себя напоказ выставлять, слухи и домыслы плодить – не стоит.
Мелкие горячие иголки впились в подушечки пальцев, повыше, дальше, напоследок обожгли занемевшее запястье под часами – все, отошла рука. Правая бы, наверное, чуть быстрее в норму восстановилась, если бы ею воспользоваться в «бритье», но она правая, мало ли понадобится на более экстренный случай?
Конечно, собрать волосяные пеньки с лица, не повредив корней – элементарно, сие отнюдь не волшебный подвиг, чуть ли ни домовому под силу, и можно было бы не «портить» руку, просто пожелать мыслью, либо словами. Но желания должны быть соразмерны обстановке и результату, а каждый раз поджигать и прикуривать от горящего дома, к примеру, это неоправданная роскошь.
Филарет, сколько себя помнил, всегда любил приключения тела и духа, но склонен был считать себя скорее созерцателем, нежели деятелем. Однако и не чурался суетных развлечений, особенно если обстоятельства не предлагают ничего иного, как вписаться в толпу и дышать духотой, будучи зажатым со всех сторон потными, с утра раздраженными личностями. «Если обстоятельства позволяют – забей на них!» – Так некий Лук придумал и сказал, шапочный приятель Фила. Лук – из обычных людей, довольно странный тип, словосочинитель и доморощенный философ с неустоявшейся судьбой, и время от времени Фил навещает его, а иногда, очень-очень редко – приглашает в гости. Но, ко взаимному облегчению, Лук всегда находит уважительную причину отказаться, и они остаются добрые приятели. Их основное и единственное занятие при встречах – пить чай (Лук непьющий – и Филарет с ним за компанию) и трепаться обо всем и ни о чем. Каждому есть что рассказать, и оба умеют слушать. Фил старше прожитыми годами, Лук – оставшимися. Филарету очень понравилось это луковское высказывание про обстоятельства, и он иногда поступал в полном с ним соответствии.
Еще уминаясь в вагон, Филарет почуял на станции, неподалеку возле себя, двух мелких хищников из людей, двоих карманников. Однако сразу же что-нибудь этакое сотворить с ними и развлечься не было возможности: только-только успел в двери втиснуться, но уже на следующей остановке оба карманника пробились к выходу и послушно перешли в тот вагон, где стоял Филарет. Он осмотрел обоих и колебался недолго: на «отвлекалу», брюнета с мутными глазами, по виду южанина, наслал чесотку и малиновые шелушащиеся пятна по коже лица и рук, а мелкому пухлому пареньку, его напарнику, непосредственно вырезающему карманы, приколдовал запах тухлой рыбы в пах, рот и подмышки. Ничего, ничего, вы и так оба вполне отвратительны, сущность ваша останется прежней, только лишь выскочит наружу, станет видимой. Это простое угощение, господа крадуны, вовсе не кара и не казнь. «Пирог из мух вполне протух! К столу, судари мои!» С запахом он, пожалуй, переборщил – за минуту через полвагона почуялось, но зато с чесоткой вышла истинная потеха: парнишка зачесался как макака, не стесняясь и не колеблясь, быстро-быстро, сзади и спереди, не ботинки бы на ступнях – так и ноги бы подключил. А лицо с десятью румянцами, лицо-то какое задумчивое – прелесть! Теперь обоим джигитам расхлебывать колдовство полные сутки – выдюжат ли, не сойдут ли с ума?… Скандал вспыхнул мгновенно и бушевал весь длинный перегон до очередной станции, Филарет с меланхолической грустью подумал при этом, что человеки потому и суетливы так, и нетерпимы, что век им отмерен едва длиннее комариного, а им все хочется успеть, за все потрогать, всему нарадоваться. Что они так галдят??? Тот, который с запахом – успел чувствительно и громко получить в морду, и не один раз – и все это за считанные минуты. Одного буквально выпнули из вагона, другой, его напарник, обреченный неистово чесаться, тоже принял пинка, а до этого в пятак, но выскочил сам, по-прежнему чешась и роняя на пол мелкие кровавые сопли. А ведь никто еще не успел заметить, что они воришки, иначе могли быть куда более серьезные последствия. Раньше бы на любой толкучке попавшегося карманника законным самосудом порвали бы в куски, теперь же угасли прежние инстинкты и обычаи. Хотя – выпади безопасный шанс и горячее настроение – тоже могут, но… Видимо, все же, под напором цивилизации, биологическое уступает, медленно и неуклонно сдает позиции социуму. А с другой стороны – все звериное, все самое жестокое из звериного, – сохраняется в грудной клетке и ждет своего часа. Почему люди так нетерпимы друг к другу, так бессердечны и жестоки?…
Еще Филарет подумал, что иногда он не любит большие города, малые города, посады и вообще места, где кучкуются людишки, хоть в действующей и поныне столице Поднебесной империи, хоть в разрушенной и забытой ныне индейской столице Куско, что скученность – обычный спутник бедности, что мужик в полутора метрах толпы от него – уже не карманник, пусть и похож чем-то на тех двоих, а «щупальщик», сексуально «озабоченный», и что надо бы не забыть почиститься, выйдя из вагона, наверняка хватанул пыли и грязи на пиджак и брюки. И что Светку не поймешь – на кого она чаще косяки мечет: на него или Велимира? Вроде бы на него. Велимир моложе (еще бы он оказался старше!), стройнее, хлипче, на лицо смазливее, но… – Да, да, выхожу.
Добраться до Светкиного дома оказалось еще проще, чем Фил предполагал ранее, даже и «верхнего чутья» включать не пришлось.
