— Все равно я не смогу, Пьер, — прекрасная узница печально покачала заплаканным личиком. — Все это пустой разговор. Я обречена.

— Но подумай, — Гренгуар решил идти до конца, даже если придется для этого быть безжалостным, — ведь ты сейчас в любом случае во власти мэтра Фролло! И, если он только пожелает, может похитить твою целомудренность в любой момент, ничего не предлагая взамен. Тебя обесчестят, будто уличную девку, а в итоге все равно повесят! Не разумнее ли будет уступить требованиям святого отца, не таким уж, к слову, ужасным?

— Знаю-знаю!.. О, все это так несправедливо! Он уже пытался овладеть мной… Пьер, я так беспомощна!

— Бедная… Канарейка в лапах изголодавшегося черного кота… Слушай! — наконец, поэт решил прибегнуть к последней хитрости. — Ты должна согласиться на все условия отца Клода. Не перебивай!.. Я предупрежу об этом уговоре короля воров. Он нежно любит тебя и наверняка попытается вырвать из рук священника. Возможно, что тебе и не придется расплачиваться за услугу. Ну, красавица, не правда ли, твой муж блестяще все придумал?!

Сомнения Эсмеральды длились не более минуты. Клопен, конечно, как она не подумала!.. Король нищих никогда не позволит нанести такое оскорбление королеве Двора Чудес! Она снова будет свободна, а глупый поп останется ни с чем. А уж после… Непременно нужно разыскать обманщика-капитана и прямо спросить, почему он оказался так жесток к своей маленькой плясунье.

…Когда нетерпеливо расхаживающий над ними архидьякон вернулся, девушка мечтательно улыбалась. Он пожирал горящим взором каждый сантиметр этого божественного тела, не в силах произнести ни слова; но сердце мучительно сжималось в томительной и приятной истоме: на ее лице Клод прочитал долгожданный ответ на его мольбы.

— Я согласна, — просто сказала цыганка, поднимаясь с пола вслед за Гренгуаром.

— Поклянись! — хрипло произнес архидьякон, вцепляясь в тонкое запястье. — Клянись самым дорогим для тебя, девушка, что не обманешь меня!..

— Клянусь жизнью моей, — поколебавшись, ответила пленница; она не считала, что хоть чем-то обязана этому сумасшедшему, и все-таки раздавать обещания, которые не собиралась исполнять, казалось ей низким. Что ж, в любви и на войне все средства хороши.

После ее слов хватка ослабла. Святой отец прерывисто вздохнул, на секунду нежно приложился теплыми губами к заметно дрогнувшим пальчикам и знаком показал ученику, что они уходят. Поэт ободряющим жестом пожал маленькую холодную ладошку и проследовал за учителем.

Спасена!.. Эта счастливая мысль билась в голове девушки, вселяя в сердце радость. Радость?.. Неужели она еще способна радоваться, зная, что Феб не любит ее? Но, возможно, он все объяснит при встрече, возможно, все это чудовищная ошибка. Главное — она будет жить и сможет вновь увидеть его! Эсмеральда рассмеялась от облегчения и тихонько запела. Жажда жизни вновь брала верх в этой юной, цветущей душе.

========== IV ==========

После заключения соглашения прошло более двух недель. Священник приходил к ней через день, ненадолго, но никогда - с пустыми руками. Обыкновенно он приносил то кусок вяленого мяса, то засахаренные лепестки роз, то кувшин сладкого вина в дополнение к ее итак сытному рациону. Кроме того, у нее появился еще один тюфяк, а также теплая шерстяная шаль и маленькие туфельки. Фролло, разбирающийся в медицине, осмотрев побывавшую в «испанском сапоге» ножку протестующей девушки, вынес вердикт, что кости, по счастью, не раздроблены. На другой день он оставил ей пузырек со снадобьем, наказав принимать дважды в день. Строптивица сначала отказалась, но под его угрожающим взглядом покорно вздохнула и выпила первую ложку горькой настойки. Удивительно, но через три дня она и впрямь почувствовала, что нога мало-помалу перестает отзываться ноющей болью на каждое неосторожное движение. Цыганка невольно начинала привыкать к этому суровому человеку с бесстрастным лицом, который больше не делал никаких попыток покуситься на ее честь.

Для Клода Фролло эти две с лишним недели были самой сладостной пыткой, какую только можно вообразить. Он, как мог, торопил пересмотр дела, но судебный процесс никогда не был скорым, особенно что касается вынесения оправдательных вердиктов. Если бы не живое участие внушающего почтительное уважение архидьякона Жозасского, все это могло растянуться на год, а то и больше, но, усилиями по временам впадающего в дрожь от нетерпения святого отца, слушания закончились довольно быстро.

Угрозами и щедрой наградой Феба де Шатопера удалось вынудить предстать перед судом и рассказать, как все было на самом деле. Прокурора, пытавшегося сослаться на признание обвиняемой, легко удалось усмирить парой тихих фраз о его ночных похождениях в келью молоденького послушника. Таким образом, вскоре был вынесен приговор: ввиду отсутствия состава преступления, то бишь наличия живого и почти невредимого капитана королевских стрелков на слушании дела о его убийстве, немедленно освободить обвиняемую из-под стражи.

…Что значил долгожданный день для Фролло, невозможно передать словами. Его трясло, точно в лихорадке, глаза ярко полыхали нетерпеливым пламенем на бледном, изможденном лице. Все прошедшие дни он старался держать себя в руках, чтобы хоть немного сгладить ужас, внушаемый им этой дикой цыганской девчонке. Клод не питал иллюзий, что она может проникнуться к нему симпатией, но ему было бы довольно и того, если бы в этих огромных черных глазах испуганной лани не сквозило отвращение.

Одним лишь небесам ведомо, каких усилий стоила ему эта показная холодность!.. И все-таки томительное предвкушение было настолько же сладким, как и ожидаемая награда. Ночами, мучимый сладострастными видениями, святой отец едва мог провалиться ненадолго в спасительное забытье. С каждым днем нетерпение, мучащее несчастного, усиливалось – и в то же время нарастало удовлетворение от осознания того, как скоро все его потаенные грешные помыслы воплотятся в реальность вспышкой самого ослепительного наслаждения. Архидьякон разыскал и снял прелестный домик в предместье Парижа – небольшой, но уютный двухэтажный коттедж. Поручив его заботам престарелой служанки и, по совместительству, кухарки, Клод с облегчением подумал, что скоро он сможет принять все дары, какими будет угодно одарить его этой неприступной красавице.

В ночь перед заседанием, когда, по его мнению, суд должен был вынести оправдательный вердикт, Фролло даже принял перед сном сильное успокоительное. Ему нужно было, наконец, нормально выспаться, ибо всю следующую ночь, как он надеялся, будет не до того.

…Эсмеральда вздрогнула одновременно от страха и от восторга, когда спустившийся к ней священник объявил, что она свободна, и протянул платье, более подходящее для прогулок по улице, нежели тюремная рубаха. Свободна!.. Но можно ли это назвать настоящей свободой?.. Она ведь связана словом, обещанием, которое не собиралась исполнять. Опустив вспыхнувшие глаза, девушка поблагодарила святого отца и нетерпеливо ожидала, когда же он оставит ее одну, позволив переодеться. Вздохнув, Клод рассудил, что разумнее повременить еще немного, нежели смущать ее здесь своими пламенными взорами.

- Я буду ждать тебя у ворот Сен-Виктор, - кинул он и исчез.

У ворот Сен-Виктор, она не ослышалась?.. Он что же, правда верит, что она придет? Раздраженная на саму себя за настойчиво призывающий сдержать клятву голос совести, цыганка быстро переоделась и осторожно поднялась по шаткой лестнице. Ждавший у люка стражник коротко кивнул и повел ее петляющими коридорами к выходу. Никто не пытался чинить им препятствий: быстрые взгляды встречавшихся на пути людей скользили по взволнованному смуглому личику холодно и равнодушно. Наконец, входная дверь тюрьмы распахнулась, выпуская цыганку на залитый солнцем двор. Солнце!.. Сколько же она его не видела?.. Одинокая счастливая слеза скатилась по щеке бывшей узницы. Словно выпущенная из клетки птичка, поспешила она по направлению к воротам крепости, желая как можно скорее покинуть неприветливое сооружение, где ей пришлось пережить столько горя и мучений.