Сейчас железные ворота были ржавыми и сломанными, дорогу к дому занесло опавшими листьями, кусты, казалось, никто не подстригал уже много лет, а по кирпичным стенам полз плющ, скрывая большую часть фасада. Машина, стоявшая перед особняком, выглядела древней, — это могла бы быть та же машина, что и тогда, если бы Петир не знал, что Эдмур разбил её в семнадцать.

Только широкая река, пробившая себе путь сквозь прочную землю, была той же — далёким свечением, что отражало солнечные лучи сквозь ветви деревьев.

Особняк Риверрана развалился так же быстро, как семья, которая построила его и жила в нём столетиями. Так казалось Петиру. Трое из пяти людей, что жили тут, когда он был молод, были уже мертвы; ещё один исчез с лица земли год назад, а последний…

Петир припарковал машину рядом со старым Фордом, сделал глубокий вдох, вышел из салона и поправил галстук, нервно глядя на глазок в дубовой двери. Он не испытывал особого воодушевления от того, что произойдёт дальше; и уж точно не ждал радушного приёма.

И, разумеется, как только он нажал на кнопку звонка, дверь распахнулась, столкнув его лицом к лицу с единственным выжившим обитателем особняка — или, точнее, с дулом его ружья.

— Вали отсюда, Бейлиш.

Петир едва узнал его. Ворох рыжих волос в нескольких местах тронула седина, они выглядели неухоженными и слишком отросшими; он не брился, а на его рубашке было пятно (на чертовой фланелевой рубашке, которую даже некто вроде Эдмура Талли счёл бы невыносимой потерей достоинства). Но больше всего в его невыразительном и бледном лице поражали голубые глаза — глаза Кэт, глаза Сансы, — они были посажены глубоко в глазницах и, несмотря на ненависть в голосе, выглядели странно пустыми и безжизненными.

Петир глубоко вздохнул и медленно поднял руки вверх. Он был уверен, что сделай он резкое движение, и Эдмур его пристрелит.

— Ну, спасибо за теплый приём, Талли, я тоже скучал.

— Я даю тебе ровно шестьдесят секунд вернуться в свою роскошную точку и съебаться с моей земли.

— Опусти ружье, Эдмур, у меня есть друг, которому нужна твоя помощь.

— У тебя нет друзей, Мизинец, — сухо отозвался Эдмур, по-прежнему удерживая ружье у его груди.

Петир поборол желание закатить глаза. Талли действительно думал, что заденет его этим прозвищем? Господи, им больше не пятнадцать, даже Эдмур должен был это заметить.

— Ладно. Значит, оставишь единственного живого члена своей семьи на волю судьбы? — мягко поинтересовался он.

Эдмур почти уронил ружье.

— Санса? Ты знаешь, где она?

Спрашивает очевидное, старый добрый Эдмур.

— Да, она в моей квартире и ты ей нужен. Поможешь?

Ружье вернулось на место.

— Какого чёрта она в твоей квартире?

— Не то, чтобы мне хотелось болтать, пока на меня направлено оружие, Эд.

— Ты снова рассказываешь мне сказки, Мизинец. Я хочу увидеть её, я тебе не верю.

Петир простонал.

— Ты глухой? Она в городе, и я не подпущу её даже близко к линии огня. Убери пистолет.

Эдмур недоверчиво посмотрел на него, убирая ружьё на его место возле двери.

— Почему тебе не плевать?

— Я не собираюсь обсуждать свои личные отношения с человеком, который хотел пристрелить меня, — Петир опустил руки и поправил пиджак. — Могу я войти?

Эдмур кинул на него тяжелый взгляд, очевидно, не в восторге от идеи, а после без слов развернулся на пятках и направился в сторону кухни. Бейлиш закрыл за собой дверь, — она неприятно скрипнула, — и последовал за ним.

Кухня выглядела так же, как много лет назад, с той же белой плиткой, той же старой дубовой мебелью и той же плитой. Какое-то время Петир смотрел на неё, думая о том, что эта громоздкая штуковина была невероятно пожароопасна. Немытые тарелки были почти на каждой поверхности, но в целом кухня была чище, чем он представлял. Петир сел на один из стульев и понял, что занял угол, в котором сидел в детстве, когда было уже поздно.

— Чай? — недовольно спросил Эдмур, очевидно ожидая отказа. Петир послал ему улыбку.

— Если пообещаешь не плевать в мою чашку.

Выражение лица Эдмура осталось прежним.

— Чего ты хочешь?

— Твоей помощи.

— Ага, очень смешно, — Эдмур включил чайник и сел напротив. — Если ты здесь, чтобы посмеяться надо мной, то давай. Думаю, сейчас у меня уже выработался иммунитет.

Петир изучал мужчину, стоявшего напротив него, размышляя о том, что в нём могло остаться от мальчишки, с которым он рос. Когда они были подростками, Эд и Петир оба позволяли себе бунтовать — курить сигареты дяди, таскать алкоголь из запасов отца Эдмура, однажды они украли старую машину Чёрной Рыбы, хотя и не смогли далеко уехать. Голова Эдмура постоянно была полна маленькими пранками или же девчонками; он очень многое воспринимал несерьёзно, к огорчению отца. Совершенно неудивительно, что больше ему было не смешно.

“Три месяца в заложниках у Ланнистеров сделали своё дело,” — подумал Петир.

Кто бы не был тем идиотом, который охранял Эдмура, он думал, что будет забавным повесить виселицы во дворе и день за днём приводить туда заложника в наручниках, заставляя его стоять на пронзительном холоде весь день с петлей на шее и подначивая его потерять сознание или удушиться.

Когда Джейме Ланнистер услышал об этом, он не оценил шутку и предложил Эдмуру свободу, а его молодой жене и нерожденному ребенку жизнь, в обмен на наследство его умершего отца: в частности, конечно, его семейный бизнес и деньги.

И если убийство сестры и племянника на собственной свадьбе всего через пару часов после того, как Эдмур и его молодая покинули её, не сломили Эда, то позор этой подписи завершил начатое.

Мыслями Эдмура Талли управляли мертвецы, подумал Петир, сестра, которая умерла, пока он жил, и отец, которого он разочаровал ещё больше после смерти. Что-то подсказывало Петиру, что Эдмур вспоминал о той петле, когда их призраки преследовали его, и жалел, что его тогда не повесили.

Единственное, что в Эдмуре Талли осталось прежним, — он не был умным или особенно храбрым, но он был упертым как баран, и вся его упертость, за которую он цеплялся, как Кэт, была в словах старого герба семьи.

Семья, долг, честь. Ровно в этом порядке, как говорил старик Хостер.

Эдмур будет продолжать существование и терпеть вечную вину, разрывая на клочки остатки наследия Хостера ради Рослин и ребенка. Потому что они были его семьей. И потому что его догом было защищать её. Благородная цель.

Семья, долг, честь.

Предавая его семью, казалось, он стал больше похож на них, чем когда бы то ни было.

И он слишком боялся, что Рослин отвергнет его, а сын не примет. О, Санса, вероятно, разорвала бы Петиру глотку, узнай она о том, что он всё это время знал, где семья её дяди и не поднял и пальца. Эдмур его не тронет, Петир ему нужен, причем отчаянно.

Он даже ещё не знал, насколько он ему нужен.

— Ланнистеры знают, что Санса со мной, — мягко начал Петир, пока Эдмур наливал чай. — Джоффри не очень рад. Я надеялся спрятать её где-нибудь. Подумал, что, может, ты захочешь увидеть племянницу. Ей бы понравилось провести время с семьей.

Эдмур посмотрел на него. Голубые глаза были пусты.

— Очень продуманно, Мизинец. Что в этом для тебя?

— Рано или поздно, Джоффри потребует, чтобы я привёл её к нему. Если я откажусь, то, считай, я ходячий труп. Мне нужно как-то это предотвратить.

— Почему ты переживаешь о том, что с ней случится? Почему не отдашь ему? — спросил Эдмур тем же лишенным эмоций голосом и поставил чашку перед Бейлишем. — Молоко прокисло.

— Нужно, чтобы кто-то присмотрел за этим местом, — произнёс тот вместо прямого ответа и осмотрел кухню. — Я уверен, она сделает это, если хорошо попросить.

— Очевидно, что тебе нравится держать её рядом. Зачем отсылать ко мне? — в его тоне появилось нечто, напоминающее отвращение, но в остальном голос по-прежнему звучал слишком устало.

— Как я уже сказал, ей нужно место, чтобы спрятаться от Ланнистеров, и кто-то, кто смог бы защитить.