Однако Франкл показывает также, что находящийся в ужасных условиях и подвергающийся крайне жестокому обращению человек способен в интересах своего психологического благополучия извлекать новые силы даже из самого переживания беспомощности[91].
Сравнительная этнология, безусловно, доказала универсальный характер братской ревности. В то время как в конкретной культуре она может быть в определенной степени приглушена, большинство примитивных народов остро осознают эту проблему, часто прибегая к примечательным табу, чтобы избежать ее наиболее тяжелых последствий.
У живущих в североамериканских прериях индейцев сиу один взрослый мужчина хвастался тем, сколько лет прошло между его рождением и рождением у его матери следующего ребенка: в его глазах это было доказательством того, насколько мать предпочитала его как ребенка радостям сексуальной жизни[92].
Дакота, племя канадских индейцев, уделяют большое внимание предотвращению зависти между близнецами. Близнецы считаются одним человеком. К ним следует относиться абсолютно одинаково, иначе зависть между ними достигнет таких крайностей, что один близнец может убить другого[93].
Некоторые индейцы Гватемалы, когда в семье рождается ребенок, совершают следующий ритуал: они берут курицу и бьют ей старшего брата (сестру) новорожденного, пока курица не умрет. Утверждается, что курица поглощает ту враждебность, которая иначе была бы направлена на новорожденного[94]. Один полевой исследователь сообщает про арабскую деревню, в которой верят в то, что зависть старшего ребенка может даже быть причиной смерти младшего[95]. У добуан Тихого океана, о которых мы уже говорили как об обществе, пронизанном завистью, избегание братской ревности играет особую роль. С момента наступления полового созревания братьям не разрешается спать рядом. Считается, что от одного к другому может передаться ядовитая кровь и привести к братоубийству. На самом деле, как предполагает Форчун, несовместимость братьев происходит из-за ревности относительно первородства. Отец-добуан всегда передает свои магические знания и умения только одному из своих сыновей: если у него шесть сыновей, то пятеро не получают ничего. Но личные предпочтения отца могут значить больше, чем право первородства. В итоге братья страшно ревнуют друг к другу – из-за непредсказуемости наследования, и поэтому нормы культуры разделяют их[96].
Однако было бы неправильно считать особенности ситуации внутри нуклеарной семьи – братскую ревность и определенное соперничество с родителем того же пола – единственной причиной или единственным источником склонности к зависти. Действительно, семья (в узком смысле) каждого человека является тем первичным полем, где люди получают навыки соревнования и где почти каждый человек переживает свой первый болезненный опыт зависти, как убедительно показывает глубинная психология и многочисленные примеры из разных типов культур. Однако мы должны скорее представлять себе историю зависти в терминах агрессивных филогенетических влечений, которые обнаруживаются также у животных, не имеющих братьев и сестер, и являются врожденными, а у человека, в результате крайне длительного периода детства в социальном кругу семьи, братьев и сестер, обостряются и модифицируются, чтобы произвести типичный феномен склонности к зависти.
Совершенно в духе современной этологии будет предположить, что существуют такие физиологические различия в степени индивидуальной агрессии, которые практически (если не полностью) не зависят от социальных факторов и, следовательно, от раннего социального опыта. В силу этих различий один человек в результате проявления братской ревности начинает интенсивно завидовать, а другой, имеющий похожий опыт, гораздо лучше справляется с проблемой, т. е. испытывает зависть в гораздо меньшей степени.
Взгляды Зигмунда Фрейда на зависть
Насколько мне известно, наиболее подробно Фрейд говорит о зависти в работе «Психология масс и анализ человеческого ‘Я’»[97]. Фрейд пытается сделать вывод относительно онтогенеза стадного инстинкта.
«Страх ребенка, когда он один, не прекращается при виде какого-либо произвольного «члена стада», но, напротив, возникает именно тогда, когда к нему приближается такого типа «чужой». Таким образом, у детей в течение длительного времени не наблюдается ничего похожего на стадный инстинкт или чувство групповой принадлежности. Что-то в этом роде впервые возникает в детской с большим количеством детей, из отношения детей к родителям, и это происходит в виде реакции на первоначальную зависть, с которой старший ребенок относится к младшему. Старший ребенок, конечно же, желал бы ревниво игнорировать младшего, не подпускать его к родителям и лишить его всех его привилегий; однако перед лицом того, что родители любят младшего ребенка так же, как его, и вследствие невозможности сохранять враждебную установку по отношению к нему без ущерба для себя, он вынужден идентифицироваться с другими детьми. Таким образом, у ватаги детей возникает чувство общности, или чувство групповой принадлежности, которое затем развивается в школе».
Это формирование реакции, как называет его Фрейд, прежде всего приводит к требованию «справедливости», равного обращения со всеми: «Если я не могу быть любимчиком, то, во всяком случае, пусть и никто другой не будет любимчиком».
Фрейд соглашается, что такая трансформация ревности и ее замена массовыми эмоциями или групповой солидарностью могла бы показаться невероятной, если бы то же самое нельзя было бы постоянно наблюдать даже у взрослых. Он приводит в качестве примера фан-клуб (хотя это конкретное выражение не было ему известно), сплотивший всех поклонниц популярного певца, которые, хотя каждая из них с большим удовольствием выцарапала бы другим глаза, сливаются в групповом экстазе, поклоняясь своему идолу, поскольку ни одна из них не может завладеть им целиком и полностью.
Затем Фрейд делает следующее проницательное замечание об идее «социальной справедливости»:
«То, что появляется в обществе в виде Gemeingeist, esprit de corps, «общественного духа», происходит от того, что первоначально было завистью. Никто не должен выделяться, все должны быть одинаковыми и иметь одно и то же. Социальная справедливость означает, что мы отказываем себе во многих вещах ради того, чтобы другие также обходились без них, или, что одно и то же, не имели бы права их требовать. Такое требование равенства является корнем общественного сознания и чувства долга».
В связи с этим Фрейд вспоминает историю о суде Соломона: «Если ребенок одной женщины умер, то ребенок другой тоже не должен жить. По этому желанию распознают мать умершего ребенка».
Далее Фрейд пытается совместить свою теорию чувства солидарности и равенства с «принципом лидерства». Между прочим, его наблюдения и их интерпретация вместе образуют удивительно поучительный социологический анализ национал-социализма в гитлеровской Германии, когда «принцип лидерства» был доведен до абсурда и сочетался с почти настолько же фанатичной приверженностью принципу равенства.
Фрейд писал: «Таким образом, социальное чувство основано на реверсировании того, что сначала было враждебным чувством, в позитивно окрашенную связь, имеющую характер идентификации. Насколько мы до сих пор были в состоянии проследить ход событий, эта перестановка происходит под влиянием обычной эмоциональной связи с индивидом вне группы. Мы не считаем наш анализ идентификации исчерпывающим, но его достаточно для рассмотрения одной его особенности – требования последовательного равенства… Не будем забывать, однако, что в группе требование равенства распространяется только на ее членов, но не на лидера. Все члены должны быть равны между собой, а один человек должен быть выше их всех – однако все они хотят, чтобы ими правил один человек».
