Степень, в которой над жизнью навахо лежит тень от повсеместного присутствия ведьм, сравнима лишь с их нежеланием это обсуждать. Белые люди иногда проводили среди них годы и не узнавали ничего конкретного о значении и распространенности этой культурной особенности. Даже те навахо, которые полностью эмансипировались от остальных аспектов религии своего племени, все равно боятся ведьм[37].
Некоторые антропологи видят в вере в колдовство полезный предохранитель, понятный и желательный институт, с помощью которого регулируется напряжение в обществе. Однако Клакхон считает, что деструктивное и репрессивное влияние этих идей сильно недооценивалось и что они в гораздо большей степени порождают робость и ограничивают социальные взаимоотношения, чем создают возможность для здоровой разрядки агрессивных чувств[38].
Зависть и подозрения в колдовстве
Клакхон не оставляет места для сомнений в непосредственной связи зависти с подозрениями в колдовстве. Среди навахо человек становится ведьмой (унаследовав это искусство от одного из родителей), «чтобы мстить, чтобы умножать богатства или просто причинять зло без причины – чаще всего из зависти»[39]. Особым видом колдовства, безумным колдовством является «черная магия», направленная в основном против тех, кто процветает. Один навахо так описал ее Клакхону: «Это когда они видят, что ты все время получаешь все самое лучшее. Хорошие дети, хорошая жена. Этот человек оттуда, этот плохой человек может тогда додуматься: «Мы разрушим этот дом»»[40].
Хопи, другое индейское племя, имеет репутацию очень мирного. В их культуре высшим благом считается социальная гармония. Но когда хопи хочет объяснить болезнь, смерть и подобные им несчастья, он, как и навахо, говорит, что среди его соседей есть ведьмы.
Индейцы хопи знают об опасности, которую представляет собой зависть. Их главное правило – никогда не бахвалиться и не хвастаться. Люди могут украсть вещи хвастуна и начать колдовать[41]. Идеальный хопи, по сообщениям нескольких информантов, осуждает зависть как бесполезную эмоцию. Предполагается, что он прогоняет завистливые мысли[42]. Хопи считают достойным зависти то же, что и другие: «Человек завидует другому, потому что у того больше денег и лучше дом»[43]. Или: «Твое сердце болит из-за человека, который имеет больше, чем ты. Ты говоришь: «Это должно принадлежать мне»». В языке хопи есть слово unangtutuiqa, которое буквально означает «у него болит сердце» и переводится американскими этнологами «завистливый, ревнивый»[44]. Индейцы зуни разделяют с хопи отвращение к конкуренции и открытой агрессии и жертвуют личностью ради коллектива. Но это не устраняет зависть. И очень бедных, и очень богатых зуни могут подозревать в колдовстве. Постоянная угроза оказаться обвиненным в колдовстве служит для поддержания социальной комфортности. Неоднократно отмечалось сходство между европейскими историями о колдовстве и историями зуни.
Обманутого мужа или любовника в легендах зуни описывают не как человека, дышащего местью, исполненного ненависти к сопернику, а как того, кому нестерпимо то, что он один должен быть несчастен: все племя, все его члены, виновные и невиновные, должны разделить его участь. В сказаниях зуни прямо говорится, что лишившийся счастья муж желает, чтобы никто другой не был счастлив. И когда зуни, который думает, что его обманули или что с ним несправедливо поступили, погружается в мечты, он обычно грезит о том, чтобы другие страдали так же, как он. Покинутая жена может желать, чтобы заклятые враги ее племени, апачи, напали на деревню и разрушили ее[45].
В Северной Америке были некоторые племена индейцев, у которых этнологи обнаружили на редкость мало общего страха перед колдовством, но которые тем не менее считали, что главные ценности их жизни находятся под угрозой. Например, жившие в открытых прериях команчи были воинственным народом, а роль агрессивного воина отводилась мужчинам от 20 до 45 лет. Если старому человеку не удавалось успешно адаптироваться к образу жизни мирного старца, его подозревали в завистливой магии. Его даже могли убить родственники кого-либо, кто подозревал его в колдовстве. Понятно, что команчи вообще благоволили в качестве вождей тем, кто не особенно отличился воинскими подвигами в юности и поэтому вряд ли будет сожалеть о своей прошедшей молодости.
В индейских культурах Центральной Америки зависть и алчность обычно рассматриваются как аномалия или преступление. Индейцам известна вызванная магией болезнь, которую насылает завистник и которую они называют envidia. Ее жертва имеет полное, признаваемое общиной право уничтожить ее источник, убить врага, если его удастся обнаружить. По этой причине невозможно себе представить, чтобы кто-нибудь открыто признавался, что он кому-нибудь завидует[46].
Работа Эдварда Эванса-Притчарда о колдовстве и «черной магии» у африканского народа азанде считается одним из наиболее достоверных исследований этих явлений. Его наблюдения и выводы полностью согласуются с общей теорией зависти, которую мы наметили в этой книге. Он неоднократно описывает постоянную обеспокоенность азанде завистью со стороны других и вытекающее из этого их поведение. Система ценностей азанде, их культура, их верования осуждают завистливых людей. Как и у нас, у них есть представление о джентльмене – уважаемом, честном и достойном доверия человеке. Он способен решительно защитить себя и может предпринимать жесткие действия против всех тех, кто любым способом причиняет вред ему, его семье и его друзьям, и не должен проявлять ложную скромность. Однако его важной чертой является то, что он не завидует окружающим[47].
Пословицы этого племени очень похожи на европейские: «Зависть и ревность могут убить даже самого сильного человека», «впереди идет злоба, за ней следует черная магия». «Сначала – алчность, а за ней следует колдовство». Эти и другие моральные пороки всегда приводят в качестве предпосылки mangu, «черной магии», зависть[48]. Родители азанде постоянно учат детей не быть злобными, завистливыми, ревнивыми и не радоваться несчастьям других. Вероятно, мало какой из примитивных народов до такой степени осознает опасность зависти, как азанде. Если кто-то дурно отзывается о соседе без очевидной причины, его сразу начинают считать завистливым. Но не всякий завистливый человек становится ведьмой. Многие проявления зависти, которые вызывают страх в качестве потенциальной предпосылки менее серьезного типа mangu, тем не менее считаются относительно мягкими и не ведут к наказуемым проступкам. Однако остерегаются каждого, кто считается завистливым, и таких людей перестают звать на общинные праздники.
Азанде проводят очень четкое различение: mangu как таковая не является причиной преступления; это лишь энергия, позволяющая удовлетворить зависть, принося вред другим[49]. Они верят, что ведьмой может стать любой человек. Никто не может быть уверен ни в ком другом. А поскольку никто не может знать, подозревают его или нет, на публике зависть следует всегда сдерживать[50]. Эванс-Притчард считает эту веру чрезвычайно благотворной для социума. Поскольку азанде всегда видят в любом соседе потенциальную ведьму, завистливый человек может отвести от себя подозрения, только взяв свою зависть под контроль. Но с другой стороны, те, кому он завидует, тоже могут быть ведьмами, желающими ему зла. По этой причине он также должен быть осторожен[51]. Ведьмами считаются не только люди с физическими недостатками, но и те, кто обычно недружелюбен, раздражителен, нечистоплотен, сварлив и скрытен[52].
