То ли от усердия, то ли из-за радости открытия, то ли в силу любопытства инноваторы (как путешественники и изобретатели) могут не обращать внимания на сдерживающие нормы социального контроля, принятые в их окружении. Однако если обобщить, то для того чтобы эффект инноваций ощущался в той или иной культуре, их должно усвоить значительное количество людей. Однако каждый, кто хочет играть роль инноватора, обычно подвергается двустороннему социальному контролю.

Сотрудник частной или государственной программы сельскохозяйственного развития советует одному из крестьян в индийской деревне использовать для будущего урожая специально подготовленные семена или новый сорт удобрения. Этим советам редко следуют. Когда мы спросили, почему так происходит, пожилой индиец с большим опытом миссионерской работы в индийских деревнях, ничего не знающий о нашей теории, ответил: «Если новшество, как обещано, обеспечит особенно хороший урожай, человека охватит страх перед nazar lagna». Эти слова языка урду арабского происхождения; они означают буквально «смотреть» или «глаз», но обычно их употребляют не в этом значении, а исключительно в связи с недоброжелательным, деструктивным, завистливым взглядом другого человека или демона. Употребляющий эти слова боится и зависти своих земляков, и зависти каких-нибудь духов.

Nazar lagna, разумеется, следует бояться и в том случае, если какой-нибудь житель индийской деревни считает себя более здоровым, более красивым, благословенным бóльшим количеством детей, более процветающим и т. п. по сравнению с соседями. Понятно, что этот страх многократно усиливается, если человек ожидает, что будет выделяться среди своих односельчан в результате того, что он добровольно стал применять какое-либо новшество.

Насколько я смог выяснить, в языке хинди нет слова для «дурного глаза». Говорящие на хинди предпочитают использовать термин из урду nazar lagna. Урду – это язык магометан, которые жили среди индуистского большинства примерно с 1100 г. до раздела Индии. У арабов и других мусульманских народов страх «дурного глаза» выражен особенно ярко и проявляется, в частности, в использовании покрывала (чадры) и в строительстве домов, обращенных фасадом во двор. Легко понять, как в процессе развития это понятие меньшинства привело к тому, что говорящие на хинди позаимствовали слово для зложелательной, завистливой магии кого-нибудь другого у людей, принадлежащих к иной вере. В урду nazar значит «взгляд» и употребляется также в этом, нейтральном, значении. Nazar lagna означает «дурной глаз» и употребляется говорящими на хинди только в этом значении.

С одной стороны, предлагаемой инновации противостоит страх перед ее успехом. С другой стороны, как объяснил мой информант, крестьянин думает о возможных последствиях неудачи. В значительно большей степени, чем человек, предложивший ту или иную инновацию, тот, кто ее применяет, непременно делает себя уязвимым для самого бессердечного злорадства и высмеивания, если у него ничего не получится. Эта дилемма, которая в традиционных культурах встает перед индивидом в наиболее крайней форме, также обнаруживается в продвинутых культурах и представляет собой один из самых серьезных факторов, сдерживающих развитие. Однако, как можно вновь и вновь демонстрировать примерами, главная мотивировка, эмоциональная и социальная движущая сила двустороннего социального контроля, безусловно, возникает из непосредственного осознания возможной зависти со стороны социального окружения. Над инноватором-неудачником издеваются и высмеивают его потому, что он рискнул сделать что-то, на что у большинства не хватает ни смелости, ни энергии. Но если он добивается успеха, ему снова угрожает молчаливая опасность nazar lagna. Здесь уместно вспомнить, что практически во всех примитивных культурах, а также в некоторых из культур более развитых народов имеется идея завистливого сверхъестественного существа – иногда даже существа, которое может смеяться над человеком. Вероятно, одним из самых важных, хоть и ненамеренных, достижений христианства в сфере подготовки людей к инновационной деятельности и развитию в них способностей к ней было то, что оно впервые представило человеку сверхъестественных существ, про которых он знал, что они не завидуют ему и не будут смеяться над ним. Верующий христианин по определению не может заподозрить Господа и святых в том, что они из зависти противодействуют его везению или успеху или что они будут осыпать его насмешками и издевательствами, если его искренние усилия не увенчаются успехом.

Наблюдения за простыми племенными культурами, таким образом, показывают, что зависть и в особенности страх стать объектом зависти и, следовательно, быть «заколдованным», не зависит от величины и качеств объекта. Очень часто речь идет о пустяках. На это, однако, можно было бы не без оснований возразить, что речь идет о пустяках только с нашей точки зрения и что для человека в примитивном обществе они представляют реальные ценности, которыми один обладает, а другой – нет. Это до определенной степени верно. Однако же имеются четкие примеры острой зависти, направленной на объекты, которые не принадлежат к материальным ценностям для той или иной деревни или племени. К этому можно добавить наши наблюдения за стимулами, вызывающими зависть в современных развитых промышленных сообществах. Они также свидетильствуют в пользу гипотезы о том, что зависть не является прямо пропорциональной абсолютной ценности объекта, но очень часто сосредотачивается на абсурдных мелочах до такой степени, что в некоторых ситуациях лучший способ защититься от зависти соседа, коллеги или избирателя состоит в том, чтобы, например, водить «роллс-ройс», а не машину, которая только немного лучше, чем у него, или, если он проводит свой отпуск в Брайтоне, предпочесть кругосветное путешествие отпуску на Сицилии. Иными словами, непреодолимое и шокирующее неравенство, особенно имеющее элемент недосягаемости, вызывает гораздо меньше зависти, чем минимальное неравенство, которое обязательно наводит завистливого человека на мысль: «Я чуть-чуть не оказался на этом месте».

Детская психология, которая занимается проблемой ревности между братьями и сестрами, может помочь объяснить, почему зависть касается мелких различий, а не по-настоящему значительных. В той степени, в какой склонность к зависти в основном приобретается посредством переживания ревности к братьям и сестрам, это почти что условный рефлекс, естественным образом ориентированный на стимулы низкой пороговой ценности. Внутри семьи или внутри группы братьев и сестер желанный предмет обычно похож на тот, который у ребенка уже есть (часто эти предметы просто одинаковы, и только в воспаленном детском воображении один из них кажется лучше, новее, дороже, ярче и больше). Завистливый человек, так сказать, бессознательно ожидает, что его зависть будет спровоцирована минимальными различиями между ним и другим, так как это было в его детстве и отрочестве.

Венский психиатр Виктор Франкл, намереваясь создать основание для экзистенциальной психотерапии и опираясь на свой опыт пребывания в концентрационном лагере, показал в своих работах, как относительны степень и величина человеческого страдания. Чем более единообразно репрессивной и деструктивной среда кажется внешнему наблюдателю, тем в большей степени ежедневно переносящая страдания жертва способна обнаружить позитивные качественные отличия, которые лишь она одна способна увидеть, и опереться на них. И тот факт, что не существует такой степени вызванного средой человеческого страдания, на которой те, кто страдает, не в состоянии в любой конкретный момент увидеть в своих судьбах существенные различия, позволяет взаимной зависти, по утверждению Франкла, существовать даже в такой ситуации. Он вспоминает чувство зависти, которое вызвал у него вид отряда обычных заключенных, потому что они, как он предполагал, могли мыться и пользоваться зубными щетками. Но был еще один мотив для зависти лагерников друг к другу: частота избиений узников зависела от конкретного надзирателя, который следил за их работой. Также завидовали тем заключенным, чья работа не была связана с погружением в глубокую жидкую грязь и т. п.