Зоя приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть хостес за спину. Хорошо освещенный бар, что немного необычно. Зоя удивилась – почему с улицы света было не видно? Но, бросая осторожные взгляды по сторонам, пока синеволосая девушка провожала их к столику, она заметила, что все окна оклеены какой-то бумагой. На вид – пергаментной.

– Арбузный сидр, пожалуйста, – сказала Зоя подошедшему официанту, изучив оформленную под дореволюционную книгу барную карту.

– Как тебе? – поинтересовался Влад.

Зое было неловко разглядывать бар во все глаза, она знакомилась с ним по частям, постепенно поворачивая голову, чтобы увидеть все новые и новые его уголки.

– Очень уютно, – ответила она, наблюдая, как одна из посетительниц встает и ставит на место толстый синий том. Заставленные книгами, пластинками и множеством сувениров из разных стран полки тянулись по всему периметру бара. С потолка вперемешку свисали ловцы снов, собранные из металла птицы и птерозавры, и стеклянные шары со снегом. Играла классика. Пульт диджея справа от барной стойки пустовал. – Совсем не похоже на «Дверь в стене».

– Это хорошо или плохо? – обеспокоенно уточнил Влад.

– Это просто другое, – пожала плечами Зоя. – Главное, что выглядит интересно. И что до лекции Агаты всего десять минут.

Погасили свет. Теперь горело всего несколько выкрашенных красной краской ламп, да синим мигала лампочка на корпусе проектора. Бар погрузился в притягательную бархатную мглу, и Зоя, затаив дыхание, ждала, когда же войдет Агата. Она бросила несколько торопливых взглядов по сторонам, надеясь, что не выглядит слишком нелепо, но лица посетителей слились в едва различимые профили.

Глухо потрескивал проектор, на голой белой стене плясали блики, как на старой пленке. Зое вдруг показалось – теперь она тоже героиня фильма. Не артхаусного, но и не мейнстримового, с сюжетом, в котором герои расшифровывают тайные знаки, оставленные среди граффити, чтобы попасть на закрытый просмотр не вышедших в прокат фильмов режиссера-затворника.

Вспыхнула еще одна лампа под потолком, и в красноватом свете появилась фигура.

Зоя наконец смогла вдохнуть. Когда Агата вошла? Не могла же она все это время стоять тут.

– Добрый вечер, уважаемые слушатели. – Голос Агаты, глубокий, с легкой хрипотцой и едва уловимым восточноевропейским акцентом, отражался от стен. Она подняла правую руку, и рукав ее красного платья скатался, обнажая тонкое белое запястье. – Я рада приветствовать вас здесь, в этом баре, и перед лекцией хотела бы поблагодарить мою дорогую подругу Виолетту – владелицу «Кордовы», благодаря чьей щедрости мы сегодня собрались здесь. Во-вторых, я хотела бы попросить всех неравнодушных помочь с реставрацией «Двери в стене». Реквизиты для сбора пожертвований можно найти у меня в фейсбуке и инстаграме, и на страницах «Двери» там же.

Агата откашлялась и улыбнулась одними губами так очаровательно, точно была профессиональным агитатором благотворительного фонда. Кое-где в зале неярко засветились экраны телефонов. Видимо, кто-то решил не откладывать благое дело на потом.

Зоя тоже перевела немного денег на счет бара и поэтому пропустила начало лекции. Она хмуро посмотрела на Влада – почему не привлек внимание? – но тот во все глаза уставился на Агату, словно не хотел пропустить и слова из ее речи.

– … Караваджо, известный не только за художественный талант, но и буйным нравом, собрал в Риме банду из своих товарищей – в основном, архитекторов – и терроризировал город. Говорили, что однажды он убил сутенера, который не хотел уступать ему проститутку; мог выбить зубы прохожему за недостаточно почтительный взгляд…

Один за другим сменялись слайды презентации. Величайшие полотна Ренессанса, сцены кровавого насилия и чистосердечная добродетель, воплощенная в портретах Девы Марии шли одна за другой, вплетаясь в рассказ Агаты.

– … Бенвенуто Челлини впервые ранил человека в шестнадцать, за что был изгнан из родной Флоренции. Мстя за брата, он убил капрала папской гвардии, но избежал суда благодаря протекции самого Папы. Как и Караваджо, Челлини собрал собственную банду, без которой не выходил из дома. Любил попойки у Микеланджело, куда дурным тоном считалось приходить без хотя бы одной жрицы любви…

Зоя сглотнула, облизнула пересохшие губы. Агата не двигалась с места, лишь иногда переступала на каблуках, но отчего-то казалась, что она – повсюду. В позабытом арбузном сидре, в чужих профилях, в потрескивании ненового проектора. Зое казалось, что в самом воздухе есть эссенция Агаты и, дыша, она становится ближе к ней, впитывает ее слова не только ушами, мозгом, но душой, в которую Зоя не верила с тринадцати лет, но в которую готова была поверить, если Агата скажет, что она существует.

– …Художники прошлого оставляли за собой длинный след из трупов, обесчещенных дев, несчастных вдов и величайших шедевров искусства. Полотна, скульптуры и украшения, созданные руками пьяниц, авантюристов, наемников и насильников – все эти вещи источают энергию, кою принято называть в равной степени божественной и дьявольской. Спустя века мы замираем перед Оплакиванием Христа, не в силах оторвать взгляда от лица Пресвятой Девы, и сердца наши наполняются скорбью: Ее скорбью…

Зоя почувствовала, как ее наполняют злость и гнев, а потом вдруг печаль. Сожаление, что родилась не в то время, не в век, когда гении встречались на каждом шагу и весь мир был устроен так, чтобы питать, превозносить их мастерство. Нет, Зое не повезло родиться в веке победивших высоких технологий, когда сердце можно распечатать на 3D-принтере, а портреты обмазывают по фотографиям со скоростью десять картинок в пять минут. Зое казалось – она не жила до того, как слова Агаты коснулись ее слуха. Не понимала ничего и слепо брела куда-то по стрелке Гугл.Карт.

– …Родись величайшие творцы прошлого в наш век – безопасный, сытый, гуманный и бесплодный – сотворили бы они хоть десятую часть той красоты, которой мы восторгаемся? Или мы отказались бы признавать их – убийц и пьяниц, сквернословов и бандитов? Может ли искусство рождаться из одной только добродетели? Что ж. Я полагаю – нет.

«Я полагаю – нет», – повторила Зоя про себя, стискивая кулаки. Ярость – вот, что она испытывала, и оставалось только радоваться, что свет погашен и даже Влад не разгладит, как искажено ее лицо.

Агата обернулась в сторону. В ее, Зои, сторону. В красноватом полумраке ее темные глаза казались вовсе черными.

Зоя почувствовал, что краснеет, и поскорее уткнулась в плечо Влада, о чьем существовании едва ли не забыла.

«Не смотрела она на тебя, – с раздражением подумала Зоя, боясь шелохнуться. – Впечатлительная ты дуреха».

– Наша увлекательная лекция подошла к концу. Теперь настало время ваших вопросов. Прошу, поднимите руки те, кто хочет что-нибудь спросить.

– Может, пойдем? – просипела Зоя Владу на ухо, стискивая его руку.

– Ты чего? Совсем нет вопросов?

– Есть, просто… что-то у меня голова разболелась. Душно тут очень.

Влад тут же встал и потянул Зою за собой, позволяя опираться о свой локоть.

– Давай найдем аптеку и возьмем тебе что-нибудь от головы.

Она промычала что-то согласное и словно не по своей воле обернулась.

Агата смотрела им вслед. Она точно смотрела на них. Всего мгновение, а потом позволила кому-то задать очередной вопрос, отвлечься. Но она точно смотрела.

Внутри Зои все леденело от этого взгляда, в котором точно жила ночная тьма.

Было совсем по-летнему тепло, не душно и не ветрено. Зоя сняла плащ, и теперь на сгибе локтя его галантно нес Влад. Людей почему-то было совсем немного, что не могло не радовать. А машины… Что машины? Без их привычного гула невозможно было заснуть.

– У тебя сейчас шоколад на платье окажется.

Спохватившись, Зоя успела поймать каплю сиропа языком.

– Ты чего так загрузилась?

– Да я как-то… – пролепетала Зоя, глядя на свою почти нетронутую вафлю, нанизанную на шпажку. Они с Владом успели ухватить по штуке в последний момент – до закрытия кафе оставалось меньше получаса. – Сложно, в общем… Ты читал «Пражское кладбище»?