Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Однако Аристотель превозносит собственность не из экономических, а из моральных соображений. Частная собственность позволяет нам проявлять щедрость и помогать друзьям в нужде. Подобная щедрость невозможна «у тех, кто стремится сделать государство чем-то слишком единым». Щедрым можно быть только в отношении тех вещей, которые принадлежат тебе самому. Он следующим образом критикует предложенную Платоном схему: «Рассмотренное нами законодательство может показаться благовидным и основанным на человеколюбии. Познакомившийся с ним радостно ухватится за него, думая, что при таком законодательстве наступит у всех достойная удивления любовь ко всем, в особенности когда кто-либо станет изобличать то зло, какое существует в современных государствах из-за отсутствия в них общности имущества: я имею в виду процессы по взысканию долгов, судебные дела по обвинению в лжесвидетельствах, лесть перед богатыми. Но все это происходит не из-за отсутствия общности имущества, а вследствие нравственной испорченности людей, так как мы видим, что и те, которые чем-либо владеют и пользуются сообща, ссорятся друг с другом гораздо больше тех, которые имеют частную собственность[145].

Аристотель отдавал предпочтение такой организации частной собственности («ведь собственность должна быть в общем и в целом частной»), выгоды которой разделили бы и бедные. Такая система уже существовала в ряде государств – например, в Спарте – и именно такую систему Платон защищает в своей последней работе, в «Законах». Здесь Платон признает, что хотя некоторые формы общности имуществ, вероятно, обладают моральным превосходством, для людей, каковы они есть, требуется нечто более практическое. Граждане должны владеть одинаковыми участками земли, а обрабатывать их должны рабы, находящиеся в частной собственности. Строгие правила наследования и деторождения должны стать залогом того, что это равенство сохранится и в последующих поколениях.

Аристотель считал, что в идеальном государстве (описание которого можно найти в книге 7 «Политики») только граждане должны владеть собственностью; ремесленники не имеют прав ни на гражданство, ни на собственность[146]. Что же касается сельского населения, то «землепашцы должны быть рабами или варварами-периеками», и, разумеется, у них не должно быть никакой собственности. Но никто не должен остаться без пропитания, а потому нужна система социального обеспечения, которую он называет «совместной трапезой» или сисситией, причем каждый имеет право есть за общим столом[147]. Для обеспечения этих трапез нужно часть земель выделить в общую собственность. Идея допустимости рабства исказила всю систему греческой (а позднее и римской) политической мысли. В таких государствах, как Спарта, сообщает Аристотель, «каждый пользуется рабами другого, как своими собственными, и точно так же конями и собаками»[148]. Щедрость и великодушие его восхищали, но рабство почти не вызывало сомнений. Некоторые люди являются рабами от природы, полагал он, – в особенности «варвары» (не греки). «В идеале» землепашеством должны заниматься рабы, хотя, чтобы уменьшить риск восстания, «они не должны принадлежать к одной народности и не должны обладать горячим темпераментом»[149]. Он к тому же считал экономически выгодным «всем рабам в виде награды подавать надежду на свободу» – это побудит их работать усерднее.

Политическая мысль Греции не знала идеи прав как границ, налагаемых природой человека на то, что может делать государство, не выходя из рамок справедливости. Общество было разделено на сословия – рабов, ремесленников, вольноотпущенников, граждан – обладавших разными степенями неправоспособности. По некоторым оценкам, рабов в Афинах было больше, чем свободнорожденных.

Собственность в Риме

Таким же по существу было право и общество в Риме. Писаное, в противоположность обычному, римское право началось с законов Двенадцати таблиц, провозглашенных примерно в 450 году до н. э. Законы на двенадцати таблицах были выставлены ко всеобщему сведению в ответ на протесты против непонятности приговоров судей, опиравшихся на устное предание о законах. Содержание Двенадцати таблиц дошло до нас только во фрагментах, но содержание некоторых из них (к примеру, Таблицы III) свидетельствует, что с собственностью в то время шутить не приходилось. После признания факта задолженности давалось 30 дней на ее погашение, после чего должника вели в суд. Если никто не вызывался гарантировать погашение, «кредитор мог увести должника с собой и посадить на цепь или заковать его в кандалы, вес которых не должен был превышать 15 фунтов»[150].

Свод гражданского права включал отрывки из законов Двенадцати таблиц. Один отрывок демонстрирует скрупулезность отношения к собственности: «Закон Двенадцати таблиц устанавливает, что никто не может быть принужден вытащить из своего дома чужие бревна, пошедшие на его постройку; вместо этого он должен уплатить двойную стоимость древесины по требованию, называемому иск о пошедших на строительство бревнах. Бревнами именуются любые материалы, использованные при строительстве дома»[151]. Целью этого закона было прекращение практики разрушения зданий.

Между обнародованием законов Двенадцати таблиц и созданием «Институций» (конспект более обширного труда) Юстиниана прошла почти тысяча лет. О раннем римском праве известно немного. Ни в одном из сохранившихся юридических текстов нет римского определения собственности[152]. Но читая о жизни республиканского Рима, невозможно не почувствовать, что собственность пользовалась большим уважением, чем свобода, и большей защитой, чем жизнь. Галлий Саллюстий Крисп сетовал, что собственность предшествует всем другим правам.

Хотя закон, позволявший закабаление должников и их детей, позднее был изменен, эта практика сохранялась еще в V веке н. э. До времен императора Адриана глава семьи имел право жизни и смерти над своими домочадцами. Отцы имели возможность обратить своих детей в собственность и произвести «отчуждение», продав их в рабство[153]. Вор, пойманный с поличным, мог стать рабом, а значит и собственностью человека, которого он обокрал. По мере расширения Римская республика присваивала территории и обращала пленников в рабов. Рабство, говорится в «Институциях» Юстиниана, «делает человека собственностью другого», но (к этому времени) у автора хватило милосердия, чтобы добавить: «вопреки закону природы»[154].

В исследовании «Гражданская община древнего мира» (La Cite Antique, 1864) французский историк Нюма Дени Фюстель де Куланж предложил любопытное объяснение уважения римлян к собственности. С тех пор его репутация в научном мире сильно поблекла, но теорию стоит изложить. Он считал, что ключом является абсолютное почитание. Идею частной собственности укрепляла религия римлян, в которой центром является семья, а вокруг нее целый сонм домашних богов. Децентрализация божественности способствовала приватизации собственности. Увековечение семьи через поклонение ее покойным членам вело к увековечению именно этой освященной земли. Алтарь и домашний очаг принадлежали мертвым в той же мере, что и живым. Алтарь не мог быть просто так перенесен на другое место – его следовало почитать до тех пор, пока сохранялась семья. Предков хоронили на ближнем поле и окружали его оградой. Таким образом кусок земли делался священным в качестве вечной собственности каждой семьи.

вернуться

145

Аристотель. Политика//Аристотель. Соч. В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. 1263b.

вернуться

146

Аристотель. Политика//Аристотель. Соч. В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. 1329а.

вернуться

147

Аристотель. Политика//Аристотель. Соч. В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. 1329b.

вернуться

148

Аристотель. Политика//Аристотель. Соч. В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. 1263а.

вернуться

149

Аристотель. Политика//Аристотель. Соч. В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. 1329b.

вернуться

150

Tenney Frank, ed., An Economic Survey of Ancient Rome, vol. 1 (Baltimore: Johns Hopkins Univ. Press, 1933), 14.

вернуться

151

Justinian, Justinian’s Institutes, trans. P. Birks and G. McLeod (Ithaca: Cornell Univ. Press, 1987), 59.

вернуться

152

Alan Rodger, Owners and Neighbors in Roman Law (Oxford: Clarendon Press, 1972), 1.

вернуться

153

Justininan, Codex, vii, 16.1.

вернуться

154

В работе «Рабочая сила Италии» П. А. Брант сообщает, что, по его оценкам, в 225 году до н. э. в Италии было 4,4 млн свободных и 600 тыс. рабов. К 43 году до н. э. соотношение изменилось – 4,5 млн свободных и 3 млн рабов (P. A. Brunt, Italian Manpower 225 B.C. – A.D. 14 [London: Oxford Univ. Press, 1971], 121–125). «Древний мир ничего подобного еще не видел, – пишет Перри Андерсон в книге «Переход от античности к феодализму». – Рим первым раскрыл весь потенциал рабовладельческого способа производства. …Хищный милитаризм Римской республики был главным рычагом экономического накопления» (Perry Anderson, Passages from Antiquity to Feudalism, 62).

21
{"b":"667470","o":1}