Отсюда следует, что если мы хотим понять экономическое поведение, характерное для какого-то общества, сначала нужно хотя бы в общих чертах узнать его законы. Экономисты порой были склонны полагать, что верно как раз обратное: экономика сама сформирует право. Кто прав? Истина в том, что влияние распространяется в обоих направлениях, но первое – влияние права на экономику – намного важнее. Течение реки влияет на очертания берегов, но если смотреть в корень, то именно рельеф местности определяет русло реки. И все же идея, будто экономика влияет на законы так же, как течение реки формирует ее берега, среди экономистов исторически пользовалось бóльшим влиянием. Этой точки зрения придерживался Адам Смит, а Карл Маркс сделал ее популярной. Рассмотрим эту идею подробнее.
Технологические изменения ведут к изменению относительных цен, а в итоге дорожающие товары могут вызвать нужду в усилении правовой защиты. Очень может быть, что под действием такого рода экономических сил законы действительно изменятся. Именно такие изменения мы наблюдали в последние годы в области интеллектуальной собственности (см. главу 19). Но если смотреть глубже, то именно берега определяют течение реки, а существующие законы управляют поведением агентов экономической деятельности. Именно эта направленность влияния требует более подробного исследования.
Нам поможет аналогия с бейсболом. У этой игры очень жесткие правила, и понять игру можно только в свете этих правил. В то же время под влиянием устойчивых веяний в игре правила порой меняются. Несколько лет назад круг питчера[59] немного понизили, так как возникло убеждение, что они слишком доминируют в игре. Это пример того, как игра изменяет правила. Но, чтобы понять, что происходит на поле сегодня, нужно знать действующие правила. Если на стадион придет иностранец, никогда не слышавший о бейсболе, и захочет понять, что происходит на поле, кому-то придется сначала объяснить ему правила. Они и вправду складывались десятилетиями, но это можно при желании изучить потом. А главное здесь в том, что правила – своего рода «инфраструктура» того, что происходит на поле, и на которой строится игра.
То же самое справедливо и в отношении реального мира экономической жизни: чтобы понять, что происходит и чего не происходит в конкретной стране, сначала нужно узнать правила игры – действующие законы этого общества. После длительных поисков причин отсталости родного Перу и стран «третьего мира» в целом, бизнесмен и писатель Эрнандо де Сото пришел к выводу, что право издавна является «отсутствующим ингредиентом» экономического дискурса[60]. Зашедшие в тупик специалисты по экономическому развитию его просто не изучали.
Большинство экономических решений принимается без прямого влияния законов. Результаты бейсбольного матча точно так же не зависят от правил. Но игру и на стадионе, и в экономике ограничивают правила. Право – это совокупность ограничений, устанавливающих рамки, в которых люди могут преследовать свои интересы. Они принимают одни решения и уклоняются от других, потому что знают, что законно, а что нет и за что их похвалят, а за что – накажут. Пока нам не станут известны важнейшие особенности правовой структуры общества, все наши попытки предсказать экономическое поведение его членов обречены на неудачу.
Некоторым экономистам необходимость законов, защищающих собственность, казалась слишком очевидной, чтобы упоминать о них. Действительно, законы против воровства и грабежа существуют везде, и об их важности можно не говорить. Но есть множество промежуточных состояний. В мире, в котором мы живем, нельзя сказать, чтобы собственность, с одной стороны, полностью уважалась, а с другой – не существовала вовсе. Если законы против грабежа существуют на бумаге, но применяются лишь выборочным образом, как это, к примеру, происходит сегодня в гетто центральных районов некоторых американских городов, этого хватит, чтобы заглушить экономическую деятельность в таких местах. Несколько лет назад сторонников «экономики предложения» критиковали за пропаганду идеи, что для создания зон активного предпринимательства достаточно сокращения налога на доход от прироста капитала, тогда как основная проблема состояла в том, что эти районы были попросту опасны.
В некоторых странах «третьего мира» правительственные чиновники даже при существовании законов против воровства могут безнаказанно присваивать чужое имущество. В таких условиях, как это было, например, в бывшем Заире, экономический рост представляется невозможным. Или возьмем влияние разорительных налогов. Они тоже угнетают экономическую активность. Короче говоря, между «защищенной» и «незащищенной» собственностью есть много промежуточных состояний. Как мы уже видели, собственность можно расчленять, измельчать и расщеплять. Это делается разными методами, с согласия владельцев или без их согласия, и такая практика имеет прямое отношение к перспективам экономического роста.
Поэтому можно ожидать, что вначале понадобится приложить много сил для определения того, какие законы нужны, чтобы экономическая игра была эффективной, и какие существенные для экономики законы действуют в разных странах. В зависимости от законов и степени их обеспечения люди по-разному используют свои ресурсы и таланты. В последние годы такой проект осуществляется в Институте Фрейзера (Ванкувер, Британская Колумбия) с участием ведущих экономистов, включая Милтона Фридмена, Гэри Беккера и Дугласа Норта (см. главу 21). Тем не менее особенностям правового режима прежде уделяли мало внимания. Всемирный банк, Международный валютный фонд и ООН собирают экономическую статистику, но вплоть до недавнего времени не обращали внимания на пестроту правовых условий экономической деятельности. Это как если бы в бейсбол играли в сотне стран, а международная организация вела статистику игр, игнорируя при этом то, что в одних странах зона страйка уже, в других шире, что в одних странах принимающие игроки используют перчатки, а в других нет, и т. п.
Причина такого невнимания в том, что долгое время не было согласия по вопросу о связи между правилами и игрой. Фактически экономисты оспаривали влияние правовых институтов на экономическую деятельность. Если они в чем-то и были согласны, то лишь в том, что государственная собственность вызывает более быстрый экономический рост, чем частная. «В СССР реальный ВВП длительное время рос быстрее, чем в большинстве стран с рыночной экономикой», – писал Пол Самуэльсон в 13-м издании (1989 г.) своего знаменитого учебника, когда Берлинская стена уже рушилась[61]. Один лауреат Нобелевской премии по экономике заявил в 1960-х годах, что структура прав собственности не оказывает влияния на поведение людей[62]. В конечном счете это мнение соответствовало господствовавшей неоклассической теории, которая более ста лет уклонялась от вопроса о том, какие институциональные правила способствуют росту экономической производительности.
Среди экономистов, критиковавших этот вакуум в сердце экономической теории, наиболее известен Дуглас Норт из Вашингтонского университета в Сент-Луисе. В 1993 г. он вместе с Робертом Фогелем получил Нобелевскую премию по экономике – и это был еще один поворотный пункт в интеллектуальной жизни. В нобелевской речи Норт заметил, что неоклассическая теория – «неподходящий инструмент», если мы хотим понять, почему одни страны экономически развиты, а другие нет. Экономисты наполнили свои теории самой точной математикой, сказал он, но при этом совершенно проигнорировали «структуру стимулов, воплощенную в институтах». Важнейшим из них является система «действенных прав собственности». Он имел в виду частную собственность[63].
«Неоклассическая модель ничего не говорит о правах собственности, – ранее заявил Норт интервьюеру. – Она ничего не говорит о соотношении между капитализмом и социализмом, даже не упоминает об институтах капитализма и социализма»[64]. В своей работе «Структура и изменение в экономической истории» он отметил, что неоклассическая теория не учитывает ни одного института, за исключением абстрактного рынка[65]. Считалось, что по мере того как разные экономики стремятся к росту эффективности, они неизбежно будут сближаться под давлением закона убывающей отдачи. Однако в конце концов Норт разочаровался в этой идее и в 1990 году раскритиковал ее: «Главная загадка экономической истории – причина широкого разнообразия путей исторических перемен. Почему пути обществ расходятся? Какова причина крайне различающихся экономических показателей? В конце концов мы все вышли из первобытных групп, живших охотой и собирательством. Факт такого расхождения тем более ставит в тупик, что стандартная неоклассическая теория международной торговли утверждает, что экономики ввиду их обмена товарами, услугами и факторами производства со временем должны постепенно сближаться. [А вместо этого мы обнаруживаем, что] разрыв между странами богатыми и бедными, развитыми и неразвитыми сегодня столь же велик, как всегда, и, пожалуй, стал даже шире, чем когда-либо. Чем можно объяснить это расхождение? …Эволюционная гипотеза, предложенная [Арменом] Алчианом в 1950 году, утверждает, что повсеместная конкуренция приведет к устранению неэффективных институтов и вознаградит выживанием те, которые лучше решают людские проблемы[66].
