Прораб «За ночь ровно на этаж, Подрастает город наш». «Что нам стоит Дом построить, Нарисуем – будем жить. Ты другому расскажи, Производственный раб — Сокращенно прораб. В мыле с утра, Какая тут романтика, К чертовой матери — То нет того, То нет другого, А на планерках гладят голову Рукою нежной, как кирпич. А ты не хнычь. Верь, что к пенсии Будет, как в песне — За ночь – этаж. Ну а пока, Ноги в руки, Дела за бока. Старый город Прощаться Я давно привык, И рассудить, что я оставил Средь улиц грязных и кривых И глупой замкнутости ставен? Забытый богом городок, Здесь нет мемориальных досок. Болтали – нищий здесь издох — В его могилу вбили посох, И тот зацвел. Я делал вид, Что верю присказке лукавой, Пускай хоть байка оживит Их город, обойденный славой. Ему не суждено под снос, Здесь – ни урана, ни железа, Он густо ивами зарос — Растительностью бесполезной. Отсюда едет молодежь, Ей грезится простор Сибири. И он смирился, он не ждет, Не сердится, что позабыли. Замшелый, век отживший дед Уверовал, как в бога, в это: Что для громадных новых дел Уже стары его советы. И мне в дорогу, в дальний свет, И вроде нет причин для грусти. Кассира жду. Беру билет. Киваю прописям напутствий И только в поезде, Потом, Проснувшись за Новосибирском, Пойму, что я оставил дом, Пускай не свой, но очень близкий. Голубые ели Обдирая десны, мы доели Черствые, скупые бутерброды И валили голубые ели В жижу под колеса вездехода. Злость обезображивала лица. Топоры звенели все упрямей. Ели, словно раненые птицы, Суматошно хлопали ветвями И распластано валились наземь, Молодняк ломая под собою. А колеса смешивали с грязью Их ветвей убранство голубое. И ни с места. Снова все сначала. Топоры ярились, дело зная. Страшно вспомнить, как ожесточала Красота, почти что неземная. Собственное варварство бесило, Было пусто на душе и гадко… Но машину все же выносило Из болота по жестокой гати. «Взлетали к небу то корма, то нос…»
Взлетали к небу то корма, то нос. Потом волна тяжелая, как камень, Ввалилась в лодку. Плавали у ног Плотвицы, кеды, банка с червяками. Не чувствуя, как весла пальцы жгут, Я налегал. Уключины визжали, Но прыгали кусты на берегу То вверх, то вниз, а к нам не приближались. И вот, когда огромная волна Повисла… чуть – и лодка захлебнется. Я обомлел, увидев, что она Смеется, Заигрывая весело с волной. Ей даже и на ум не приходило: Как это можно, находясь со мной, Чего-то испугаться. Все так мило! А лодка наша чуть не до краев, И пасть волны жаднее пасти зверя. Но вера в назначение мое… Наивная, безжалостная вера. Я греб и греб. Гудела кровь в висках. Я греб, и берег близился устало. А сколько раз я весла опускал, Когда мне этой веры не хватало. «Прилипшие к стеклам лица…» Прилипшие к стеклам лица. А с улицы в стекла – снег. И, оттолкнув проводницу, Ты машешь и машешь мне. Последний вагон. По рельсам Прошел и затих озноб. Пора бы в буфет, погреться. Там вроде бы есть вино. Да мало ли что пора бы: Добиться, найти, сменять, И то, что с тобой – взаправду — Пора бы давно понять. Уже ни огней, ни стука. Метелью прибит дымок… Вот видишь, какая штука? И кто бы подумать мог? «Шептали нежное в лесу…» Шептали нежное в лесу Сухие губы листопада. Мы жили, словно на весу. Чего нам надо? Что не надо? Бездумной мудрости двоих, Где нет вопросов и ответов, Хватало нам, чтоб каждый миг Был даже осенью согретым. Мы не просили, не клялись, Наверно, потому, что знали… В окно влетает желтый лист. Ты помнишь, что они шептали Тогда, Семь лет назад, В лесу? «Что будет – не знаю и знать не хочу…» Что будет – не знаю и знать не хочу. Есть ты. Пусть не рядом, но это Уже несущественно. Я прилечу. Нельзя прилететь? Я приеду. Откуда угодно, в любую грозу: Болотом, снегами, пустыней, — Отправлюсь пешком, упаду – поползу… И все потому, что отныне Есть ты! Остальное уже ерунда. Не важно, что время нам ссудит. Ты есть И останешься даже тогда, Когда тебя больше не будет. |
