Одной ногой она раздвинула его ноги, её рука полностью овладела тем, чем дорожит каждый мужчина, наполняя его волнующим желанием. Странно, но ему не было стыдно. Женщина улыбалась, обнажив ряд ровных, белых зубов. Её иссиня чёрные, распущенные, длинные волосы, рассыпались по лицу Тимофея. Потом губы её приблизились, коснулись его щеки, носа, наконец, сладкий и откровенный поцелуй покрыл его губы. Он не мог не ответить. Помимо его воли язык скользнул по её зубам и языку. Она застонала. Его руки легли на её плечи. Под пальцами ощущалась нежная бархатистая кожа. Руки опустились ниже, обняли сильные, тугие бёдра. Она снова застонала, а потом вдруг прошептала на ухо:

– Я вдохну в тебя жизнь! – и как змея скрылась под одеялом.

Она стала целовать его грудь, посасывала соски, перешла на живот, всё ниже и ниже. Руки её не останавливались ни на минуту, гладя его бёдра и промежность, а язык уже скользил по низу живота. Когда она дошла до самого главного, сознание Тимофея растворилось в окружающем пространстве, повинуясь лишь толчкам и пульсациям, сотрясающим саму вселенную!

Запах варева снова пробудил его. Теперь он понимал, что если сейчас не съест чего– нибудь, его ждёт голодная смерть. Вообще, это было похоже на пытку. Чувствовать ароматы еды, в то время как организм, Бог знает, сколько не принимал пищи.

Он приподнялся на локтях и с удивлением отметил, что силы, хоть не до конца, но вернулись к нему. Тело становилось послушным. И тут он вспомнил о черноволосой красавице! Им мгновенно овладело чувство стыда. Но появилось сомнение, было ли это на самом деле? Тимофей отбросил в сторону мокрое, пропитавшееся насквозь его потом одеяло и обнаружил, что он до сих пор голый. Всё было по-прежнему, не хватало только её, в чьём существовании он начинал сомневаться. Сновидения последнего времени, отличались особой реальностью, а отнести к ним существование прекрасной незнакомки, не составляло особого труда.

Свою одежду Тимофей нашёл аккуратно сложенной рядом с кроватью. Она оказалась постиранной и даже высушенной.

"Сколько же времени я тут провалялся?" Подумал Тимофей и начал одеваться, периодически давая себе отдохнуть. Сил все-таки, было слишком мало.

Как приятно было, за столько времени блуждания по тайге, купания в болоте, принятия душа, в виде надоевшего до омерзения дождя, одеть чистое и сухое бельё.

Откинув занавеску, скрывающую его постель, первое, что увидел Тимофей, была печь, с дымящимся на ней глиняным горшком. От доносившихся запахов, кружилась голова. Однако отсутствие хозяев не позволяло распоряжаться в чужом доме по-своему. Он решил пока осмотреться.

Сквозь крохотное окно, в кухню поступало очень мало света. Стены и без того давно не беленые, в этом полумраке, совсем выглядели тёмными или закопчёнными. Нехитрая обстановка, состояла из стола, стоявшего у окна, пары табуреток и самодельного, сделанного из досок буфета, притулившегося у стены. Низкий потолок, да не крашеный, застеленный домоткаными половиками пол. Вот и всё убранство. Заглянуть в смежную комнату Тимофей не успел. Скрипнула входная дверь и в дом вошла старуха. Её согбенная, маленькая фигурка, невольно ассоциировалась с Бабой Ягой. Только скуластое лицо с раскосыми глазами, указывали на её принадлежность к коренным северным народам. А Баба Яга, как известно, чисто русский персонаж. Хотя, может ли иметь нечисть, национальную принадлежность? Лицо старухи, было испещрено сетью морщин, глаза неопределённого цвета, словно покрыты плёнкой, казались мутными и слепыми. Однако Тимофея она увидела сразу, как только вошла. Её улыбка окончательно убедила корреспондента, относительно отсутствия национальности у нечистой силы. Один единственный, целый, хоть и гнилой зуб, страшно торчал из – под нижней губы. Тимофей улыбнулся в ответ, а старуха спросила неожиданно чистым голосом:

– Ожил, однако, человек?

– Похоже, жить буду, бабушка.

– Тело крепкий, дух хороший, долго жить будешь.

– Спасибо, бабуля, за добрые слова, – Он хотел сразу перейти к просьбе о еде, но отчего-то постеснялся. За то бабушка, божий одуванчик, дай Бог ей здоровья, сама предложила:

– Тело крепкий. Но три дня лежал. Жизни мало осталось. Кушать надо, однако. Или не хочешь? – она неожиданно лукаво, уставилась на него.

– Хочу, бабушка. Проголодался ужасно! Три дня говорите?

– Три дня лежал. Шибко хворый был. Жар был. Горел совсем. Теперь огонь нет, – С этими словами она бесцеремонно приложила свою сухую костлявую ладонь к его лбу. – Совсем огонь нету. Хорошо! Только кушать, теперь мал-мал надо. Много нельзя. Да травки попить сперва, потом кушать.

– Травку попить, это хорошо. Можно и травку. – Тимофей был согласен на всё, лишь бы побыстрей приступить к еде.

Старуха сняла с печи котелок, нацедила через марлю полную берестяную кружку, густого парящего, тёмного настоя.

– Пей. Всё пей.

Тимофей взял из её рук, необычную, берестяную, прекрасно защищающую от ожога кружку и сделал глоток. Пойло, мало того, что было невероятно горьким, но ещё с таким противным привкусом, что он едва не выплюнул его.

– Господи, что это? – скривившись от отвращения, спросил он.

– Травка, – Просто ответила старуха. – Ты пей, шибко хороший травка. Силы много даёт. Не дыши – пей. Всё выпить надо.

Тимофей, превозмогая дурноту, с горем пополам осилил настой и отдал кружку старухе. Аппетит пропал начисто.

– Теперь полежать мал-мал надо, потом кушать. Иди, отдохни, однако.

Тимофей не думал сопротивляться. Он прошёл к себе за занавеску и без сил упал на кровать.

Интересно то, что тошнота прошла практически сразу. А ещё через некоторое время вернулся аппетит, и разгорелся, кажется с новой силой. Тимофей, не долго думая, поднялся и вошёл в кухню.

К его удивлению стол был уже накрыт.

– Тебе теперь очень мало кушать надо, – Сказала старуха и, усадив его за стол, поставила перед ним, глубокую глиняную чашку с мясным бульоном.

Тимофей буквально набросился на еду. Но тут старуха перехватила его руку с ложкой, и он встретился с её укоризненным взглядом.

– Не надо быстро кушать. Плохо! Мало надо. Потом ещё, больше. Пока привыкать живот.

Ему стало стыдно за своё нетерпение. Но теперь он не торопился.

– Бабушка, а где та девушка, которая ко мне приходила? – спросил Тимофей, в надеже, что ему это не пригрезилось. Однако, если быть откровенным, он сам не знал, что лучше. Чтобы это было плодом его больного воображения, или явью.

– Девушка? – подняла на него свои мутные глаза бабка. – Видел, значит?

– Конечно, видел! – Тимофей был удивлён таким вопросом. Не мираж ведь к нему приходил, живой человек.

– Не всякому можно увидеть Маси. Если сама не позволит. Тебе позволила, понравился, однако. Плохой ты был, совсем плохой, холодный совсем. Жизни мало-мало осталось. В ручье лежал много. Я сама её звала. Приходила она два дня тебя грела. Вчера ушла. Говорила, теперь жить будешь. Правду говорила. Хороший шаман Маси.

– Она шаман?

– Все шаман! – почему-то перешла на шёпот старуха. – Дед шаман, отец шаман, теперь она шаман. Очень сильный шаман. Камлает (шаманит) сейчас. Духов просит, чтобы тебя лечить хорошо. Понравился, однако, – опять повторила бабуля и обнажила в загадочной улыбке, свой единственный зуб.

– Камлает?

– День с духами говорит, ночь ещё говорить будет.

– А посмотреть можно? – Тимофей даже есть перестал. Ему приходилось в своей жизни видеть шаманские обряды, так называемые камлания. Но ещё ни разу он не встречал женщин шаманок. Тем более таких молодых, к тому же проводящих этот священный обряд ради него самого.

Бабка вдруг с суеверным страхом посмотрела на него. Встала из-за стола, молча стала собирать посуду.

– Так, что бабушка? Можно или нет?

– Хочешь, иди. Я, нет. Если понравился, беды не будет.

– Покажете куда идти?

– Что показывать? Прямо выйдешь, по тропе иди, не заплутаешь.

"Тут у вас не заплутаешь", подумал Тимофей, вспомнив свои мытарства. Однако соблазн был настолько велик, что он, не мешкая, стал собираться в дорогу.