Но только Конан концентрирует для этого чакру, как очередной рывок в ней сбивает всю подготовку. Конан всё ещё течёт — и едва не воет от того, как это стыдно. В глубине души она знает, что может противостоять. Но не может себя заставить.

Её руки, вжатые им в койку, немеют. Конан понимает, что вот, наконец-то он поглощён происходящим полностью, сейчас самое время для удара. И он, словно услышав её мысли, выпускает её руки и падает вниз, упираясь в койку теперь локтями и хватаясь за её грудь. Она чувствует своим животом его — напряжённый до каждой мышцы, и не сразу понимает, что он кончил. Но она не ощущает внутри притока никакой чужой жидкости — хотя должна ведь? должна? — только стенки её влагалища пульсируют от интенсивного воздействия.

Конан в ужасе таращится на тёмный потолок над ним, шокированная тем, что опоздала. Она могла его убить, но не была достаточно ловка.

Он вполне быстро приходит в себя и отстраняется, шаринган его зажигается вновь — как Конан пропустила момент, когда тот потух?

Но её тело он освобождать не спешит. Член его по-прежнему внутри — ничуть не меньше по размеру, чем раньше. Так ведь не должно быть, рассеянно думает Конан. Зато он больше не держит её руки: вместо этого он сидит сверху и мучает грудь. Он зажимает один сосок между мизинцем и безымянным пальцем, а второй — между указательным и средним — с тыльной стороны одного и того же кулака. И держит, а другая рука бесцельно скользит по её телу.

Следуя ещё толком не оформившемуся плану, Конан тянется туда, где его член утопает внутри неё, и начинает себя массировать. Она закрывает глаза, чтобы его взгляд так сильно не смущал. Присутствие его члена внутри саднит, но растянутость приносит новые ощущения в этот привычный процесс. Очевидно, замечая, что ей не хватает смазки, он аккуратно плюёт сверху — точно на её пальцы. И Конан это… воспринимает как должное.

Она уже не чувствует себя ведущей, они уже оба в равной опасности. Его кулак сжимается, сдавливая между пальцев её соски — ей кажется, что те вот-вот лопнут, скрипя от боли. Но то, что она делает с собой, отвлекает от всего — даже от стыда.

Конан дожидается момента, когда он про вторую её руку забывает, поглощённый зрелищем, и формирует кунай, быстро нанося удар.

Кровь из-под бумажного лезвия бежит от груди по животу, и Конан даже успевает ещё пару раз нажать на клитор, пока он отстраняется, выходит, пока хватается за рану, пока выплёвывает изо рта сгусток крови. Как было бы цинично в этот момент кончить, думает Конан. Но ей это претит.

Она медленно встаёт с кровати, абсолютно голая, и спиной отходит к стене, едва не сбивая с тумбочки свечу, но не сводя взгляд с Мадары и поднося к губам печать концентрации чакры — сейчас без неё не обойтись.

______________

Она, конечно, промахивается по сердцу, но бумажный кунай между рёбер пробивает лёгкое, Обито выдирает его и с силой закрывает рану рукой, чтобы воздух не вышел до конца, давая тканям время регенерировать. Ему нельзя дышать, он сейчас чрезвычайно уязвим, и если бы Конан ударила второй раз, всё могло бы закончиться куда хуже.

Но она почему-то ждёт, и это заставляет Обито улыбаться сквозь боль, глотая скопившуюся во рту кровь.

Она его недооценивает.

Он не даст ей уйти.

______________

Конан бьёт бумажным сюрикеном ему в запястье, чтобы не успел применить медицинское дзюцу. Его рука падает вниз, он шипит, кровь в ране идёт пузырями. Он хватается за неё второй — Конан бьёт и в эту.

У тебя ничего не выйдет, ты не вылечишься.

Ты жалок, сидящий здесь, с истекающим смазкой членом.

Конан улыбается.

Так тебе и надо.

Это конец.

Конан не хочет его добивать. Пусть умрёт в мучениях.

______________

Обито чуть горбится вперёд и прижимает рану предплечьем — не так герметично, но должно хватить. Края интенсивно чешутся, срастаясь, травмированные запястья будут восстанавливаться столько же — из одного ещё даже не удалось вынуть сюрикен.

Неужели придётся в Камуи?

Конан стоит поодаль и формирует себе из бумаги одежду. Застеснялась.

Обито хочется её спалить, но основные инструменты для огня — лёгкие и кисти рук — выведены из арсенала. Да ещё и замкнутое пространство.

Обито начинает задыхаться.

Проклятие, в этот раз ему не выдержать.

Он активирует камуи, и последнее, что видит перед собой — летящую в него стаю бумажных сюрикенов, которые, скорее всего, попадут в цель, затянутые в его вихрь, и Конан, распадающуюся в воздухе на листки. А последнее, что слышит — как бумажный шорох ему шепчет:

— Трус…