Обито нужно, чтобы его всего на минуту оставили в покое, всего на минуту, он ждёт этого момента…

Его сбивает с ног даже не сила очередной техники стихии ветра, применённой против него, а вплетённые в этот ветер сюрикены, один из которых попадает в недолеченное колено, а второй чиркает над ухом, поливая плечо кровью. Обито приседает, но не падает, совершенно не по своей воле: он чувствует, что что-то его держит. Мгновением после в строю оказывается заметен совершенно неподвижный шиноби — этим он выделяется из толпы. Это Нара Шикамару. По земле ползут тёмные щупальца: Обито пойман в теневой захват, и Шикамару даже не нужно больше ничего делать — разглядев заранее слабое место Обито и заставив его просто присесть, он доводит боль в переломанном колене до совершенно лишающей рассудка степени.

Он в ловушке. Теперь точно всё. Обито знает, что за этим последует хвалёная связка дзюцу кланов Акимичи и Яманака, и что теперь бежать некуда. Но ему просто необходимо бежать, иначе зачем тогда всё это…

К нему тянется гипертрофированная техникой увеличения тела огромная рука — для победы над Обито этому толстяку даже не приходится увеличиваться целиком. Это обидно и бьёт по самолюбию, мысль, что с ним разберутся малолетки, никак не укладывается у Обито в голове. Зато становится очевидной ирония жизни: Обито давно должен был умереть, будучи раздавленным скалой, и смерть его в конце концов находит в том же виде: сейчас его сожмёт кулак, и от Обито останется только вытекшая между огромных пальцев лужа крови.

В глазах окружающих шиноби кровожадный азарт и готовность наконец-то отомстить.

Остаётся надеяться, что что-нибудь перекроет источник света раньше, чем Обито окажется схвачен и его кости в этой хватке начнут превращаться в труху. Одними глазами Обито смотрит вверх и понимает, что даже проклятая луна не на его стороне: словно Шикамару подчинил себе даже облака и заставил их ползти по ночному небу в обход неё.

Пальцы огромной руки приближаются и рывком смыкаются в кулак — мимо Обито. Он стоит, опешив, и постепенно понимает, что хозяину техники просто не свойственна такая жестокость, которую вообразил Обито, и сейчас из него выбьет мозги не сжатием, а ударом этого кулака. Кулак поднимается вверх, готовый опуститься на голову Обито, Обито инстинктивно ставит руками блок. Но огромная рука, сгибаясь в локте, продолжает своё движение назад, запрокидывается окончательно и кулак обрушивается на своего хозяина. Обито отпрыгивает назад, толкаясь здоровой ногой и только сейчас осознавая, что может двигаться.

Что происходит?

Волна шиноби отхлынывает от Обито, Шикамару бьётся на земле, обвёрнутый своей же тенью.

Это шанс! Некогда разбираться, в чём дело!

Но его останавливает тонкий хрип:

— Папа.

Внимательный взгляд шарингана сквозь замершую как по команде группу шиноби следит за Обито.

Обито что-то кажется в этом неправдоподобным, странным и опасным, но что же это…

Тоби проходит между коноховцами, каждый следующий шаг его всё медленнее, словно он боится приближаться к нему.

— Я всё видел, — произносит он, морщась то ли от отвращения, то ли от боли. — Когда ты был в моём гендзюцу, я всё видел. Ты дурак. Ты самый ужасный отец, который только мог бы быть.

Тоби держится за грудь и кашляет кровью, кажущийся сейчас визуально ещё меньше, чем на самом деле.

— Но на твоём месте я поступил бы так же.

И Обито понимает, что здесь не так.

Тоби не может использовать своё массовое гендзюцу без Мадары. А Мадары нет.

Между тем все враги Обито каким-то образом отступили и больше не делают попыток к нападению.

Счёт идёт на секунды, но порадоваться внезапному освобождению почему-то не получается. Наоборот, в груди становится всё тяжелее, словно внутрь налили расплавленный метал, когда Обито видит, как маленькое тело падает, как окружающие шиноби словно в замедленной съёмке оживают и несутся в атаку, как камуи искажает пространство вокруг, унося Обито отсюда с собой.

Ещё не известно, где опаснее — здесь или там, но Обито испытывает облегчение во время телепортации, отрезая себе все шансы на применение изанаги и убивая мысль, что один глаз у него всё ещё есть.

Он не может так поступить с ней. Он ей обещал. Он не оставит её одну, запертой в скале, в каменном мешке одному ему известного местонахождения хранилища шаринганов. Он должен попасть к ней как можно быстрее, ведь она испугается, очнувшись под землёй, в темноте. Он не может отдать шаринган на изанаги, иначе он не сможет больше переместиться к ней.

«Тоби, ты сказал, что тогда поступил бы так же. Надеюсь, ты бы так же поступил и теперь».

Обито из последних сил заканчивает перемещение, которое идёт медленно как никогда, словно эта тяжесть в груди весит тонну.

Его встречает удар Мадары насквозь в живот. Лицо того близко и абсолютно безумно.

Проклятие, на что он надеялся? Неуязвимости в Камуи нет!

Обито чувствует, как кровь подступает к горлу. Это, без сомнения, смертельная рана. Плевать, нужен ещё один телепортационный прыжок, нужно успеть. Обито сосредоточивается; даже если это будет последнее, что он сможет сделать, он должен вызволить Рин из подземелья, никто ведь не знает, где она, и не знает, что она вообще жива… Обито ни на секунду не допускает, что у него не получилось. Она должна быть жива.

Пока Мадара со звериным оскалом прокручивает руку в его животе, Обито сквозь невыносимую боль начинает телепортацию в пещеру.

Главное не переместить его с собой. Нет, только не к Рин…

Обито понимает, что отграничить внутри себя зону камуи он сейчас попросту не в силах. Значит, нужно идти другим путём.

Не будучи до конца уверенным, что задуманное вообще возможно, он телепортируется вместе с рукой Мадары. Одной только рукой.

Обито оказывается на полу в пещере, но Рин нигде нет. Его шаринган гаснет сразу же после перемещения, так что в темноте становится сложно понять даже, туда ли он вообще попал. Только наощупь. Надо встать и наощупь… Обито задыхается от паники, от понимания, что он не сможет подняться. Темнота пещеры рывком нападает на него, берёт за горло. И произносит твёрдым женским голосом:

— Кто ты?!

Обито знает, что нужно ответить, но не может. Он прикрывает глаза и сейчас закричал бы от счастья, если бы не боль в животе, раздирающая, обрекающая его на смерть.

Она добрая. Она всегда была слишком добрая, она всегда убеждается, что перед ней враг, прежде чем убить.

— Я… Рин… Я друг… — его голос дрожит. Кровь быстро покидает тело.

Обито не знает, что сказать, он не предполагал, что окажется в ситуации, где она его не видит, он думал, она сразу его узнает и не придётся ничего говорить…

И тут Рин зажигает свечу.

Как она еë тут нашла в темноте? Очевидно, что по запаху. А зажгла огнём — она ведь тоже владеет стихией огня и у неё великолепный контроль чакры — она может создать маленький огонёк…

Обито её не видит, она сзади. Рин, очевидно, понимает, что предполагаемый враг сильно ранен и не опасен, и подходит осторожно, рассекая перед собой тьму свечой, что держит в руке. Та слегка подрагивает, и свет от неё неровный.

Обито зажимает рукой живот и улыбается окровавленным ртом:

— Не убивай меня…

Он захлёбывается кровью, едва заставляет себя вновь заговорить.

— Я слишком долго ждал тебя.

Свеча падает рядом, но не тухнет и катается туда-сюда на полу возле лица Обито: тук-тук. Справа. Освещая шрамы.

Кровь течёт горячим по животу, её огненные струи обвивают его верёвками.

Рин садится на колени и медленно испуганно кладёт дрожащую руку на его щеку.

— О… о-бито?..

Её рука тёплая. Тёплая! Не как у воскрешённых в Эдо Тенсей. Это победа.

Поэтому Обито даже не расстраивается так сильно, когда она еë отдёргивает. Оказывается, она это делает, чтобы оббежать его спереди и кинуться лечить живот. Она почти без брезгливости выдёргивает руку Мадары и зажимает рану своей, но она ещё слаба после воскрешения, еë чакра не слушается еë… Рин в испуге то зажигает руки зелёным, то они гаснут, но старается молча, интенсивно.