И началось ежедневное разочарование в мире.
Сокомандники оказались чудом — не позавидуешь. Бесполезная бесклановая девчонка. Нулевое тайдзюцу. Равно как и гендзюцу. Из ниндзюцу только какие-то медицинские техники невысокого уровня, в которых и необходимости-то не возникало: Какаши безрассудно не действовал и из сражений выходил почти что невредим. Единственное, куда худо-бедно сгождалась её чакра — затягивать царапины второму горю на Какашину голову, Учихе. Хотя кто знает, может, он и не протянул бы ни одной миссии, если б эта девчонка с ним не нянчилась. Их возня напоминала Какаши «дочки-матери», поэтому как только это начиналось, он старался куда-нибудь самоустраниться, чтобы не стошнило.
Какаши втайне надеялся, что его как лучшего из выпуска вскоре снова переведут в команду постарше, но время шло, и надежда выбраться из этого детского сада таяла.
Учиха, мало того, что был бестолковый, неорганизованный и совершенно не имевший инстинкта самосохранения, но ещё и плакса. Вот этого Какаши выносить не мог. После нескольких секунд ступора при виде его очередных слёз («Да как можно так себя вести? Что за слабак? Неужели он не понимает, как жалко выглядит?! И мне с ним побеждать других шиноби? Да кто его испугается?!») Какаши до скрипа в зубах сдерживался, чтобы не дать ему подзатыльник («Даром что Учиха! Ни огня, ни гендзюцу!»).
Действительно, команда подобралась что надо — девчонка без каких бы то ни было боевых навыков и Учиха без шарингана. Какаши все миссии тянул на себе.
Кто знал, что потом дороже этих двоих ему никого не будет… Но только когда они сами перестанут существовать.
Он был готов поклясться, что плечи перебинтованного почти с ног до головы Обито знакомо дрогнули. В голове Какаши словно взорвалась бомба хвостатого. Так стало оглушительно, непереносимо стыдно.
После всего, что случилось за эти восемнадцать лет, Какаши и в голову не могло прийти слово «плакса» по отношению к другу. Шаринган, риннеган, чёрт знает сколько всего ещё — Обито действительно превзошёл Какаши, превзошёл их всех. Даже Минато-сенсея. Он едва не сравнялся с Рикудо-сеннином… Какаши ни на секунду не сомневался, что никто никогда больше не видел его слёз. Его слабость не обратилась против него, а сделала его таким сильным, что — хорошо это или плохо — весь мир как следует тряхнуло. Что бы делал он сам без части этой силы Обито?..
И теперь вот Какаши притащился с этими очками. Какого чёрта он вообще сунулся? Что за идиотский поступок?
— Мне правда жаль, Обито…
Прошло не меньше двух минут, прежде чем тот ответил.
— Я знаю.
Снова долгое молчание.
— У тебя все повязки промокли… Я позову кого-нибудь из медиков. — Однако в ту же секунду Какаши вспомнил, что пока Цунаде-сама не пнёт кого-нибудь, никто не спешит помогать Обито. Это для него он призрак прошлого — то, что осталось от лучшего друга. Для остальных — монстр. Воплощение ненависти. — Хотя нет, лучше я сам, если ты не возражаешь.
Он немного владел навыками элементарной медицинской помощи. За годы работы в одиночку приходилось даже несложные раны зашивать на самом себе едва ли не прямо в бою.
Обито кивнул:
— Спасибо.
Казалось, ему всё равно. Он словно был где-то не здесь, нематериален, будто камуи вопреки всему всё ещё было ему доступно.
Во время перевязки Обито не проронил ни слова. Однако к концу её создалось впечатление, что он как-то странно повеселел.
— Какаши? Пожалуйста… Расскажи мне о Рин.
Хлоп. Пузырёк с дезинфицирующей жидкостью не удержался в руках Какаши и теперь блестел осколками на полу.
— Я до сих пор не знаю, сколько времени провёл в том гробу с Мадарой. — Обито поморщился. — А ведь Рин всё это время была жива… Была рядом с тобой. Расскажи что-нибудь! Что угодно! О миссиях. Что она говорила? Изменилась ли она? — После молчания: — Что видел вместо меня… твой шаринган?
Улыбка. Странная улыбка. Как тогда: недвижимый, прижатый камнем, уже подаривший свой «подарок», он улыбался…
У Какаши холодок пробежал по спине. Повинуясь сиюминутному порыву, он резко подался вперёд всем телом и схватил Обито за плечо — материален ли он, не исчезает ли из его жизни снова.
Обито скривился. Похоже, Какаши перестарался.
Он убрал руку, смутившись собственной несдержанности.
— Не знаю, Обито… Говорили, между миссиями Рин уходила надолго гулять одна. На заданиях она была немногословна, но внимательна к другим, как и всегда. Однажды обмолвилась, что Цунаде-сама всё чаще её хвалит перед Третьим, говорит, что у неё талант. Если честно… Это она подобрала твои очки. И хранила их… Тоже она. Я — потом.
Какаши смотрел в пол. Он бы и под угрозой гибели не рассказал Обито об их неловком поцелуе: Рин неожиданно приблизилась и… О том, как однажды она замёрзла и, попросив разрешения, всё дежурство прижималась к нему, сидящему на дереве и охраняющему их с Минато-сенсеем сон… О том, как её глаза всегда чуть дольше останавливались на его лице, чем нужно…
Но кое о чём он не мог не рассказать.
— Наверное, тебе всё-таки нужно знать это. Мне же это известно от Минато-сенсея. Спустя три дня после той миссии… Рин пришла к нему и попросила собрать команду сенсоров для поисков. Сенсей был в тот момент снаряжён на важное задание, Третий не дал разрешения отложить его ни на час. Он сказал, что команда на поиски твоего… тебя уже отправлялась и вернулась ни с чем. Ей руководил Данзо, — Какаши перевёл дух. — Именно с тех пор Рин начала гулять одна за пределами деревни. Иногда мне кажется, что она искала… И что очки у неё оттуда. Ведь когда мы выбирались из той ямы, я держал её за руку, у неё их точно не было.
Какаши выдохнул. Он не мог себя заставить посмотреть на Обито, как будто тот был способен сквозь повязку прочитать на его лице невысказанное.
Когда он все же поднял глаза, то понял, что не зря боялся. Губы Обито были плотно сжаты, брови подрагивали. Он был в ярости.
— Как ты мог? Отпускать её одну?! За пределы деревни?! Ты дал слово!!!
— Обито! Пожалуйста! — взмолился Какаши.
Что-то в его голосе неожиданно мгновенно остудило Обито. Он всё ещё шумно дышал, но больше не хотел не глядя схватить Какаши за горло и куда-нибудь швырнуть.
Так странно было обращаться по имени, этому имени, не к мемориальному камню, а к чему-то живому. Необъяснимо, но несмотря на все смерти земляков, сквозь которые перед Какаши проступал теперь образ друга, он будто чувствовал там, внутри израненного, искалеченного тела того, кто бесстрастно обрёк на гибель половину шиноби Конохи, что-то живое. Словно сквозь броню жестокости, бессильной ярости, страдания и ненависти едва уловимо пробивалось огненное сияние улыбки того неуклюжего жизнерадостного Учихи.
Особенно когда он произносил имя Рин.
Обито решил, что хватит на сегодня себя пытать новой информацией такого рода, — внутри и так что-то заныло, зашевелилось, ещё чуть-чуть, и будет нестерпимо, — а потому сменил тему:
— Сколько дней я уже здесь?
— Около трёх.
Ого. Трёх.
— А это?.. — Вместо озвучивания страшного вслух Обито показал на свою голову.
— Сегодня утром.
«Значит, я был в отключке два дня? Или эта… медик… вчера приходила? Чёрт, ладно, разберёмся с этим позже».
— Я рад, что ты вернулся, Обито.
Он не ответил.
Как бы там ни было, Какаши не заслуживал его прощения. Он обещал — а значит должен был обеспечить безопасность Рин, чего бы ему это ни стоило. Охранять круглые сутки, если потребуется. Не отходить ни на шаг. Сам Обито бы так и делал. Он доверил ему всё, что было дорого, а Какаши отнёсся к этому безответственно. Где были его дотошность и занудство, когда они впервые в жизни могли оказаться так к месту? Как можно было проморгать похищение Рин, когда он с ней был вместе, на миссии? Не по разным домам в Конохе, а рядом, в одном бою, когда она обязана была находиться под его присмотром? В конечном итоге это Какаши во всём виноват. Обито лгал ему, когда говорил, что это не так. Тогда он всего лишь пытался сделать Какаши союзником.
