Потом Олег Васильевич долго сидел неподвижно и думал. Ему было о чём подумать. Наконец, аккуратно сложив стопку проверенных тетрадей на один край стола, непроверенных – на другой, он встал и вышел на кухню. Здесь так же долго стоял у окна, глядя сквозь сгущающийся сумрак осеннего вечера.

Ночью он никак не мог уснуть. Ему казалось что мысли, как клопы, ползли в темноте по подушке и забирались в его голову. Он мучительно метался на постели, стонал, прогонял эти мысли, но, в конце концов, сдался, лёг на спину, открыл глаза и лежал так до самого утра.

Полседьмого запищал будильник. Латышев выпил чашку горячего кофе и отправился на работу.

Бодрое сентябрьское утро встретило его туманной сыростью и прохладой. Олег Васильевич дошёл до парковой аллеи и непроизвольно сбавил шаг. Предположительно опознав вчерашнее место встречи со щенком, он остановился. Трава была в капельках холодной утренней росы. Сквозь мелкую полупрозрачную завесь тумана просматривалась почти вся территория парка, но обнаружить где-то в траве маленькое живое существо представлялось делом нереальным. Латышев тихонько свистнул, надеясь, что щенок услышит и откликнется, но тот либо не слышал, либо никакого щенка здесь уже не было вовсе.

На большой перемене Олег Васильевич купил в школьной столовой две котлетки, завернул их в бумагу и положил в свой пакет. По дороге домой остановился на знакомом участке аллеи. Несколько раз призывно свистел, но, заметив удивлённые взгляды прохожих, смутился и разочарованно зашагал прочь.

Дома он снова, до ломоты в голове, думал и думал, ходил и ходил, не останавливаясь, по квартире. Ходил потому что так было легче душе и разуму отрабатывать мысль, одолевавшую его со вчерашнего дня. Мысль, долго лежавшую на полке памяти в ожидании своего часа и, наконец, этого часа дождавшуюся. Сознание Олега Васильевича словно помутилось, и он не знал, что делать. Он проигрывал поединок самому себе, и окончательное поражение духа было только вопросом времени. Это поражение уже родилось, оно существовало в нём, ему оставалось лишь окрепнуть и обрести форму поступка.

Латышеву стало невыносимо в тишине и одиночестве. Он заставил себя сесть за вчерашние непроверенные тетради. Просмотрел первую, нашёл работу над ошибками, сосредоточился, подчеркнул два исправления, добавил запятую, подумал и почему-то поставил пятёрку. Так же снисходительно подошёл и к оставшимся ребячьим работам. Когда была закрыта последняя тетрадь, Олег Васильевич откинулся на спинку стула, облегчённо выдохнул и расслабился. От осознания принятого решения ему стало очень легко на душе.

Он достал с полки шкафа новый свитер, рубаху и джинсы. Переодевшись, положил в карман куртки паспорт, деньги, надел на голову кепку, обулся и вышел из квартиры. Замкнув дверь, торопливо застучал каблуками вниз по лестнице. Сел в автобус, доехал до железнодорожного вокзала и купил билет. Два часа просидел в зале ожидания, затем вышел к объявленной платформе, нашёл свой состав, свой вагон, свое место. Когда поезд мягко тронулся, уткнулся взглядом в плывущий пейзаж за окном и сидел так, пока окончательно не стемнело. Потом расстелил постель и взобрался на полку. Думал, что не будет спать всю ночь, но под укачивающее движение вагона и гипнотически-равномерный стук колёс, вскоре глубоко и спокойно заснул.

Около одиннадцати часов утра Олег Васильевич сошёл на станции нужного ему города, несколько остановок ехал на автобусе, и дальше уверенно шёл пешком. Одна из старых безликих пятиэтажек оказалась конечной точкой его пути. Латышев, раздумывая, несколько раз обошёл вокруг этого дома, после чего поднялся на последний этаж третьего подъезда. Нажал кнопку звонка самой скромной двери на площадке. Заметно волновался в ожидании. Ему никто не открыл. Он позвонил ещё. Немного подождав, медленно спустился вниз, вышел из подъезда и сел поблизости на скамейку.

Он думал, как ему быть дальше. Так, в раздумье и неопределённости Олег Васильевич просидел довольно долго, не замечая течения времени. Проходившие мимо люди, жильцы дома или случайные прохожие, заставляли напряжённо-задумчивого Латышева немного нервно реагировать на появление каждого из них.

И вот, когда он уже устал ждать, из-за угла соседней пятиэтажки появилась молодая женщина, ведущая за руку ребёнка – мальчика лет шести. Они неторопливо шли к подъезду, напротив входа в который, у старого тополя с опадающей листвой, сидел на скамейке одинокий мужчина. Женщина не сразу заметила этого человека. Проходя мимо, она взглянула на него и отвернулась, но затем что-то заставило её обернуться ещё раз. Она вдруг остановилась, пошатнувшись, и застыла на месте. Мальчик удивленно посмотрел на мать.

Олег Васильевич встал со скамейки, и как-то странно ссутулившись, подошёл к женщине с ребёнком. Она побледнела, но не сказала ни слова.

Латышев присел перед мальчиком, доверчиво сиявшим на него чистым синим взглядом, и взял в свою ладонь маленькую теплую ручку.

Словно невидимые путы вдруг опали с его души, и это внутреннее освобождение прошло по телу горячей волной. Глаза Олега Васильевича начали колоть влажные иголочки, он отвёл взгляд и поднялся перед совершенно растерянной матерью.

– Лена… – сказал он изменившим, дрогнувшим голосом. – Я приехал знакомиться со своим сыном…

– Нам нужно поговорить, – осторожно сказала она, когда поздно вечером, покончив с дневными заботами, они удобно устроились на диване.

В подчёркнуто спокойной интонации её голоса он почувствовал искорку серьёзности предстоящего разговора. Это было некстати. Серьёзные разговоры вообще некстати, потому что они приносят проблемы, которые заставляют думать, давать обещания и принимать решения. После душного летнего дня хотелось просто расслабиться у экрана телевизора. Он умоляюще посмотрел на неё. Она поняла его немую просьбу, но намерения своего не изменила.

– Нам нужно поговорить. Удели мне немного времени.

– Сейчас будет фильм…

– Фильмы ты смотришь каждый день.

Он взял пульт и нажал кнопку. Телевизор ожил и на стенах комнаты, утопающей в мягких сумерках, замелькали разноцветные тени пляшущей рекламы.

– Выключи его, пожалуйста, – попросила она.

– Я хочу фильм посмотреть.

– Выключи.

– Что, настолько серьёзно?

– Да. По крайней мере, для меня. Но я надеюсь, что и для тебя тоже.

Он недовольно погасил экран телевизора. Отброшенный пульт упруго подпрыгнул на диване. Они помолчали.

– Если что-то надо купить, то я заранее согласен.

– Нет, покупать ничего не нужно.

– Тогда я тебя слушаю.

– Не догадываешься, о чём пойдёт речь?

– Я же не следователь.

– Давай поговорим о нас с тобой.

Он нетерпеливо заёрзал на месте.

– Ты против такого разговора?

– Нет, конечно, но… не хотелось бы сейчас. Да и к чему вообще эти разговоры, если у нас всё хорошо.

– Да, хорошо. Слава Богу.

– Ну, вот.

– Тогда тем более нам нужно поговорить.

– Почему тем более?

– Потому что.

Он внимательно посмотрел на неё.

– Не понял.

– Мы с тобой живём уже полгода, – сказала она. – Как ты думаешь, это много или мало?

– Это нормально.

– Нормально для чего?

– В смысле… вообще.

– Я тебе за эти полгода ещё не надоела?

– Нет, конечно, – он искренне удивился прямой постановке вопроса. – С чего ты взяла?

– Тебе хорошо со мной?

– Ну… в принципе, да.

– А без принципа?

– Тоже… Что за допрос такой, я не понимаю?

– Это не допрос… Можно я ещё спрошу?

Он сделал неопределённое движение плечами:

– Спрашивай.

– Скажи, пожалуйста, я тебя устраиваю… как человек?

– Боже мой. Конечно, устраиваешь.

– Давай, я спрошу ещё более конкретно: я тебе нужна?

Он взглянул в её карие, необыкновенно серьёзные глаза.

– Да что с тобой сегодня?

– Ответь, пожалуйста, если можешь, – настойчиво попросила она.