— Отведи его в комнату и присоединяйся к ужину.

Он так и делает. Отдает малыша на попечение бабушки и дедушки, помогает Бену подняться наверх. Майк усаживает его на постель, накидывает на плечи мягкий плед, внимательно смотрит, словно ожидает, что вот сейчас Бен заговорит, но тишина убивает, и он выходит. В коридоре, прислонившись спиной к стене, стоит Тина. Он знает, она последняя, кто станет помогать ему, но для Бена девчонка сделает что угодно. Он не знает, как попросить ее о помощи, но и молчать уже нет сил. Ему не справиться без помощи.

— Он будто умер в тот день вместе с ним.

— Так бывает, когда умирает тот, кого ты любишь.

— Я больше не могу смотреть, как он страдает. Сделай что-нибудь.

— Боюсь, если я его убью, ты меня не простишь. Пока ничего другого мне в голову не приходит. Я думала, он уже должен был обзавестись иммунитетом к любой боли, но это же Бен.

Тина подходит к замершему на кровати парню и уже не слышит, как закрывается дверь. Все ее внимание теперь принадлежит живому мертвецу, воспитывающему ее сына. Она ненавидит судьбу за то, что этот мальчишка постоянно должен страдать, но и перестать злиться на него не может. Девушка ставит горячее какао на тумбочку у кровати, когда слышит тихий голос.

— Ты знаешь, как он умер?

— Ты обещал позаботиться о Хантере!

— Тина.

— Нет, Бен. Теперь ты меня послушай. Ты обещал позаботиться о нашем сыне. Но вместо этого впал в депрессию. Довел себя до еще худшего состояния, чем в прошлый раз. Заставил нас всех волноваться. Ты обещал быть сильным.

— Я был сильным! — он трет глаза, — Ради Хантера, ради родителей и Майка. Знаешь, как он старается, чтобы я больше не боялся. Я был сильным ради Виктора, который оказался там из-за меня. Понимаешь? Все это моя вина. Я убил его.

— Боже. Бен, это не твоя вина. Не смей винить себя в его смерти.

— Расскажи мне. Я должен знать. Я хочу знать.

Девушка садится на край кровати. Всматривается в выцветшие от боли глаза. Чувство вины убивает его. Не боль, не тоска, а вина. Да, он должен знать. Она тоже должна была, потому и позвонила матери Вика. От неизвестности только больнее — она понимает. Мысли в голове путаются. Она уже знает, что собирается сделать, только не знает как.

— Никто не знает точно, миссия была секретной. Миссис Андерсен сказала, что его застрелили, когда патруль попал в засаду.

— Я как будто задыхаюсь. Воздух словно отказывается идти в легкие, — он закрывает глаза, смаргивая слезы.

— Знаешь, Бен, они вручили ей его жетоны и флаг. Он умер американским героем. Понимаешь, он стал героем? Ты должен им гордиться.

— Я всегда им гордился. Он стал героем задолго до этого. Помнишь наш выпускной…

Она помнит. Она помнит и выпускной, и то, что было после него. Иллюзию счастливой жизни и вечный ужас, который заставил ее бежать в другой город. Тина вздыхает, треплет Бена по волосам и сама не замечает, как начинает плакать. Она совершенно отвыкла от этого — от эмоций.

Они ведь так и не попрощались. Вик звонил ей пару раз, но ничего не говорил о боевых операциях, только спрашивал о жизни, о Бене и сыне, иногда о матери. А ведь он так гордился ей. Куинн развелась с мужем. Она открыла свой магазин и даже написала заявление в полицию, где признает, что была жертвой тирании Андерсена-старшего, и просит помощи для себя и своего сына. Вот только все это было сделано слишком поздно. Она осталась жива, а Вик не дослужил несколько месяцев до конца своего контракта. И за это глупо ее ненавидеть, но Тина ненавидит. Всем сердцем. А еще жалеет, ведь нет ничего хуже, чем пережить своего ребенка.

========== 40. ==========

Глава 40.

Бен просыпается один, хотя точно помнит, как Тина гладила его по голове и что-то напевала, пока они не заснули. Он открывает глаза и впервые за много дней готов принять новый день. Возможно, Майк был прав в том, что родные места пойдут ему на пользу. А может быть, грубоватая любовь Тины помогает справиться с собственной болью. Одно дело — знать, что она чувствует, другое дело — видеть это на ее лице. Бен опять эгоистично забыл, что у него нет монополии на боль, и что ни он один любил Виктора.

Мейсон мурчит над ухом, нагло расположившись на второй подушке. Когда-то она принадлежала Вику. Это было единственным, что он принес из своего дома в тот вечер, после разговора с отцом. О, Бен совсем забыл о баскетбольных медалях, паре кубков и куртке. Он видел их вчера мельком, пока Майк доставал плед.

— Ну-ка, Мейс, убери свою мохнатую задницу с подушки.

Кот отрывается от вылизывания шерсти, недовольно дергает хвостом, презрительно смотрит на хозяина и возвращается к прерванному занятию, так и не убравшись с подушки. Бен думает, что эту наглую морду родители окончательно разбаловали, но все равно не отказывает животному в почесывание животика.

На тумбочке у кровати стоит вчерашний какао. Напиток покрыт полупрозрачной пленкой. Это выглядит отвратительно. Бен морщится. Рядом с кружкой лежит цепочка с жетоном. Одним. Скорее всего, второй миссис Андерсен оставила себе. Бен надевает цепочку и прячет жетон под футболку. Он относит кружку в ванную комнату, выливает содержимое в раковину. Когда он поднимает глаза и встречается взглядом с собственным отражением, время будто останавливается. Он не видит себя, не видит, до чего довел свое тело, он видит грустные зеленые глаза и поджатые губы.

— Я никогда не разочаруюсь в тебе. Но я постоянно разочаровываюсь в себе. Я не справляюсь. Мне не справиться без тебя, Вик! И я не знаю, что буду делать, если ты разочаруешься во мне.

Собственное отражение предсказуемо не отвечает. Только смотрит покрасневшими глазами и напоминает напуганного олененка. Но Бен не олененок. Он человек. Человек, у которого забрали все. Он не думает о сыне, о родителях или друзьях. Он думает о себе. О своей боли и своей слабости. Сейчас он как никогда близок к тому, чтобы окончательно сдаться. Он так устал бороться.

Мать все-таки постирала баскетбольную куртку Андерсена. Бен спрятал ее перед отъездом под грудой грязного белья год назад, а Джули нашла. Теперь эта куртка висит в пустом шкафу. Выцветшая и потрепанная. Одна. Прямо как Бен.

Он кутается в потертую ткань. От нее больше не пахнет морем. От нее вообще больше ничем не пахнет. Разве что пылью и маминым кондиционером для белья. Это не похоже на почти забытые объятия Виктора, но она все еще хранит в себе воспоминания. Впервые Вик надел ее на Бена, когда на пороге школы появился Майк. На улице было холодно и у него стучали зубы, а потом на плечи опустились теплые ладони и эта самая куртка. Художник помнит, как Вик был готов сражаться за него даже со своим отцом. Бен же не готов сражаться даже с самим собой.

Хадсон наглухо застегивает куртку и спускается вниз. Родители еще спят, Тина с Хантером тоже. Майк пьет кофе на кухне. Судя по синякам под глазами, он еще не ложился. Наверное, боялся, что повторится новогодняя история с кражей алкоголя и побегом погребенного под собственной болью Бена в неизвестное направление.

Бен наливает себе кофе, садится за стол напротив. Он молча наблюдает. Будто ждет чего-то. Он и сам не понимает, чего ждет. Скорее всего, реакцию Майка на свою «ожившую» персону или на то, что опять бросил сына. Но Майк гипнотизирует баскетбольную куртку, согревая дрожащие от недосыпа руки чашкой.

— Она тебе идет.

— Она больше не греет.

— Куртка — не человек, Бен. Тебе нужно принять это.

— Я знаю. Я должен попрощаться.

Майк кивает. Он прекрасно понимает мальчишку — им всем необходимо было попрощаться. Пусть они не были с Виктором лучшими друзьями, или друзьями в принципе, но они были связаны. Да и враг твоего врага всегда твой друг. Если он не говорит вслух, то не значит, что он ничего не чувствует.

Когда Бен допивает кофе и собирается уйти, Шеппард кладет на стол ключи от своей машины. Черная «Camaro» призывно сигналит во дворе, напоминая о своем присутствии.

— С днем рождения, Бен.