– Не стоило так делать… – говорит она, каждое слово выходит с кашлем и так тихо, что я почти не слышу, ее голова лежит у него на груди, а рука безжизненно повисла.

Феликс перекидывает ее через борт, внутрь лодки.

– Ты в порядке. А теперь давайте одеваться и есть.

Я подплываю к лодке и приподнимаюсь, чтобы заглянуть, проверить, что с сестрой. Ее глаза ищут мои, она моргает медленно, кажется напуганной и опустошенной. В том, как она скукожилась в углу, есть что-то от насекомого, ощущение надломленности. Я уже готова начать волноваться, но она меняет выражение лица стремительно, как по мановению волшебной палочки, смеется и говорит нам, чтобы мы скорее залезали в лодку, пока не совсем окоченели.

Скатерть для пикника мы по очереди используем в качестве полотенца, и, пока Тильда вытирается, я замечаю, что она все еще дрожит, хотя, может, мне кажется.

Вскоре, укутавшись в сухую одежду, мы едим сэндвичи, пьем черный кофе из фляжки, передавая друг другу. Тильда, улыбаясь, говорит мне:

– С Феликсом всегда так – удивительно! Я очень рада, что ты к нам присоединилась.

Феликс говорит, он тоже рад, что я пришла. Он наклоняется в лодке, чтобы коснуться моей оголенной коленки, всего на секунду. В этот момент все ощущается острее, глубже, ярче, чем раньше. Небо, деревья, вода – даже ветчина в сэндвиче.

Позже, уже дома, я открываю «Досье» и пишу:

Тильда влюблена в Феликса, и, возможно, я тоже. То есть, разумеется, я имею в виду, что мне он нравится в качестве ее парня. Он такой привлекательный, умный, романтичный. У меня участился пульс, когда он снял всю свою одежду и я увидела его белое мускулистое тело, и потом, когда он прыгал в воду. Я не ожидала, что он совершит что-нибудь подобное при мне. Не могу припомнить, чтобы когда-нибудь у меня был такой увлекательный день. Единственное, было бы лучше, если бы он не держал Тильду под водой так долго.

1997

Самый жаркий и светлый день, какой я только могу вспомнить, и мы мчимся вниз по крутой горке где-то в Кенте. Под ногами пучки травы и бугры, поэтому я стараюсь держать равновесие, в то же время поглядывая вниз, на подножье холма, где стоят взрослые. Они разлеглись на одеялах, передают друг другу бутылку. Мама стоит отдельно от всех, пьет вино, курит, поправляет длинное желтое платье, которое она сшила вчера.

Она смотрит наверх, на наше соревнование, прикрывая глаза рукой, в которой держит сигарету, и мы бежим еще стремительнее, слетая с синего неба на поле. Мои ноги движутся так быстро, что я их уже не контролирую, они несут меня со скоростью миллион километров в час, заставляя то и дело подскакивать, мимо людей, пришедших на пикник, чьи голоса теперь обрушиваются на меня. Мама кричит: «Давай, Тильда!» – потому что моя сестра борется за первое место с девочкой, которую зовут Прешес, они идут нос к носу, уже почти у финишной черты. Светлые волосы Тильды развеваются, ее локти рассекают воздух, пока она не оказывается немного впереди, и тогда пронзительно кричит: «Я выиграла! Выиграла!» На миг я чувствую себя несчастной, но потом мама подбадривает и меня: «Молодец, Калли!» – и я снова довольна, хотя слышу в ее голосе нотку сочувствия – я буду последней. Внизу холма остальные дети падают друг на друга, а я, спотыкаясь, пролетаю мимо них, ускоряясь, вместо того чтобы остановиться, и, наконец, падаю головой вперед в черный колючий куст, который отделяет поле для пикника от другого, где ходят коровы.

Солнечный день погас, я стою на коленях посреди куста, руками упершись в землю, пытаюсь встать, но не могу, потому что запуталась в ветках, они впиваются мне в спину. Прикидываю, что можно съежиться и проползти обратно, переставляю руки, чтобы найти более устойчивое положение, и моя правая рука наталкивается на что-то твердое и бугристое в земле. Я хватаю это и слышу, как кто-то смеется, говорит: «Смотрите на Калли!» – и все прибегают к кусту. Мне становится любопытно, что это за предмет в моей руке, и я аккуратно держу его, продолжая медленно выползать на свет, пока не оказываюсь на траве. То, что держу в руке, белеет из-под слоя темных комков земли, которые я бережно счищаю, проходясь пальцами по всем трещинам и выступам. В моей руке покоится череп небольшого животного. У меня защипало в глазах.

Прешес подает голос: «Какая гадость. Что это?» – и все подходят поближе, чтобы посмотреть. Тильда предполагает, что это может быть череп теленка, потому что на соседнем поле гуляют коровы, а Прешес замечает, что я плачу. «Это потому, что ты последняя», – говорит она. Я вытираю слезы, но не совсем понимаю, почему они появились. Возможно, я расстроена, что прибежала последней, возможно – завидую победительнице-сестре, а быть может, думаю о погибшем животном. Забыла уточнить: это я вспоминаю наш день рождения, Тильды и мой. Нам тогда исполнилось семь.

Тильда говорит: «Не переживай из-за этого, пойдем на пикник, поедим торт». Я беру ее за руку, но в другой руке у меня остается череп, который я прижимаю к груди. Мама осматривает его и заворачивает в бумажную салфетку, говоря, что он, возможно, принадлежал ягненку и что это замечательная находка, она его когда-нибудь нарисует, но сперва его нужно как следует помыть, и я смогу отнести его в школу, чтобы поставить на стенд по природоведению, если захочу. Я вытягиваю руки, а мама льет на них сверху воду из пластиковой бутылки, а потом вытирает юбкой. Остальные дети стоят вокруг, смотрят, потом все поют «С днем рождения тебя». Я лежу на спине, моя голова у мамы на коленях, смотрю на Тильду, которая стоит, широко расставив ноги и подняв лицо к небу. Она тоже поет, хотя это и ее день рождения, а солнце светит сквозь ее волосы, из-за чего они сияют, как нимб. Тильда плюхается на колени, я привстаю, и мы сидим рядом, задувая свечи.

Следующий день – это понедельник, а значит – школа. Я приношу череп, завернутый в пакет, мы рисуем то, как мы провели выходные, и мисс Парфитт, наша классная руководительница, заглядывает мне через плечо и говорит: «Любопытно, Калли, выразительно!» Я объясняю, что вся эта мазня – это куст и скелет. Потом она рассматривает рисунок Тильды, где изображены торт ко дню рождения и желтый паук на небе, который обозначает солнце, и рассеянно комментирует: «Как мило». Мой рисунок темный, как мои волосы, а рисунок Тильды золотой – как ее.

Мисс Парфитт – моя любимая учительница. Она кладет череп в центр стенда по природоведению, как будто это самый ценный экспонат. Он таким и является, уж получше старого потрескавшегося птичьего гнезда и охапок высохших листьев и совершенно точно лучше яичных скорлупок с волосами, сделанными из салата, и нарисованными лицами. Я горда собой.

Но две недели спустя череп исчезает со стенда, и я рыдаю в классе, а мисс Парфитт стоит, скрестив руки, и строго говорит: «Тот, кто взял овечий череп, должен положить его обратно, тогда ему за это ничего не будет». Шли дни, но ничего не менялось.

Я могу думать только об этом. Мама и Тильда знают, насколько я расстроена, я ведь присматривала за черепом в память о погибшем ягненке и его матери. Чтобы приободрить меня, однажды после работы мама рисует череп, и мне приходится притворяться, что картина мне нравится, но цвета слишком яркие, картине не хватает мягкости. А ночью, когда мы с Тильдой лежим в кроватях, я говорю ей, что главный подозреваемый – это Прешес, потому что ей не нравится череп и ей не нравлюсь я. Тильда отвечает, что с удовольствием врежет по зубам этой зарвавшейся девчонке, которая просто хочет привлечь внимание, и что ей пора преподать урок.

– А еще таким образом ты заступишься за меня, – добавляю я.

– И это тоже. Я же твой ангел-хранитель.

Не могу понять по ее лицу: она действительно имеет это в виду, или ей просто нравится думать о себе как о ком-то особенном.

Несколько дней мы преследуем Прешес на игровой площадке, распевая: «Мы знаем, мы знаем, что ты сделала», – и я добавляю про себя: «А еще у тебя пальцы в бородавках, и пахнешь ты печеньем». Наконец, Прешес наносит ответный удар: «Не думай, что твоей ненормальной сестре все сойдет с рук, Тильда Фэрроу». Тогда Тильда действительно ударяет ее в лицо, и я плачу от переполняющих меня любви и благодарности, в то время как Прешес бежит жаловаться к мисс Парфитт. (Много лет спустя Тильда даже говорит: «Помнишь, как мы ужасно поступили с Прешес Макпис? Я искала ее на Фейсбуке, но ее там нет».)