Причина того, что система централизованного планирования плохо справляется с координацией полезной информации, гораздо глубже, чем вопрос о технических трудностях сбора и переработки огромных объемов данных. Фундаментальная проблема заключается в том, что значительная часть распыленной в обществе информации по своей природе не может быть передана в плановое ведомство. Эти знания локальны и мимолетны, и, чтобы они могли принести пользу, их должны использовать те, кто ими обладает. Хайек объясняет:
Сегодня мысль о том, что научное знание не является суммой всех знаний, звучит почти еретически. Однако минутное размышление покажет, что несомненно существует масса весьма важного, но неорганизованного знания, которое невозможно назвать научным (в смысле познания всеобщих законов), – это знание особых условий времени и места. Именно в этом отношении практически любой индивид обладает определенным преимуществом перед всеми остальными, поскольку владеет уникальной информацией, которую можно выгодно использовать. Однако использовать ее можно, только если зависящие от этой информации решения предоставлены самому индивиду или выработаны при его активном участии. Здесь достаточно вспомнить, сколь многому мы должны научиться в любой профессии после того, как завершена практическая подготовка, какую большую часть нашей активной жизни мы тратим на обучение конкретным работам и сколь ценное благо во всех сферах деятельности являет собой знание людей, местных условий и особых обстоятельств. Знать о неполной загруженности станка и использовать его полностью или о том, как лучше употребить чье-то мастерство, или быть осведомленным об избыточном запасе, которым можно воспользоваться при сбое в поставках, – с точки зрения общества так же полезно, как и знать, какая из имеющихся технологий лучше{58}.
И самое главное, рыночная система наилучшим образом приспособлена к тому, чтобы использовать мимолетное, эфемерное знание, распыленное среди потребителей, – знание ими своих собственных предпочтений. По большей части, до его проявления в действии это знание выявить невозможно; оно проявляется в решениях человека купить или не покупать конкретные товары по данным конкретным ценам. Передача этого знания через рынки определяет относительные цены потребительских благ и опосредованно – средств производства; в свою очередь, относительные цены формируют общую структуру производства.
Таким образом, используя распыленную информацию, применимую только в конкретных обстоятельствах времени и места, рыночный порядок посредством децентрализованного процесса взаимного приспособления миллионов действующих лиц создает более богатую и здоровую «экономику знания», чем любая система, вынужденная полагаться на централизованное планирование и регулирование всего и вся. Коллективисты не способны понять это в силу радикально упрощенного представления о том, что входит в социально полезные знания. Видя производительную мощь новых промышленных технологий, они вообразили, что абстрактное знание этих технологий и есть ключ к богатству, полагая, что с помощью этого знания беспристрастная группа экспертов сможет обеспечить всеобщее процветание.
Ошибка коллективистов заключается в игнорировании скромного, «бытового» распыленного знания, имеющего критическое значение для успешного применения новых технологий. Не сумев понять огромной полезности такого рода информации и незаменимости рынка в деле ее использования, они потребовали заменить якобы «расточительную» конкуренцию системой, буквально исключающей всякую возможность создания богатства с помощью новых производственных технологий.
* * *
Превосходство рыночного порядка в применении общественно полезной информации особенно наглядно, если иметь в виду попытки довести централизацию до логического предела – до полного устранения рынков и установления чистой системы централизованного планирования. Именно этот крайний вариант изображен в утопии Беллами, но осуществим он исключительно в царстве фантазии. На практике в условиях индустриальной экономики полное устранение рынков невозможно.
Проект устранения рынков in toto[9] в конечном итоге сталкивается с неразрешимой проблемой – невозможностью «экономического расчета» в отсутствие рыночных цен (открытой и исследованной экономистом Людвигом фон Мизесом, интеллектуальным наставником Хайека). Социалисты вроде Беллами считали, что экономический расчет – оценка альтернатив в терминах рыночных цен и издержек, прибылей и убытков – больше не нужен. Они полагали, что денежные соображения можно полностью игнорировать, а решения о том, что и как производить, можно принимать, учитывая лишь чисто технические и объективные факторы. Иными словами, они были уверены, что экономическую логику можно заменить техническим расчетом.
Однако это невозможно. Представьте себе директора завода, стремящегося добиться максимальной эффективности с учетом только технических критериев. На какие показатели он должен ориентироваться? Следует ли ему стремиться к максимальной эффективности в смысле использования энергии? Или важнее трудоемкость единицы продукции? А может быть, нацелиться на экономию сырья? Или на минимизацию брака? Максимизировать все параметры одновременно невозможно: улучшение по одному критерию неизбежно ведет к снижению эффективности по другим. Как измерить относительную эффективность различных компромиссов?
Без использования столь презираемых социалистами денежных оценок директор завода эту дилемму не решит. Для благосостояния людей важна лишь одна форма эффективности – экономическая: максимизация разности между стоимостью конечной продукции и затратами на ее производство. Эту разницу можно подсчитать только с помощью рыночных цен. Получается, что без экономической логики не обойтись, а экономическая логика предполагает существование рыночных цен.
В подобной ситуации положение менеджера безнадежно, даже если его задача сводится к производству одного-единственного продукта. Можете представить затруднительность его положения, когда ему поручат спланировать производственную деятельность в масштабе всей страны! Какой объем производства стали можно счесть «эффективным»? Каким будет «эффективное» количество стали при производстве автомобилей? Самолетов? Газонокосилок? Стальных балок для строительства офисных зданий? Гвоздей? Канатов? Как изменятся все эти величины в случае появления принципиально новой технологии производства стали? Можно ad infinitum[10] множить не имеющие ответа вопросы для каждого производимого продукта.
Социалисты воображали, что существует объективная мера внутренней ценности, не связанная с денежными ценами, которую центральный планирующий орган может использовать в своих экономических расчетах. Как правило, они считали, что «истинная» ценность каждого товара равна количеству труда, затраченного на его производство. Однако концепция внутренней ценности – штука трудноуловимая. Производственные возможности современной промышленной экономики намного больше, чем нужно для удовлетворения базовых человеческих потребностей; все остальное предназначено для удовлетворения субъективных потребностей и желаний. И лишь децентрализованная рыночная система в состоянии ответить на эти потребности и желания сколь-нибудь согласованным образом.
Рыночная система создает согласованный порядок, интегрируя эти субъективные предпочтения в ценовые сигналы, которые направляют всю экономическую деятельность через фантастически сложный процесс взаимного приспособления. В ходе политического процесса можно определенным образом менять интенсивность сигналов, скажем, облагая налогом или субсидируя отдельные виды деятельности либо перераспределяя богатство или доходы между людьми. Такое вмешательство предполагает наличие порядка, управляемого сигналами рынка, однако не заменяет его{59}.
