— Мы и у себя так едим, — сообщил он — то ли дымящей, с выпученными зенками рыбине, то ли деве. Ргея ждала, жаждала его взгляда, а он смотреть на неё и не думал.
— Я тоже научусь есть по-вашему! — проговорила она. — А если захочешь — научу тебя кушать по-нашему.
Сарос не удержался и засмеялся. Нежно и в то же время цепко посмотрел-таки на Ргею — и Ргея ожила! Печаль лица её куда-то подевалась, движения вдруг стали ловкими, складными, охотными!..
Рыбье мясо было вкусным и истекшее жиром — постным. Мех с водой Сарос придвинул к ней, и она, не спуская с него истовых глаз, заговорила, заняла, заполонила. Он оглядывался, всё время пересаживался поудобней, кивал в ответ, смотрел ей в рот, на её волосы, слушал пленительную музыку её прекрасной речи. Она энергично пересказывала какую-то чепуху — про удачную покупку, про прошлогодний страшно глубокий снег, про рыжего кота, кой упрямо, как человек, выказывал Кламении свою спесь, про волхвов, что могут знать изнанку жизни... Сама не замечая того, Ргея приспосабливала в свою речь словечки средиземного купечества. Саросу казалось порой, что она над ним посмеивается, толкуя о вещах загадочных, но после он понял: она желает, она готова и она вполне справится с тем, чтобы захватить его внимание целиком и полностью! Он и так думал о ней всегда — ей же хотелось, чтоб он глаз с неё не сводил!
Сарос громко и раскатисто рассмеялся, отложив кусок рыбины. Она после паузы, натолкав полный рот еды, засмеялась тоже. На коленках, смахивая с бороды и усов крошки, он доковылял до неё, взял за плечи и повалил. Глаза в глаза уставился на неё, а она отвернулась, дожёвывая. Он обтёр руки о траву и положил на её груди. Она проглотила последнее и серьёзно обратила на него свой синий, немигающий взор. Он нежно пальцами продавливал на ней платно, дыхание жарко вырывалось из его груди. Она, приоткрыв ротик, потянула за ворот его толстенного свитера, зовя. Ногами, уверенными в перстеньках пальчиками, расцепляющими подол ферязи, милыми глазами...
— Моргни, Ргея.
— А что, на Сьву похожа?
— Похожа...
Было ли жарко, когда солнце с юга и с запада пыталось углядеть, что там за бугорком?.. Было ли прохладно, когда сырая морока попробовала остановить игру людей?.. Было ли темно, было ли страшно — от воя лесной и болотной живности? Страсти и трепету тех двоих, сливавшихся в единое целое, было ни до чего...
Для него тогда существовала только она, а для неё — он! И не было под небом в ту пору людей более нежных и бережливых друг к другу, более вожделенных и близоруких... Зацелованные лица мужчины и женщины лучились счастьем, и всё вокруг куда-то делось, запропало — будто навеки...
Сарос тыкался в любимую шею, в живот, в ноги, в кулак собирал её волосы и жадно нюхал...
Она впервые в жизни не спешила подняться, что-то сделать — не хотелось даже говорить. Лишь перстами шевелила его уста... Он тонкими губами захватывал накрепко её рот, и она сбивчиво дышала... Ей было так хорошо, что делалось страшно за себя... Она не думала, как вести себя, — просто брала его руку и прикладывала к тем местам, какие не могли больше оставаться без его прикосновения... Она жалась к нему плечами, носом, ягодицами, коленями... Она громко и страшно стонала, царапалась и зацеловывала потом раны...
Рассвет встретили, раскрыв радостные глаза одновременно, и увидели, что сползли далеко от того места, где лежала недоеденная рыбёшка. Она побоялась поцеловать его в уста — почеломкала в лоб и пошла искать огниво. Он снизу смотрел на неё, вверх уходящую, потом запрокинул голову к небесам. Он готов был в одиночку предстать перед тысячью противников, чтоб нежность этого земного рая продолжалась бесконечно! И у него закружилась стойкая ко всему голова, когда она позвала нежно:
— Сарос, иди ко мне...
* * *
— Кто там у тебя больные? — спрашивал Роальда Лехрафс, когда вышли на прямую дорогу к главному городу халан.
Гот не ожидал вопроса — он был уверен, что таврическую болезнь выдумал вечный советник Сароса Карл. А теперь вот и Лехрафс... И смотрит с внушением и нетерпением.
— Человек сто у нас было...
— Сколько у меня ваших больных я знать желаю!
— Надо считать, кто из них остался с тобой.
— Вот и посчитай. Жду, пока солнце не поравняется с теми тремя деревами. Спеши, брат!..
Сей важный разговор произошёл, когда халанское войско, полное добычи, прошествовав по берегу протяжённого озера, встретило речушку, из того же озера вытекавшую прямиком к городу.
Люди были довольны: множество захваченных лошадей, оружие, посуда — есть чем похвастаться дома! Женщины и жёны будут рады...
К Лехрафсу подъезжали парочки: мужи с жёнами, подъезжали и задругами — испрашивали разрешения его им в город не ездить, а остановиться в родных, рядом находившихся селениях. У многих тут знакомые, у многих тут дома и наделы, за коими до возвращения приглядывали соседи.
Лехрафс был разумен: всех благословлял, дозволял остаться и наперёд приглашал в свою рать. Живите, мол, и плодитесь — только из северян никого не берите с собой...
Вопросов не было. Орда редела довольно быстро, а солнышко уж висело над тремя указанными вешками.
— Вон они стоят.
— Мало их что-то... Проглядишь кого — привяжу к бревну и пущу по Дону!
— Что собираешься с ними делать?
— Вопросы свои держи при себе. Сам-то с теми сучками сносился? Нет ли?.. Не то вставай к ним — тогда и на вопрос твой ответить сочту за обязанность.
— Поеду ещё поищу. Надо бы загодя... — Роальд рад был не присутствовать вместе с Лехрафсом на чём-то страшном.
Царь один без сопровождающих подъехал к рядку из двух десятков человек, запросто проговорил:
— Слаще мёда худая баба! Коль сладка, то, стало быть, и худа! Горше полыни воспоминания о ней, проклятой... Эй, ты! — одного подозвал к себе царь. — Раздевайся донага!
Воин без обиняков и промедления скинул с себя всё. Царь осмотрел его, потом второго, третьего... При виде седьмого подёрнулся будто.
— Думал — так это, не беда, мол... И прошло вроде, но... — сокрушался седьмой.
— Это зараза, брат. Зараза для всех нас, которая смертью пахнет! — с отвращением косился Лехрафс на бубонные шанкры.
— А отпусти ты меня обратно в город тот — отплачу стервецам за зло!
— Нет, не пойдёшь ты туда. Пескари, на бережке оказавшись, и то свою стайку в водице ищут, задыхаясь навсегда воздухом... Кто, братки, зазря сюда поставлен?
Тишина в ответ.
— Есть средство, чтоб опять вам добрыми воинами стать. Только всех вас собрать требуется... Кто ещё остался?
Отобранные залопотали, забормотали, принялись указывать и называть кого-то.
— Ты и ты — пойдите к тем своим и скажите, что отправитесь на острова: есть такие у меня — что-то вроде рая. Мужчины и женщины там дни коротают — лишь на берег до поры им выходить нельзя. Даже не знаю, бежит ли кто оттуда.
Двое посланных к готско-сериванским подразделениям дослушивали обнадёживающий сказ главного халана. Навстречу им ехали четверо с Роальдом.
— Вы куда? — спросил Роальд, останавливаясь. Получив сбивчивые объяснения, сопроводил пополнение для карантина дальше.
Ни шатко, ни валко — набралось вскоре больных около шестидесяти человек. Не желая более терять ни минуты, Лехрафс послал Гуды вперёд, чтоб тот подал знак, кому следует...
И деньки стояли погожие, и предприятия последние стались удачными — да только смурыми были те шесть десятков человек, не ясно до конца, на что обречённых...
Когда в условленном месте с тропы свернули на берег, отряжённые для рая бедолаги растерялись и заверещали. Коней у них забрали, общались с ними теперь немногословно, указали на песчаный бережок и приказали стоять там... Что ж здесь поделать? — Стальная гвардия обступила полукружьем и нетерпеливо вглядывалась на серёдку реки.
С этого местечка отчётливо было видно, как река ширится и превращается в озеро. Посредине виднелся островок, похожий издали на чёрную кочку. Справа от него к войску следовали две маленькие лодочки.
