— Чем занимается ваш сын? — наконец спросил главный варвар.
Мать, безошибочно определив в Карле хорошего человека, всё же отметила в вопросе неприятное ей пристрастие. Сын, понуро замерший за троном, бросил на Карла недоверчивый, растерянный взор.
— Он служит мне, капитан, — ласково отстраняя супругу, с достоинством произнёс Петроний. Он назвал командира пришельцев «капитаном» — от древнелатинского «капут», означавшего «голова»; отсюда и главный холм Рима величали Капитолийским. — Он пишет стихи, был на войне в Британии, — чуть задирая нос, доносил гордый римлянин, впрочем, судя по использованному словцу, не чуждый заискивания.
Гот из его объяснений понял лишь то, что симпатичный, женственный юноша где-то воевал. Разумеется, о стихах Карл совершенно не имел представления.
— С кем же ты воевал?
— С дикарями, — быстро доложил сынок и... осёкся.
— И как — успешно?
— Мы отрезали им всем носы и привязали к колам вдоль дороги! — стараясь показаться истинным воином, произнёс юнец, не заметивший в интонации Карла раздражения. Родителям хотелось подать наивному сыну знак...
Карл, вникая в смысл фразы, без паузы обойтись уже не смог. Представив мысленно нарисованную молодым Лаем картину, поморщился, хмыкнул, взглянул на дам и на мужчин. А отец и сын, углядев замешательство варвара, откровенно стали пялиться на него. Их чёрные глаза были наглы, внимательны; победный блеск озарил лица. Матушка с дочерьми тоже с неподдельным интересом наблюдали мгновение чистосердечного смущения Карла.
«Отрезали носы и всех привязали к кольям...» — вот что покоробило дикаря.
«Ай да Сциан! Молодец!..» — Вся семейка чуть развернулась и наслаждалась человеческой слабиной гостя, который только что вёл себя так уверенно...
Тишину оборвала матушка.
— Этот солдат очень мил! Его все слушаются... Имя ваше, кажется, Карл?
— Я с детства в разведке и на войне, но за всю свою жизнь не отрезал ни одного носа!
Слишком быстро оправился варвар и некстати — неприятное положение семьи возобновилось... Как омерзительны эти лесные дикари — с их твёрдыми лбами, упрямством, змеиными и лисьими лицами!..
— Рим должны уважать все! — вновь попытался покрасоваться в глазах отца и матери Сциан. Но Карл оттого и наблюдал так пристально, чтобы выяснить для себя, как говорить с этим миром.
— Я всегда Рим уважал — за эти дома, о коих слышал не единожды, за ум, за оружие... Но я никого не уважаю за жестокость! — проговорил медленно гот.
Матушка с удовлетворением и немалой симпатией к непосредственному человеку отметила, что у гостей расправы не в чести. Она поторопилась успокоиться: Карл уродился таковым, что проигравшим не собирался быть и после смерти... Обнажив меч размером от груди до пола, он предложил:
— Давай с тобой, храбрый воитель, устроим поединок! Проигравший — будь он мёртвый или живой — лишится носа.
Отец, за эти полдня ещё не привыкший к столь дерзким выходкам, воспылал очами, приподнял плечи и перестал дышать. Матушка заморгала светлыми глазками, усиленно соображая, как бы всё исправить, вернуть, переговорить, заставить не горячиться. Девицы, повидавшие многих воинов, в какой-то миг узрев в северянине милого, смущающегося человека, теперь вновь почувствовали неприязнь к нему — красивому злодею. Сын — когда-то нечаянный воин Рима, чуть качаясь, с нетерпением ждал слова от матери или отца. Сенатор начал было что-то предлагать, но Карл выжидал именно этого момента и осёк его:
— Если я велик для тебя, славный римский победитель, то выбери сам из всех моих людей, с кем ты будешь биться. Но на кону всё так же будет нос... У меня в отряде есть две женщины... — Карл сделал шаг к хозяйке и, не сводя с неё глаз, досказал сынку: — Не желаешь ли отрезать женский носик?
Сциан волком смотрел на щёку и уста Карла.
Гот был доволен. Не сиюминутным триумфом своим — просто он понял то, что ему надлежало знать о Риме и людях его. В отличие от кадровых воинов Севера — о большеглазых, суетных и внимательных к слабостям других людях, ступающих какими-то странными, убористыми шажками. Это другой, совершенно другой народ! «Как можно кушать, когда вокруг одни тюфяки и ложи? А на подставках, какие зачем-то всучили нам, всё ездит, ползёт, плескается?..»
— Зачем вам мой сын? Он не способен к войне. Его оттуда вернули благодаря связям Петрония... Над нами бы посмеялись, не будь мой муж сенатором. Он готовит ему другую карьеру — тихую, — подойдя вплотную к Карлу, призналась хозяйка.
— Мы остаёмся у вас...
— Конечно, конечно — милости просим. Вы нам очень понравились... — Женщина была немного успокоена потеплевшим лицом сурового дикаря. — У нас дочери воспитаны строго — понимаете, Карл? Двух из них, кои будут более достойны, мы намерены отдать в храм Весты...
— Уведите или увезите их — я не собираюсь никого сторожить... Сколько Север скажет, столько мы и будем отдыхать. В вашем доме... И вот ещё что. Если хоть капля вина будет поднесена моим солдатам, то забудьте обо всех своих носах! — распорядился Карл, нисколько не боясь показаться чересчур жёстким.
Рим достигнут, стремиться больше не к чему... Карл знал, что если Север и отыщет какое-то занятие своим союзникам, то это непременно будет какой-нибудь поход в земли неблизкие — то есть расставание с городом неминуемо. А ведь Рим пока остаётся незнакомым и неосмотренным...
Гот прошёлся по периметру внутренних балконов, разглядывая дородную, обездвиженную искусством какого-то умельца, деву, толкнул мраморный поручень на изящных, к низу утолщённых, столбцах — проверял крепость. То и дело ему приходилось поспешно уворачиваться от носившихся по проходу собратьев, разыгравшихся двумя командами в прятки. Варвары, словно детвора в Двинском или Неманском лесу, кричали, толкались, вылетали из комнат, сигали со второго яруса на лестничный пролёт, ловко на задницах скользили по перилам.
— Броккен, — прокричал, смеясь, Карл, — где остальные?
— Спят, — послышался ответ.
— Двери заперли?
— Все заперли и сторожей поставили, — отвлёкся от игры Броккен, проиграв забег к кону... Борясь с желанием присоединиться к захватывающей забаве, командир отправился осмотреть подчинённых лично.
В столовой вповалку на мягких подушках мертвецким сном почивали довольные бойцы. Сап и храп колыбельно аккомпанировали доблестному братству...
Выходя из столовой, Карл встретил двух слуг — мужчину и женщину. Никто из вояк не обращал на них ровно никакого внимания, но искушённый разведчик, зная, как опасны бездействие и праздность, более для порядка остановил их.
— В столовой оставалось много еды — кто всё унёс, кто убирался? — начал он с необязательного вопроса.
— Мы и другие, — ответил немолодой мужчина.
— Какие другие? Ведь людей у вас немного?
— Управляемся... — ответили оба в один голос.
— Ну-ка покажите мне всех! А наперво — где тут отведён покой для сна?
— У каждого — своя комната. У прислуги и сторожей приют внизу — вон там, где ваши солдаты бегают. Кто-то остался дома — не пришёл сегодня... — не без охоты объяснил мужчина.
— Покажи, куда снесли посуду, — сказал ему Карл. — А ты иди в залу к госпоже и не шатайся тут без моего ведома! — строго внушил он женщине.
Мужчина привёл гота в трапезницу, показал маленький выход, занавешенный бордовыми шторами. По лестнице спустились вниз — оттуда слышались отголоски какой-то деятельности. По шуму можно было определить: там не менее десяти человек. Карл взялся за меч, вспомнив сразу о Бореас и Лане, чуть отстал от провожатого.
Запахло вкусным, мясной дух перебивали ароматы каких-то диковинных специй. От паров сделалось душно...
Вокруг двух шаровидных печей крутились с полдюжины людей, кои разом повернулись к вошедшим. Карл, не желая привлекать к своей особе ненужного внимания, прошёлся вдоль длинного стола, на котором пестрела нашинкованная заправка к каше и мясу.
На конце тёмного мрамора столешницы застыли две девки. По мере приближения к ним варвара они ниже утыкались носами в горку крупы и резвее нервными, пухлыми ручонками перебирали розовые и жёлтые бусины сорго. Деревянными планочками девчата понемногу ссыпали сухую, звучную ядрицу, одной рукой светлые, цельные зёрнышки сгребали в плошки, что были у них на коленях, другой — потемневшие и дроблёные бисерины отодвигали в копившиеся кучки.
