Иегуды был увлечён и покорен самообладанием русской богини, игрой её ума и женственности.

— Вы всё обговорили? Цена назначена? — очаровательно улыбаясь, с неподдельной заинтересованностью спросила Ргея.

Иегуды отвёл озорные глаза к присевшему за ним хозяину сокровища, потом с похотливым воздыханием прямо заявил женщине:

— Дело улажено. Я дам любую цену! — Перс мягкой ладонью огладил хрупкую талию Ргеи, чуть притянул её к себе, цепко изучил радугу и блеск прекрасных глаз богини. Она же ещё и открыла ротик, демонстрируя жемчужные зубки.

— Цену я тебе завтра скажу! — выкрикнул сзади Вертфаст.

— Я могу заплатить и сейчас...

Дверь стукнула ручкой о стену. Две пары мягких, сафьяновых сапог, словно кошачьи подушечки, легко внесли на середину светёлки Сароса и Стемида. Животный ужас обрушил сознание троих сидящих.

Перс встал и вытянулся перед серого цвета призраками, косясь на открытую дверь, — к ней подошли друзья купцы и наблюдали за ворвавшимися готами.

Вертфаст закинул голову в потолок. Гримаса на его лице более походила на злорадную улыбку.

Ргея сделалась красной, чёрные бездонные глаза будто просили милости у высших сил. Но просьбы эти были направлены ко второй, внутренней Ргее, всегда подсказывавшей и предостерегавшей. Гордая, ни в чём не виноватая душа девушки совестилась и кипела омерзением, неприятием всех, здесь собравшихся, всего этого проклятого стечения жаждавших её прелестей.

Сарос не узнавал её — он лицезрел перед собой одержимый бесовским отвращением лик. Страстный влюблённый не мог отыскать в этой комнате Ргею.

— Я у Херсонеса взял золото весом с коня, — обратился он к её подобию ледяным голосом. — А войско их оставил без мечей.

Иегуды оглядел с головы до ног двух варваров — ничего приличного из одежды, кроме сапог, на них не было. Он, щурясь, оценивал нынешнюю покупку и откровенно сожалел о внезапно подпортившемся качестве её.

Ргея сумела-таки сморгнуть и опустила глаза, решив более ничего не говорить.

В светёлку ворвался обрадованный Пётр.

— Они одни! Нет с ними армии! Правы были посланцы, что рассказывали о конце этих чёртовых варваров! Флот, мне сообщили, есть, но никакой армии и близко нет! — вопил по-гречески старый купец молодому. — Сейчас вот гонцы съехались! — не мог успокоиться грек, готовясь уже распорядиться, чтобы убрали отсюда треклятых дикарей, связали и утопили в море, как завшивевших собак.

Готы не поняли ни слова.

— Поедешь со мной?.. Я там — царь, — говорил темечку, переносице, кончику носа, припухшим губам мнимой невесты Сарос. Стемид тоже не замечал осмелевших, гоголем ходивших вокруг них купцов, наблюдая за любовью конунга.

— А что у тебя там — город? Дом ли? Хоть кровать?.. Вы же под землёй на медвежьих шкурах спите! И солнце к вам не ходит, оно за Тавром западает... — разложила всё по полочкам багряная лицом Ргея. — Армия погублена... Я не хочу тоже погибнуть, Сарос.

В голове конунга промелькнула мысль о заразе, «подаренной» войску херсонесскими шлёндами. «Но она, сидя здесь, ничего не может знать ни о болезни, ни об армии!» — успокоил себя он.

— Армия не погублена, она измотана, — вкрадчиво начал объяснять он. — Если я позову — она вновь придёт.

Но Ргея не поверила словам возлюбленного. Она ощутила свою правоту от той оправдательной лжи, и взор её стал жёстким.

— Так почему её нет с тобой? Не лги же! Зачем это?

— Может быть, я и лгал когда, но ты этого не слышала! — вскричал уязвлённый неверием гот.

Окружавшие их возмущённо вздрогнули, посмотрели друг на друга, соглашаясь, что неудобного варвара пора унять. «Броситься на них двоих скопом? Всем вместе, дружно, по знаку... Но эти два поджарых быка уложат замертво не одного из нас... А то и всех...»

Иегуды опять уселся. Откинулся на подушки, с насмешкой посматривая на готов.

Со двора в дом вошли воины постоянного войска Ас-града — все богатыри, все злы и решительны, как волки.

Не понимая строгого суждения возлюбленной, Сарос жаждал осмыслить происходящее. Сгорбленный, он развернулся, исподлобья посмотрел на скопление недругов. Великолепие их одежд будто подчёркивало его собственную звериную сущность.

— Тебе нужны наряды на мне и моя армия? Если эти змеи сейчас меня не закусают, я вернусь с армией!

Ргея улыбнулась и опустила прекрасные синие очи. Улыбка её содержала снисходительность.

— Мне нужен дом — тёплый дом... Мне нужны покой и уверенность... Мне надобно знать, что содеется завтра... Сарафан мне нужен и бусы. И тёплая люлька для дитя... Мне надо с кем-то говорить... Я не желаю ходить в тёмный лес за дровами для костра! — Ргея сожалела обо всём, что связало их в последнее время.

Сарос после её слов застыл статуей довольно надолго. Потом счистил засохшую землю с колена, потопал ногами, сбивая грязь, вытер сзади кожух и сел рядом с Ргеей. Устроил поудобней меч в ножнах, подложил под локоть подушечку — на манер присутствующих купчин, поднял повыше подбородок и широко улыбнулся женщине, казавшейся перед ним невесомой.

— Я бы мог взять тебя силой, а этих, что смотрят, как бараны, мог утопить в море. Я бы мог сжечь город... Под страхом разорения вашего гнезда я мог бы напустить ваших мужчин на всех без исключения женщин, и мы, дикари, смотрели бы звериные пляски ваших донага раздетых тел. Этому козлу, — Сарос издевательски пальцем указал на Иегуды, — я бы подобрал свинью пожирней да поморщинистей... Но я ничего этого не сделал! Скажи, не выдумывая, почему я сего не сотворил?

Вопрос был слишком сложен, Ргея заметно колебалась, но Сарос ждал правдивого ответа.

«Восхвалить его за это и тем успокоить? Возвысить за то, что не сделал жестокости? А в себе ли он?..»

— Сарос, уйди домой.

— Не уйду без тебя.

— Тебе не дадут со мной уйти — нас убьют.

— Давай возьмёмся за руки и пойдём к воротам, глядя друг другу в глаза, на зависть всем уйдём, ни на кого не оборачиваясь, и побредём пешком на мою родину... Я же люб тебе?

— Нет, не люб. Я хочу, чтоб ты ушёл... Ушёл... А мне нельзя с тобой! — клокотал голос несчастной Ргеи.

— А кто люб? — Сарос, сдавалось, запасся терпением.

Ргея собиралась ответить горячо и зло, неправду и назло, но всё это вместе с ответом, подразумевавшим истину, утопло в её сердце, в спутавшихся мыслях. Она закрыла лицо руками и жалобно заскулила.

Купцы, видя, что варвар без меры волен в чужом дому, ко всему дозволяет себе обижать женщину Иегуды, вновь суетливо встрепенулись, забурчали, топая, поменяли места. С порога светёлки послышался крик — звали людей, обязанных разрешить раз и навсегда всё это безобразие с надоевшими последними двумя дикарями.

С лестницы послышался топот. Купцы разом выскользнули из комнаты. Перс что-то крикнул Ргее и, остановленный вторым готом, шагнул за диван. Стемид и Сарос, выставив мечи, застыли посреди светёлки в ожидании боя.

— Вторым будешь ты! — на готском языке назначил Сарос очередь персу, и тот без перевода понял варварский рык.

Из-за двери донеслись чьи-то крики. Бухавшие ноги остановились, раздалось шипение шепотков. Перс, воспользовавшись отвлечением готов, молнией вылетел из светёлки.

Стемид сделал несколько шагов к порожку, встал, прислушался.

— Что такое? — спросил он у друга.

— Что такое? — обратился Сарос к Ргее.

Однако та была в полуобморочном состоянии: на бледном её лице — ни тени губ, глаза не моргали... Испуганный Сарос подхватил деву на руки и встряхнул.

— Ты так ей голову отломишь!

— Поди же лучше и узнай, в чём дело! — Сарос уложил болезную на диван.

Будто из живых никого, кроме двух готов, в этом доме не осталось.

Внизу с опрокинутыми скамьями воевала хозяйка, что-то нелестное, даже бранное бросая вслед поспешно покидавшим её дом людям. Забыв о страхе, к сведению дочек, слуг и прислужниц доводила некоторые примеры глупости муженька, а потом и вовсе откровенно принялась его костерить. Тот, словно чёрт из печки, объявился с улицы, первым делом посмотрел наверх — туда, где белела открытая дверь комнаты Ргеи.