Карл утвердительно кивнул головой. По нему было видно, что он не очень-то согласен с конунгом. Сопровождавшие военачальников молодцы-разведчики, конечно же, все слышали. Они, как и остальные, жаждали боя, и речь вождя пришлась им по сердцу.

— Как твои руссы? — после паузы спросил Карл; Сарос молчал. — Корабли горели... Кантеля корабли... — И опять внимание Сароса не сразу обратилось к словам Карла.

— Чего ж ты молчал?

— Огня было мало. Наверное, его попросту отгоняли.

— И далеко отогнали?

— Вчера не было видно. Если бы он сильно горел, мы бы увидели — дым по морю далеко стелется.

— С моря как они защищены?

— Каменная преграда с оконцами нависает над прибоем — цитаделью зовётся.

— А для чего она нужна, коли с кораблей можно высадиться и сбоку от неё, да и взять с тыла?

— На то, верно, она выстроена так, чтоб с моря к причалам не подойти, а при атаке со стороны города или при боковом набеге всегда есть возможность в корабли сесть и вырваться в море. Может из неё когда кольцо выведут вокруг всего порта.

— Как бы Кантель не стал штурмовать эту самую цитадель!.. Вот что, Карл, коней всех отдашь мне... — Сарос покосился на аргамака. — Я с гвардией пока сяду на них: город незнакомый, и мне надо везде поспеть... Ты от запада подойдёшь. Кантелю дашь знать, чтоб к тебе пристал. С его бойцами и ударишь. А Кантель с моряками пусть в море раздольное мчит и корабли бережёт, боя избегает и за нами смотрит. Ежели битва стихнет и он знамён наших над городом не узрит, пускай к Боспору назад идёт, да на берег глядит, чтоб забрать... Всякий исход возможен... Ну, теперь спать перед славной сечей! — Сарос, хмуря чело, первым поехал к кострам.

На следующий день все спали долго. Встав, готовились, радовались окончанию кочевого безвременья. До вечера, утекая извилистыми долами, выдвигались на позиции, не обращая внимания на ругань виноградарей, блеяние баранов. Из-за близко притаившейся смерти — своей ли, чужой? — ничему мало-мальски участливо внимать не могли. Воинство было молчаливо и задумчиво. Души — спокойны, мысли — пусты.

После ухода варваров Ас-град погрузился в состояние тревожного покоя. Все теперь могли более или менее спокойно вздохнуть и поразмыслить о своей роли в прошедшие дни, о потерях и притеснениях, произведённых незваными гостями. Запасы мяса были практически уничтожены. Призрак голода замаячил перед людьми... Те, кто занимался кормлением города с осени до весны, разорились. Зимой, а особенно весной сильно поднимавшиеся в цене мясо и зерно приносили купцам хороший доход. Теперь же мясной и хлебный ряды опустели. Первым же делом после оставления города готской армией, управа выкупила, заплатив вдвое больше обычного, остаток скота и большую часть зерна. Зерно тщательно спрятали, а скот, чтобы не мычал, не блеял — не тревожил слух черни — забили. Туши снесли в глубокие подвалы... Простой люд специально прохаживался по дворцовой улице, чтобы, подобно голодным псам, понюхать, облизнуться, побрехать.

Весть об оставлении Ас-града тут же разнеслась далеко по округе. Халаны, обитавшие на правом берегу Восточного Гипаниса, синды с его левобережья, прознав о нужде, наперегонки гнали к городу скот — надеялись на крупный барыш. Ноги халанских коней были проворнее семенящей поступи овечьих отар из гористой страны синдов...

Мясники обивали пороги домов Вертфаста и Спора, напоминали об их приказе отворять хлева и конюшни, об уговорах и обещаниях непременно оплатить убытки за счёт города при случае... Бояре же готовили рать для разбойного перехвата табунов, стад, отар. Приезжие купцы, снарядив небольшой караван, умчались частью в Тма-тарху, частью в Фанагорию.

Между тем домашняя жизнь некоторых обитателей Ас-града была взбудоражена. Вертфаст целые дни проводил дома, ел плохо, ни с кем не разговаривал, день и ночь прохаживался подле запертой двери Ргеи. Когда наложница открывалась, чтобы принять от служанки еду, просился войти. Ргея по-кошачьи сверкала отрешёнными, отпугивавшими глазами и без обиняков вновь затворялась.

Вертфаст не злился, не оскорблялся — нет, он обдумывал предложение Иегуды продать девку ему. Вертфаст мучился, сожалел, страдал и разговора с затворницей искал для того, чтобы услышать от неё обещание быть нежной с ним и в будущем. Но она эти дни была не в себе, и боярин боялся услышать что-то резкое, обидное, оскорбительное, обличительное, неучтивое... Он начинал думать, что сделка с персом всё же состоится...

Зависело ли что-то от успеха или неуспеха Сароса на Тавре? Наверное, и нет, думал Вертфаст. Если Сарос будет разбит — перс найдёт способ и с помощью заморской и местной гильдий вынудит его распрощаться с милой прелестницей. Если Сарос воротится с победой, Ргея также уйдёт. Ещё вовсе не известно, какая участь ожидает сам город. Возможно крушение всего, всего...

Вскоре началось то самое поселение, о котором говорил Карл. Халаны из союзной армии были посланы туда, их было от силы десятка два, тогда как редко расставленные дома простолюдинов с плетнями, огородами, загонами покрывали все плешки видимых гор и холмов. Агитаторы-лазутчики оббегали пустые жилища, и если кто попадался им, на бегу сообщали, что войско за ними — союзник Лехрафса и всех асов — именно то войско, сильное и несметное числом, которое разгромило ненавистных греков на Борисфене. Однако слушали их объяснения большей частью немощные старики. Остальные жители уже возводили великий завал перед наступавшими, сплачивались в бесчисленное ополчение и, волнуясь перед неведомой грозой, выспрашивали у видевших неприятельскую армию людей о её величине.

— Хорошо живёт здешний народец! — Роальд, покидая одну из хат на самой окраине посёлка, в руках нёс пёстрые коврики, половики, ухват, разноцветный, длинными стрелками, веник; ногой разухабистый вожак гвардейцев перекатывал жестяной котёл. — Конунг, давай наберёмся здесь и уйдём. Если поискать и в земле — видишь, за двором что-то прикопали! — то и домой вернуться, право, не стыдно.

— В римском железе уйдём отсюда! — громыхнул Сарос и зловеще рассмеялся. Хохотали и все, до кого долетели его слова.

Роальд бросил барахло и вскочил на коня.

Откуда ни возьмись, появился Роскилд — возник из бежевого однообразия домов и пустырей. К конунгу его поначалу не пропустили, но Сарос заприметил в толчее улыбавшегося, объяснявшего и устремлённо рвавшегося к нему человечка и дал команду пропустить. Опережая вопросы, Роскилд принялся выкладывать всё, что знает, слышал и видел. Необычное поведение без роду и без племени субъекта чуть веселило слушателей. Но лишь до того момента, пока добросовестный информатор не раскрыл некоторые тайны Ас-града, пока не коснулся Ргеи... Сарос остановился, стих, окаменел, выслушал ошеломляющее извещение. Приготовления херсонесцев сразу отошли на второй план...

Конунг прогнал от себя всех и уединился, что-то обдумывая, затем приказал Роальду глаз с Роскилда не спускать. Пройдоха слишком труслив и говорлив, чтобы врать так опрометчиво, и всё же...

Дорога привела чёрно-серое, грязное братство к дымам над завалами и закончилась широкой площадью. Не помышляя ударить по обороне прямо здесь, Сарос по открытому настежь местечку направился влево с твёрдым намерением влететь в город с восточной стороны. С баррикад слышались крики и свист. Халан послали к рубежу для всяческих провокаций и уговоров. Два десятка смельчаков из-под пронзённых стрелами щитов выкрикивали призывы о выдаче народным освободителям заморских псов... Поток стрел усилился и отогнал халан на безопасное расстояние, откуда их крики уже никто не слышал. Отдельные крепкие ругательства влетали в пустынную разъединительную полосу фронта и гасли в ней, удовлетворяя лишь горячие порывы крикунов.

Северяне неспешным манёвром заняли пологий склон. Пехотинцы, которым предстояло исполнить роль тарана, связывали свои щиты ремнями, изготовляя широчайшие заслоны. Таких заслонов требовалось множество: под их прикрытием и собирались подойти к завалу. Ратники за спинами несущих заслон ослабили удавки на колчанах. Засверкали наконечники ангонов и дротиков. Оружные поцеловали острия своих мечей и ножей. Конница, насчитывавшая едва две с половиной сотни хвостов, выстроилась в колонну по два и ждала.