Обход позиций он решил начать с восточного участка, который по инерции продолжал считать фронтальным для роты. Пошел не по ходу сообщения, а напрямик, чтобы заодно проверить и бдительность выставленных дозоров. Идти в темноте по изрытой и исковерканной целине оказалось не просто. К тому же мешали отсветы зарева, поднимавшегося над Рабочим поселком № 5. Судя по доносившейся оттуда стрельбе, волховчане не прекратили свои атаки и ночью. Однако стрельба эта, похоже, за несколько часов так и не приблизилась к ним — немцы намертво вцепились в свои позиции.

— Стой! Кто идет? — остановил его испуганный голос невидимого в темноте часового.

— Свои, — ответил Колобов, но едва успел сделать еще шаг, услышал клацанье передернутого затвора.

— Пароль?

— Ладога.

Только теперь он различил за бруствером небольшого окопчика каску, надетую на завязанную под подбородком шапку и настороженно поблескивавшие из-под нее глаза.

— Кажись, это вы, товарищ командир? Проходите, — часовой опустил винтовку и зябко похлопал себя рукавицами по бедрам.

— Что-то не узнаю тебя. Из пополнения? — спросил Колобов.

— Нет, из минометного взвода, что вашей роте надысь придали. Вон наши «самовары» в окопчиках стоят, а народ в землянке греется, — словоохотливо объяснил боец.

— Замерз?

— Есть немного. Да ништо, скоро сменка. Минут пятнадцать стоять осталось.

— Когда сменят, скажи своему взводному, чтобы минут через сорок пять пришел ко мне на НП.

— Будьте спокойны, товарищ лейтенант, передам в точности.

— Траншея тут где? Что-то не вижу ее.

— А вон она, метрах в тридцати. Только в колючке не запутайтесь. Ее тут еще немец поставил, а мы сымать не стали, проходы только сделали.

Добравшись до траншеи, Колобов повернул направо, где по его расчетам должна была находиться землянка взвода Козлова. Прошел метров двадцать и никого не встретил. Неужели Козлов не выставил дозоров? Не похоже на него.

— Стой! Пароль! — раздался вдруг совсем рядом строгий окрик.

Ответив, Николай с трудом разглядел укрывшуюся в нише траншеи высокую фигуру с втянутой по самую шапку в ворот шинели головой.

— Это ты, что ли, Первухин?

— Так точно, товарищ лейтенант, — радостно отозвался боец. — Нахожусь на боевом дежурстве. Во взводе все в порядке.

— Как противник себя ведет? — остановил его Колобов.

— А никак, товарищ комроты. Как днем еще убрался за болото, так и сидит там, не шебуршится. Я прислушиваюсь.

— Ты, случаем, не дремлешь на посту?

— Как можно, товарищ лейтенант? — обиделся Первухин. — Да и на таком морозе разве вздремнешь?

— Ладно, это я пошутил, — успокаивающе сказал Николай. — Взводный где?

— Минут пять всего как в землянку пошел, чтобы подремать чуток. Он у нас хлопотливый…

— Где землянка?

— А вон этот ход прямо к ней ведет. Шагов через двадцать в часового упретесь. Он у самой землянки стоит.

Немцы, оставившие днем эту большую землянку, видно, любили и на фронте жить с комфортом: на небольших оконцах — аккуратные занавесочки, деревянный стол, стоял из обструганных досок, на нарах — постель. Из-за нее и распекал своих бойцов Козлов, когда Колобов вошел в землянку.

— Своих мало, так вы еще и немецких «диверсантов» решили во взводе развести? Выкинуть фрицевскую подстилку на мороз!..

Увидев вошедшего командира роты, старший сержант на полуслове прервал разнос, по-уставному четко и толково доложил об обстановке.

— Вольно. Занимайтесь своими делами. Зашел посмотреть, как вы тут устроились, — сказал Колобов, усаживаясь за стол. — Что за диверсанты у вас объявились?

— Черноспинные, товарищ лейтенант, — хохотнул незнакомый Колобову молоденький боец, выносивший из землянки ворох лоскутных ватных одеял, половиков и душегреек. — Породистые какие-то вши. Против наших куда как сердитее.

Выбросив на мороз оставшуюся от прежних хозяев подстилку, бойцы вновь улеглись на нары, завернулись в шинели.

— Может, тоже приляжете на часок, товарищ комроты? Землянка теплая, просторная, — предложил Козлов.

— Нет, я к Застежкину еще загляну Ты свои позиции полностью оборудовал?

— Траншею восстановили, а перед ней, как стемнело, шесть щелей поглубже вырыли и снегом замаскировали — на случай, если танки на нас пустят. Нам бы патронов к «дегтярям» и бутылок с зажигательной смесью, товарищ лейтенант.

— Подумаем. Подготовь сводку и приходи минут через сорок на мой НП. Посоветоваться надо насчет завтрашнего дня.

— Да-а, завтра они нам, по всему видать, скучать не дадут, — согласился Козлов и тут же, подобравшись, ответил как положено: — Есть подготовить сводку и явиться через сорок минут на ротный НП.

Покинув землянку Козлова, Колобов свернул по траншее налево к позициям взвода Застежкина. Там, на севере, все так же гремела канонада и доносилась трескотня перестрелки. Николаю показалось, что за время, пока он находился в землянке, шум боя еще приблизился к позициям роты.

Первым, кого встретил Колобов на позициях взвода Застежкина, был замполит роты Волков. Он стоял в ходе сообщения, ведущем к разбитому дзоту, который бойцы приспособили под временное жилье.

— Не спишь, Юрий Сергеевич? — спросил Николай. — Мне сказали, что ты к раненым пошел.

— Только что оттуда, — подтвердил Волков. — Худо там, командир. Восемь человек уже умерло, а до утра далеко. Им сейчас медицинская помощь нужна и как можно скорее.

— Обещали помощь. Я радиограмму из штаба полка получил. Приказали в двадцать четыре ноль-ноль принять самолет с врачами и боеприпасами.

— Самолет?! — удивился замполит. — Гляди-ка, какое внимание нам оказывают!

— Видно, пока иного выхода нет, — заметил Колобов. — Я уже приказал Попову подготовить площадку для самолета. Ты сходи туда, проверь.

— Сейчас схожу, — согласился Волков. — Да, вот что, Николай. Тебе всюду не поспеть. Ты эту северную позицию доверь мне. В случае чего помогу тут Застежкину.

— Согласен. Хотя сейчас трудно судить, где горячее всего придется. Думаю, у Попова человек пятнадцать в резерв забрать. С его стороны немцев не так уж много, да и родной полк поможет в случае чего. А все остальное — загадка. С юга немцы тоже могут навалиться. Мы у них как кость в глотке.

— Вот и будь там, а я — здесь.

— Хорошо. Мне с тобой, Юрий Сергеевич, еще по одному вопросу переговорить хотелось, да не знаю, ко времени ли.

— Со мной всегда ко времени. Что за вопрос?

— Заявление я написал с просьбой принять меня в ряды партии. Ты как на этот счет, не против?

— Я тебе свое согласие уже давал. То, что в такой ситуации хочешь мне заявление отдать, — еще один плюс в твою пользу. Может, повременишь? Ведь в окружении находимся.

— Ты что, всерьез мне это говоришь? — вспыхнул Николай.

— А ты не обижайся на меня, старика. Прием в партию — дело нешуточное. А впрочем, если ты не против, одну из рекомендаций я сам тебе напишу. Заявление-то где?

— Вот оно, с собой ношу, — Колобов достал из планшета листок бумаги и передал замполиту.

Волков присел на корточки и, присвечивая себе фонариком-жужжалкой, прочитал: «В решающий бой за город Ленина хочу идти коммунистом и потому прошу партийную организацию принять меня в свои ряды».

— Что ж, убедительно.

— Значит, принимаешь заявление? — Николай помолчал и, вздохнув, добавил: — Тогда я тебе еще об одном факте из своей биографии должен рассказать. Мне в тридцать пятом по комсомольской линии строгий выговор вкатили.

— За что?

— Приехал к нам однажды в поселок лектор. К тому времени я уже киномехаником работал. Ну и стал он рассказывать, как люди будут жить при коммунизме. Дескать, ни тюрем, ни воров, ни бюрократов не будет. От ревности да разводов и следа не останется. Словом, картину нарисовал — как в сказке, где кисельные берега, молочные реки и блины с вареньем прямо с неба падают.

— А ты что, против?

— Да кто же против такой жизни? Я насчет ревности усомнился. По-моему, если человек по-настоящему любит, он не может равнодушно смотреть, как его девушка с другим обнимается. Так лектору и сказал. После этого мне и вкатили строгача за несознательность.