— «Мог», «не мог»… Что же ты сам со своей седьмой их оставил?

— Они наши пушки сбили, вышли роте во фланг и в тыл. Не отступи мы, немцы гусеницами бы всех передавили. Товарищ полковник, дайте мне одну роту из резерва и взвод тридцатьчетверок! Обещаю вам утром отбить оставленные позиции.

— «Резервную роту»… Свои роты надо беречь. Да и не выполнишь ты задачу с такими силами. Тут действия всего полка потребуются. А вот насчет танкового взвода, пожалуй, с тобой соглашусь. Посадишь на броню седьмую и впереди всей штурмовой группой на выручку своим пойдешь. У меня лишних батальонов нет. Сам напартачил, сам исправляй!

Помолчав, Шерстнев спросил:

— Ты по какому «личному вопросу» ко мне пришел?

— Хотел отпроситься часа на два. Нужно в медсанбате побывать.

— Рана беспокоит? — полковник кивнул на забинтованную левую кисть Андрея.

— Нет. С рукой ничего страшного. Заживает. Жена у меня там в тяжелом состоянии: два пулевых ранения в грудь и одно — в ногу Не знаю, жива ли?

— На два часа, говоришь? — нахмурился Шерстнев.

Он искренне сочувствовал своему комбату, но практической пользы от его поездки в медпункт не видел. К тому же роте нужно подготовиться к атаке, увязать свои действия с танкистами, договориться об огневой поддержке артиллерии. С другой стороны, как он будет ко всему этому готовиться, терзаясь в душе неизвестностью и опасениями за жену? Помолчав, полковник сухо согласился:

— Хорошо. Отсюда в роту можешь не возвращаться. Я позвоню твоему начальнику штаба. Только не задерживайся, готовиться к атаке нужно. Свободен до трех ноль-ноль.

Андрею повезло. До соснового леса, в глубине которого располагался дивизионный медпункт, он добрался на попутном грузовике, едущем за снарядами. Торопливо поблагодарив водителя, побежал прямо по снежной целине. В ушах его опять звучал взволнованный голос санитарки, вбежавшей минут сорок назад в его землянку:

— Товарищ комбат, вашу жену тяжело ранило. Она с поля боя раненого вытаскивала… Откуда ни возьмись, фриц недобитый… Лежал на снегу будто мертвый, а тут вскочил и из автомата… Раненого наповал, а Ольге Павловне… Я к ней подбежала, она уже без сознания была.

Пугачев долго не мог добиться, в какой из палаток лежит Соколова. Наконец узнал и, подойдя, неожиданно оробел. Сняв зачем-то еще на улице шапку-ушанку, заглянул под опущенный входной полог палатки: на трех койках, заправленных непривычно белыми простынями, лежали молодые женщины. Все — лицами к обшитому такими же белоснежными простынями потолку, с закрытыми глазами и без малейших признаков жизни. За столом, рядом с топившейся печуркой, склонив голову к зажженной керосиновой лампе, дремала почти девочка-медсестра.

Андрей тихо вошел и сразу же каким-то внутренним чутьем нашел Ольгу. Ее лицо было таким смертельно бледным, что он закусил от отчаяния губу. Боясь застонать, шагнул к ней, неловко задев сапогом за ножку стоявшей на пути койки. Дремавшая сестра испуганно вскинула голову.

— Кто вы? Сюда нельзя посторонним, товарищ командир.

Тогда Андрей на цыпочках подошел к ней, шепотом представился и объяснил, к кому он пришел с передовой.

— Жена ваша, да? — сразу подобрела девчушка. — Тогда накиньте вот этот халат и посидите рядом с ней немного. Не тревожьте ее и не разговаривайте. Она только что с операции, в шоковом состоянии. Ее нельзя беспокоить.

Склонившись, Андрей внимательно вгляделся в лицо Ольги. По неподвижным векам и посиневшим губам нельзя было понять — дышит она или нет. Перевел тревожный взгляд на прикрытую простыней и одеялом грудь и с облегчением заметил едва угадываемое, но равномерное колебание. Дышит! Вернулся к дежурной сестре и опять шепотом расспросил ее, где можно найти хирурга, оперировавшего его жену. Через несколько минут он уже взволнованно топтался у входа в самую большую палатку.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец из палатки, резко откинув полог, вышел крайне усталый высокий мужчина. Торопливо закуривая, спросил:

— Это вы меня ожидаете?

— Если вы военврач третьего ранга Вострецов, то вас.

— Чем могу служить?

— Полтора часа назад вы оперировали Соколову.

— Они нам, старший лейтенант, по фамилиям не представляются, — нервно дернул бровью хирург. — Так что извините…

— У нее двойное ранение в грудь и одно — в ногу, — торопливо уточнил Андрей. — Она моя жена. Как ее состояние?

— Вспомнил, — врач остановил движением руки Пугачева. Выбросил недокуренную папиросу. — Одно из ранений — довольно серьезное. Задето легкое. Два других — пустяки. Каких-либо патологических изменений я не заметил. Организм молодой, крепкий, а это — главное. Однако месяца три полежать в тыловом госпитале ей придется. Хотелось, конечно, чтобы не в блокадном городе. Но это, насколько я понимаю, больше зависит от вас. Все. У меня нет больше времени, извините. — И хирург так же резко вернулся в палатку, задернув за собой полог.

Взглянув на часы, Андрей торопливо побежал опять по снежной целине к дороге, повторяя про себя услышанное от хирурга: «Организм у нее молодой и крепкий, а это — главное». Через четверть часа, сидя в кабине попутного грузовика, он мысленно уже готовился к предстоящей атаке.

На Новом пятачке в роте Колобова по-прежнему было спокойно. Лишь с северной стороны не затихал бой. Там, не замолкая, гремела канонада, периодически возникала и обрывалась ружейно-пулеметная стрельба. Николаю с некоторых пор стало казаться, что шум боя постепенно приближается, становится все громче и явственней. «Да ведь это наши фрицев гонят!» — догадался вдруг, и его обожгла острая тревога за судьбу роты.

Он торопливо вынул из планшета карту и, придвинув чадящий самодельный светильник, склонился над ней. Так и есть. Их позиция, похоже, оказалась в центре наиболее узкого места образовавшегося коридора, в самой горловине еще не закрытого мешка. С севера на них постепенно накатывается волна отступающих от Шлиссельбурга частей противника. С востока гитлеровцы пятятся под ударами Волховского фронта. С запада давят ленинградцы. А с юга, от Синявино, в любую минуту могут подойти вражеские подкрепления на помощь своим отступающим дивизиям. Вряд ли у роты оставался шанс пережить наступающий день.

В низкую и узкую дверь землянки с трудом протиснулся Никонов. Сняв со спины рацию и установив ее в углу, он подошел к столу, подал Колобову листок бумаги.

— Ответ из штаба полка, — пояснил Саша. — Немного задержался, пока расшифровал.

Нетерпеливо взяв радиограмму, Николай прочитал: «Двадцатому. Держите оборону на занятой позиции. С рассветом активными действиями поможете своему батальону соединиться с вами. Подготовьте ровную площадку не менее ста метров и в двадцать четыре ноль-ноль обеспечьте посадку ПО-2 с врачами, медикаментами и боеприпасами. Площадку обозначьте по углам вертикальной подсветкой карманных фонариков. Третий».

Прочитав приказ, Колобов недоуменно уставился на сержанта. Доставка к ним врачей и боеприпасов, конечно же, обрадовала его. Но чтобы ради их роты был выслан специальный самолет — этого он не мог себе и представить. Тут власти командира полка, наверное, маловато. Не иначе как судьбой его роты заинтересовался штаб дивизии. Николай взглянул на часы. Без четверти десять. Надо не откладывая распорядиться насчет площадки.

Через полчаса, выбрав более-менее подходящий кусок поля, поставил Попова с двумя отделениями его выравнивать. Разбудил Никонова.

— Завтра отоспишься, а сейчас понаблюдай за противником. Может, засечешь что-нибудь интересное. С утра твоя помощь крепко понадобится. Как у вас на батарее со снарядами?

— Пока вроде не жалуются. Мы ведь в наступлении: за счет других участков подбрасывают.

— Видел, с насыпи пулемет ударил?

— Ага, я его еще вечером засек. Там метрах в пятидесяти левее у них еще один припрятан. В случае чего в момент придавим.

— Ладно, все равно погляди с часок. Анисимову скажешь, я к Козлову пошел, потом у Застежкина буду.