Алексей разорвал пакет, наложил тампоны на рану и начал перевязывать, бормоча какие-то бессмысленные слова. Ему было очень неудобно одной рукой накладывать бинт, а другой поддерживать голову раненого. Он хотел позвать Беду, но почувствовал, что голова Валентина становилась все тяжелее, словно наливалась свинцом. Перевязка уже была не нужна. Но Алексей продолжал бинтовать, словно надеялся этим удержать уходящую жизнь. Как и предвидел Валентин, вылазка увенчалась успехом: взяли двух «языков», захватили вражескую высоту. И хотя одного из «языков» и взял Алексей, радости не было.

Стрепетов не был уверен в том, что весь холм будет захвачен. Но он не был бы Стрепетовым, если бы не воспользовался удачей. Увидев, что штурмовая группа благополучно ворвалась в траншеи противника, он немедленно бросил туда подкрепление, взяв людей из других рот, и приказал держаться во что бы то ни стало. Вскоре он сам появился там и увидел, что бойцы, вместо того чтобы выйти на обратный скат, укрепляют оставленные гитлеровцами окопы.

Это привело его в бешенство, потому что подходы со стороны противника не просматривались из старых окопов и первой же контратакой гитлеровцы могли восстановить положение. Он последними словами ругал командиров и, перебегая от одного к другому, приказал немедленно выдвигаться вперед. Бойцы неохотно повиновались, но, как потом оказалось, время было упущено. Еще до захода солнца гитлеровцы предприняли яростную контратаку. Бойцы, не успевшие как следует окопаться, вынуждены были отойти.

Правда, вторую траншею они все-таки удержали, но это не было спасением. Удалось отбить еще одну контратаку, начавшуюся уже в сумерках. И все же теперь о том, чтобы выдвигаться вперед, не могло быть речи: люди вконец измучились, смертельно устали, Стрепетов тоже, видимо временно, примирился со сложившимся положением.

Во время второй контратаки был тяжело ранен Шубин: пуля навылет прошла через грудь и, наверное, задело легкое, потому что изо рта с каждым выдохом ручейком стекала кровь. Вынести его в тыл полка не было никакой возможности: Костю уложили в небольшом немецком блиндаже. Командиром остался Алексей, в отделении, кроме него и Беды, осталось два человека.

Выбрав удобную минуту, Алексей забежал к Шубину в блиндаж. Костя встретил его вопросом:

— Ну как там?

— Да пока держимся. Наверное, еще полезут…

Шубин говорил с трудом. Алексей скорее догадался, чем услышал, что Костя подзывает его поближе. Сушко склонился над ним.

— Лешка, в случае чего… Не оставляйте меня, Леша, — и он сжал руку Алексея.

— Что ты, Костя! Не беспокойся. При первой же возможности вынесем.

— Пристрели лучше… — хрипел он с трудом. В темноте Алексей видел только белевшую повязку на груди и большие жалкие глаза Кости. — Второй раз никак нельзя… никак…

— Лежи, лежи, ни за что не оставлю, разве только самого ухлопают, — успокаивал его Алексей.

— Знаешь… Гранату… На всякий случай…

Алексей принес лимонку и положил рядом с раненым. Костя благодарно пожал ему руку на прощанье.

Алексей обошел свое отделение. Парни старательно окапывались.

— Спать нельзя, ни в коем случае, — предупреждал он каждого.

— Знаем, — ответил Кресов, останавливаясь, чтобы передохнуть. — Шубин там как?

— Лежит…

Ближе всех к Алексею, метрах в десяти-пятнадцати, была ячейка Тимофея. Он тоже окапывался, но Алексей не стал с ним разговаривать. С того момента, как погиб Валентин, они не перемолвились и словом. Алексей находился под тяжелым впечатлением смерти товарища и все размышлял над тем, как это произошло. Вспоминая подробности боя, Алексей пришел к выводу, что в момент броска Валентина в траншею, те двое сидели и закусывали (там валялись банки с маслом, хлеб, фляжки). У одного из них, видимо, был нож, и когда Валентин прыгнул в окоп, он успел первым нанести удар. Ему удалось ударить Вальку и второй раз, когда Алексей уже возился со «своим». Если бы Беда не ждал команды… «Да, опять Беда, — подумал Алексей. — Но можно ли его обвинять? Эх, напрасно Вальку послушал…»

Сушко поправлял свою ячейку, а мысли о случившемся не покидали его. Страшная пустота и отчаяние заполняли его сердце. Перед глазами возникала то одна, то другая сцена: крепко сжатые и поднятые вверх руки, приветствующие Вальку, куча денег на грязной фуфайке, ночь перед первым боем, голубые глаза и слова: «Есть такая слабость…» «Неужели честолюбие сгубило тебя, Валька? — в который раз спрашивал себя Алексей и тут же отвечал: — Нет, просто ты любил иногда сболтнуть для красного словца…»

Все погибли, ушли в небытие… Остался он один. Надолго ли? Еще два дня. Два самых трудных дня… Молча присел рядом Беда и долго смотрел, как Алексей черпал маленькой лопатой землю.

— Ты, Лешка, не думай, что я нарочно, — заговорил он. — Я просто не сообразил… Не мог… А тут еще ты замахнулся.

Алексей ответил не скоро.

— Я ничего не думаю. Но было бы лучше, если бы вместо тебя там был кто-нибудь другой…

— Да, да… Я просто растерялся.

— Теперь ничего не поправишь, — заключил Алексей лишь только для того, чтобы что-нибудь ответить, продолжая механически выбрасывать землю. Разговаривать на эту тему он не мог.

Беда еще посидел немного и ушел. Алексей облегченно вздохнул. Закончив ячейку, усталый, он прислонился к стенке окопа.

Сушко был уверен, что не спал, но состояние, в котором он потом оказался, нельзя было назвать иначе, чем пробуждением. Во-первых, было совершенно потеряно чувство времени и места: «Что это? Где я?» Во-вторых, возвращение к действительности было внезапным, какое бывает только со сна.

Артиллерия молчала, не стреляли и пулеметы. Стояла зловещая тишина, которая и поразила Сушко. И среди тишины Алексею почудился странный звук: как будто храпят люди. Да это храпели уснувшие люди. Алексей встряхнулся, схватил автомат и бросился будить, но опоздал. Небо вдруг вспыхнуло сотнями огней, со всех концов низко над землей протянулись разноцветные нити трассирующих пуль. Они, словно сеткой, накрыли горб, чмокали и противно свистели. Оглушительно загрохотали разрывы, с тяжелым свистом зашелестели осколки, в нос ударил кисловатый запах взрывчатки.

Алексей высунулся из ячейки и увидел, как освещенные сзади багровым светом бежали серые фигуры и что-то кричали.

— Немцы!.. — закричал Алексей. Он приложился к холодному и мокрому ложу автомата, нажал спуск. Автомат стрекотнул короткой очередью, потом еще и еще. Но гитлеровцы продолжали наступать. Алексей схватил приготовленную гранату, мгновенно выдернул чеку и изо всей силы метнул ее в приближающихся врагов. Еще одну гранату бросил туда же, приготовил и третью. Но тут увидел, как из соседней ячейки кто-то выскочил и, петляя, побежал назад. Мгновение — и его обожгло болью и злобой.

— Беда! Куда? — закричал Алексей. — Стой, падла! Убью!

Но Беда, что-то крича, продолжал бежать. Тогда Алексей взмахнул зажатой в руке гранатой и бросил в убегающего. Ему показалось, что угодил Беде прямо в спину, но ни взрыва, ни вспышки уже не слышал и не видел: что-то огромное, тяжелое толкнуло его сзади, придавило к земле. В то мгновение Алексей и предполагать не мог, что ему предстояло пройти еще один круг тяжких испытаний.