— Твой номер шестнадцатый, ходи впереди меня и останавливайся по команде, — огрызался Васильков. — Учить еще будешь, к кому мне обращаться. Тебе вообще разговаривать не полагается.

Фитюлин, переживая свое положение подконвойного, беспрерывно курил, и Павка время от времени с завистью поглядывал на него. Махорка у Василькова кончилась еще на плацдарме. Наконец не выдержал:

— Дай-ка табачку на закрутку, — сказал он приказным тоном.

— Чего? — удивленно округлил глаза Славка. — Чтобы я тебе свой табак дал? Больше ничего не придумал? А… не хочешь?

— Ну, хоть «бычка» оставь. К куреву тянет, спасу нет, — насупился Васильков.

— Конвоиру курить запрещается.

Нервно прокашлявшись, Павка сжал в руках автомат, громко закричал:

— А ну, шагай быстрей! И не разговаривать!

Наконец по чьей-то подсказке они отыскали землянку особиста. Воронин восседал в потрепанном мягком кресле за двухтумбовым канцелярским столом, невесть как оказавшимся в этой земляной норе. На столе — чернильный прибор и котелок с парящей кашей.

Внимательно прочитав сопроводительную записку Войтова, старший лейтенант убрал со стола котелок и нацелил изучающий взгляд на арестованного. Славка произвел на него, видимо, неблагоприятное впечатление, так как он поморщился, встал из-за стола и подошел чуть ли не вплотную к Фитюлину.

Высокий, подтянутый, в поскрипывающих ремнях новенькой портупеи и с тремя «кубарями» в петлицах, особист являл полную противоположность стоявшему перед ним небритому, закоптелому Славке. Шинель на Фитюлине была без ремня, вымазана засохшей глиной. Кисть правой руки — с вздувшимся багровым ожогом. Наспех намотанный почерневший бинт сбился под рукав шинели.

— Красив, ничего не скажешь, — хмыкнул Воронин, насмотревшись на Фитюлина.

— А что вам моя красота? — буркнул Славка. — Я к вам не на смотрины пришел, а по делу.

— Под конвоем пришел, — уточнил Воронин. — И в деле твоем мы сейчас разберемся. Вы, красноармеец Васильков, можете сесть.

Он указал Павке на стоявший перед столом табурет и, поскрипывая ремнями, вернулся на свое место. Павка с готовностью выполнил приказание. Сидел не шевелясь, всем своим видом выказывая беспредельное уважение и преданность хозяину землянки.

Старший лейтенант вынул из ящика стола чистый бланк протокола допроса, положил перед собой и как-то особо пристально посмотрел на Василькова.

— Итак, вы утверждаете, что своими глазами видели, как боец Фитюлин во время атаки из автомата стрелял в своего командира?

Павка хотел было что-то ответить, но Воронин жестом руки остановил его.

— Должен вас предупредить, что наш разговор носит официальный характер и за дачу заведомо ложных показаний вы несете ответственность.

— Так он же ненавидел Красовского, товарищ старший лейтенант, — не на шутку струхнул Васильков. — Кого хотите можете спросить. Почти каждый день они промеж себя цапались. А тут такой момент удобный.

— Вы поняли мой вопрос? — прищурился на Павку Воронин. — Я спросил у вас: видели ли вы своими глазами, как подозреваемый стрелял в своего командира?

— Ну да! Я сзади бежал, а Фитюлин передо мной, и я видел, как он стрелял из автомата. А отделенный наш в аккурат впереди Фитюлина в это время находился.

— Что-то расплывчато вы показываете, — поморщился старший лейтенант. — Ваш командир роты сообщает, что вы вполне определенно заявили ему, будто видели, как Фитюлин стрелял в спину своего командира. Вы же теперь говорите мне: «стрелял из автомата». Нет, что-то туманно у вас получается.

— Че туманно-то? Я ж говорю, что Славка прямо за Красовским бежал. А ежели так, то кто ж еще отделенному в спину стрельнуть мог? Да вы личное дело этого Фитюлина посмотрите, он же хулиган-рецидивист!

— Вы мне советов не давайте, красноармеец Васильков. Что мне делать и куда смотреть — это я без вас решу. Показания ваши неконкретны, но кое-какой резон в утверждениях есть. Значит, вы подтверждаете свое заявление?

— Так точно, подтверждаю.

— Ну что ж, тогда запротоколируем вопросы и ответы. Так… А теперь распишитесь вот здесь и возвращайтесь в свою роту.

— Вы бумаженцию черкните моему командиру, что я сдал вам Фитюлина.

Расписавшись в протоколе и получив бумаженцию, Васильков козырнул Воронину и, победно взглянув на Славку, покинул землянку.

— Ну, теперь ты садись к столу, — старший лейтенант указал на табурет стоявшему до сих пор Славке. — Давай теперь с тобой побеседуем, как говорится, на коротких волнах.

Фитюлин сел и попросил разрешения закурить.

— Волнуешься? Ладно, закуривай. А теперь будто на исповеди отвечай, как ты до такой жизни докатился?

— До какой? Это вы про штрафную роту, что ли? — не понял вопроса Славка.

— Ты ваньку мне, друг ситный, не валяй. Я тебя про Красовского спрашиваю. Как ты решился стрелять в своего командира?

— Так не стрелял я в него!

— А откуда же у него две дырки в спине появились? Может, нечаянно на курок нажал? Чего в атаке не бывает? — вкрадчиво спросил особист.

Такая постановка вопроса Славке явно не понравилась. Он начал терять надежду на то, что сумеет убедить этого Воронина во вздорности выдвинутого против него обвинения.

— Послушай, старший лейтенант. Если ты мне «тыкаешь», то и я с тобой на «ты» перейду. Ты за кого меня считаешь, за лопоухого фрайера, да? Чего ты мне мокруху белыми нитками шьешь?

— Вон ты как заговорил! — вскинулся Воронин. — Только я тебе не портной, чтобы нитками шить. И считаю я тебя за того, кто ты есть на самом деле.

— Ну, хулиган я, хулиган! С ползункового возраста драться начал. Только на «мокруху» никогда не ходил. Даже перочинного ножа с собой от соблазна не брал. А тут, на фронте, чтобы своего же товарища?! Не буду я отвечать на твои вопросы. Пиши сам что хочешь на меня!

— Смотри-ка, какой герой… — особист резко поднялся из-за стола и впился взглядом в Славкино лицо. — Имей в виду, я таких, как ты, пачками в Ленинграде сажал, когда в милиции работал. И здесь сажаю кого надо, если из нормальных воинских частей. А ты — штрафник! Тебе только один приговор может быть — высшая мера, понятно?

— Руки коротки. И над тобой начальство есть, разберется, — не сдался Фитюлин.

— Да, я только старший лейтенант по званию, но за решетку или в штрафбат могу отправить и подполковника. А ты — рядовой, да еще и штрафник.

— Да уж понятно, страшнее кошки зверя нет. Только зря ты мне это дело шьешь, старший лейтенант. Не виноват я. Воды можно попить?

Воронин разрешил. Славка налил из графина и жадно выпил две полные кружки теплой воды.

— Так что же все-таки тебя побудило стрелять в своего командира? — снова повторил вопрос Воронин.

— Зря вы время со мной теряете, — опять перешел на «вы» Фитюлин. — Пустышку тянете. Васильков с обиды на меня наплел, а вы ему верите. Трус он вонючий, а не боец. Я ему морду вчера начистил за трусость, вот он и решил отомстить, «чернуху» выдумал.

— Ну, хорошо. Расскажи мне подробнее о своих взаимоотношениях с Васильковым.

И Славка, немного успокоившись, рассказал старшему лейтенанту о том, как вчера подорвал немецкий дзот, убил двух автоматчиков и унтер-офицера, а Васильков в то время отсиживался в воронке.

— Вот я ему и врезал за трусость. Разве неправильно сделал? — спросил Фитюлин у особиста.

Тот, сосредоточенно сдвинув брови, постукивал пальцами по столу, молчал. Рассказ Славки поколебал уверенность в его виновности. Но и принять на веру все услышанное от него Воронин не мог.

На столе зазуммерил телефон. Старший лейтенант поднял трубку, долго в нее угукал и дадакал, а в заключение бодро, как и полагается образцовому офицеру, повторил переданное ему приказание.

— Есть разыскать и снять показания раненого бойца Красовского, товарищ капитан. Сегодня же этим займусь.

Положив телефонную трубку, долго молчал, потирая ладонью подбородок.

— Что, старший лейтенант, начальство требует, чтобы и Красовский подтвердил Павкину туфту против меня? — спросил Славка. — Не может Олег таким гадом оказаться, хоть и ссорились мы с ним постоянно. Только он ведь может и не знать, откуда в него шарахнули. Тогда ты меня уж наверняка в трибунал отправишь.