– Государыня,– послышался чей-то слезный голос,– мы завсегда стояли на защите царей, мы служилые люди, а теперича мы не знаем, кому служить…

– Ступайте, стрельцы,– перебила говорящего Софья,– и думайте, за кого вы: за меня и царя Ивана, за старину, за наши обычаи, за ваши льготы, али за царицу Наталью и Петра, которые ведут на Русь иноземщину,– вот мой сказ.– Царевна поднялась и степенно вышла, низко, по-монашески, наклонив голову. Уходя за ней, на отлете Шакловитый бросил стрельцам:

– Уходить по-одному, молчаливо. И хорошо думайте. Государыня за вас.

Уже в переходе Софья говорила Фодору Леонтьевичу:

– Зажирели стрельцы. Откормила я их, что каплунов, себе на беду.

– Ничего, матушка,– подбодрил ее Шакловитый.– Сгоним жирок, сами поймут, где их выгода.

– Поймут, да чтоб не было поздно, – с горечью сказала Софья.

– М-да,– пожевал губами начальник стрельцов.– На том берегу думают шибче стрельцов. Ну ничего, правда на нашей стороне.

Проводив государыню в опочивальню, Федор Леонтьевич направился к Голицыну.

– Ну как там стрельцы?– встретил его вопросом Василий Васильевич, недавно поужинавший и севший почитать Сенеку по латыни.

– Ничего хорошего, князь,– ответил Шакловитый, соображая сесть ли ему или стоять. Князь не приглашал садиться.– Жилье пошло вольное, доходное. Кабы ни ваш поход на Крым, то и бердыши заржавели бы.

– Да–а…Крым…– воспоминание о походах не добавило настроения князю,– стрельцы…то по вашей части, Федор Леонтьевич. Вы должны были их более гонять, учить. Стыдно говорить, но строй держать не умеют, с мушкетами обращаться не способны, в руках одни бердыши, с которыми еще на Угре стояли, оружия нового нет. Кого с таким войском можно воевать?

– Уж какое есть, Василий Васильевич,– с плохо скрываемым раздражением ответил Шакловитый, злясь, что хозяин не приглашает даже присесть.

– Мы пеняем Петру, мол, тешится, резвится, а у него два полка уже сейчас стоят десятка стрелецких. Я говорил с Гордоном, тот не нарадуется. Дисциплина железная, все строевые приемы знают, в атаку идут шеренга за шеренгою; одна шеренга стреляет, другая в то время заряжает. Сноровка изрядная. Сам Гордон говорит, что даже у наемных иностранных полков такой выучки нет, а у Гордона трудно заработать похвалу. Что нам мешает хотя бы по одному такому полку в год иметь, а?

– Денег нет, Василий Васильевич,– резко ответил стрелецкий начальник, продолжая стоять.

– Хе-е,– ухмыльнулся князь,– да уберите пять стрелецких полков, и будут у вас деньги. Отправьте назад два полка наемников и будут у вас опять деньги.

– Нельзя отправлять, князь, – стрельцам настрашки не будет.

– А Головкин не боится без настрашки, – гнул свое Василий, – понеже у него нет в полках жен, детей, огородов, торговых рядов.– Князь все более распалялся.– Послали меня… стадом воеводить… и хотели, чтоб я кого-то одолел. Обозы растянулись на десятки верст, харчей, кормов нужна прорва, а их нет. Дворянское ополчение – с мечами! В кольчугах Александра Невского!– В голосе князя звучала невысказанная обида.– Дали бы мне десяток полков, как в Преображенском – мы бы тех татар в бараний рог скрутили. А теперь умники все – «побед не добыли». Добыли, что смогли. Не скоро татарва на наших украйнах появится. А нам потребно создавать новое войско.

– Нам бы сперва с царями разобраться, – коротко бросил Шакловитый.

Василий Васильевич будто в первый раз внимательно посмотрел на стрелецкого воеводу.

– Сядьте, что вы переминаетесь с ноги на ногу, как конь в стойле.

– Жду, когда вы заметите.

– Что со стрельцами?

– Отнекиваются, князь, – ответил Шакловитый, с удовольствием присаживаясь на красивый, мягкий стул, – Им что, им не печет пока.

– Вот–вот.– подхватил Голицын,– вы, как я видел по вашему лицу, небось, думали, что я несу вздор. Была бы у нас регулярная армия, то не потребно было бы уговаривать сей скот.– Шакловитый невольно оглянулся на дверь. Голицын заметил.– Не беспокойтесь, чужих у меня нет.– Так вот я говорю, что не надобно было бы уговаривать. Шагом марш – и вперед. А теперь заглядывай им в глазки, уговаривай. Говорил еще семь лет назад, что надобно уходить волчицу с волчонком – не послушали. А нынче расхлебывай ту кашу. Так что они говорят?

– Говорят, что надобно все по закону делать, чтобы их не считали бунтовщиками. Розыск учинить тем, кто государыне противодействует. Пусть, мол, государыня поступает, как считает нужным, а мы поддержим, а бунтовать не будем.

– Розыск…хе–е,– князь криво усмехнулся.– Кому розыск? Законному царю? Как же ты их наставлял, Федор Леонтьевич?

– Вот так и наставлял, – хмуро ответил Шакловитый.– По-моему, так взять пятьсот стрельцов, выбрать удобное время, когда потешные спят да и прикрыть всю лавочку.

– А найдешь ты пятьсот стрельцов надежных? Ты же сам говорил, что стрельцы хотят по закону, а идти ночью на дворец – то уже не по закону.

– В том вся и загвоздка, – вздохнул Шакловитый. – Есть у меня два десятка отчаянных, на любое дело пойдут, а больше нет.

– А я бы, Федор Леонтьевич, сделал по-другому.– с хитрым видом предложил Голицын. – Собрать со всей Москвы голытьбу, сброд всякий, что халяву любит да и двинуть ее к царице Наталье просить хлеба и зрелищ, а среди той толпы твоих двадцать ребятушек. Как нападут на дворец, так твои опричники и сделают свое дело. Испытано не раз.

– Царевна не хочет их смерти.

– А кто будет спрашивать царевну? Она женщина, ей больно и страшно, а мы должны сделать свое мужское дело и доложить итог. Молодец был Милославский – не то до сих пор боролись бы с Хованскими. И мы помолимся за упокой душ убиенных, накажем виновных – вот и все.

– Князь, а куда девать три тысячи потешных? Уйдут с царицей в крепость – кто будет крепость воевать, голытьба?

– Да-а, – после некоторого молчания разочарованно протянул Голицын.–Упустили время. Пять лет назад надо было то делать. Вот тебе и потешные, вот тебе и крепость шуточная…Обвели нас вокруг пальца, как детей несмышленных.–Князь с досады стукнул по быльцу кресла.– Как же ты работаешь, Федор Леонтьевич, что у тебя нет надежных полков? – спросил он желчно.– Должны быть у тебя надежные полковники, а у полковников сотники, а у сотников десятники.

– Известное дело, должны, – устало ответил Шакловитый, – да назначишь своего, а он загордится, или заворуется – стрельцы требуют заменить. Другого назначишь – то самое. Потом назначаешь, кого стрельцы укажут. Такое дело.

– То, что я говорил неоднократно, – заключил Голицын.– Нужна регулярная армия, нужна дисциплина. Даст бог укрепится государыне – сам возьмусь за то. Ну а что насчет венчания царевны?

– Тож самое, – сокрушенно сказал Шакловитый.– не верят, что царя Ивана обижают. Что за царь, говорят, которого обижают. Не верят больше ни в какие другие сказки.

– Вот народ, а! – возмущенно стукнул пальцами по столу князь. – Когда не надобно, вопит, бунтует. Когда же кровь из носу потребно поддержать правительницу, молчит, как рыба. Вот оно – Аристотелево противоречие. Семь лет народ живет без войн, без восстаний, житье налаживается, порядок установился, меньше разбойников на дорогах– тут бы и поддержать такое положение – ан нет, народ молчит, ему хорошо, он считает, что так и надобно, что так будет и далее. Выходит, государыня против себя копала яму. Надобно, чтоб народ жил хуже, тогда бы он поднялся.

– Цари сами ввели народ в заблуждение, – впервые не согласился Шакловитый.–Сначала Алексей Михайлович не распорядился, как следует, не оставил прочного завещания. Тогда уже Наталья Кирилловна, даром, что в лаптях приехала к Матвееву, так обернулась, что едва ни стала опекуншей царя малолетнего; хорошо, что ее окоротили вовремя. Затем Феодор. Тому простительно – умер совсем молодым. Теперь маемся, кому поклоняться. Все было понятно, пока Петр был малолетка, а теперь он сам хочет править.