– Слушай, а ты созвонись с Маркеловым Игорем, учился с нами два семестра на первом курсе, потом перевелся в Ленинград. Вспомнила?

Полина пожала плечами, давая понять, что не помнит о ком идёт речь. Таня замахала руками:

– Да, вспомнишь! Он сейчас в Минздраве, врач из него никакой получился. Так вот, его отец – генерал с Лубянки, с горячим сердцем и холодной головой. В общем, поговори с Игорем, лишним не будет, он, кстати, нормальный парень, без пафоса. Телефон я тебе дам.

Игорь легко согласился помочь, при встрече преподнес букет крупных бело-розовых хризантем. Когда узнал в чём дело, стал шутливо её отчитывать:

– Нет, нет, Полина и не проси, чтобы я хоть как-то, пусть даже косвенно, посодействовал отъезду такой красавицы из СССР? Да ни за что! Мы в Минздраве такую характеристику напишем, тебя за Уральский хребет не выпустят, я лично возьму это дело на контроль! Я же в тебя был влюблён, так сказать, на заре туманной юности! Не веришь? Честное слово!

Полина смеялась, думая, что этот Игорь забавный парень, пожалуй, вокруг неё слишком много серьезных людей. Слишком много. Слишком серьёзных. Потом была ещё одна встреча, уже в театре, потом ещё одна, и ещё, и ещё…

Она влюбилась. В Игоря Маркелова. Не просто влюбилась, потеряла рассудок, сбрендила, сошла с ума… Удивлялась, как это она сразу не разглядела такое сокровище, ещё на первом курсе. Горан? Замечательный, добрый, внимательный, но он человек долга, слишком похож на неё саму, а Полине так хотелось лёгкости!

Через месяц отношений с Игорем, Полина поняла, что беременна, но, судя по сроку, это был ребенок Горана. Игорь, узнав, легкомысленно отмахнулся, мол, нашла проблему, родишь, запишешь на меня. Но Полина так не могла. Она позвонила Горану, рассказала обо всем: и об измене, и о ребенке. Просила прощения, плакала, умоляла забыть её.

Горан молчал. Полина, закусив губу, царапала ногтем эбонитовую телефонную трубку. Ей казалось, что не только она, а все, кто был на Почтамте в тот час, затаили дыхание в ожидании его ответа: и эта молоденькая девушка в модных белых босоножках с крупными пряжками, и военный, читающий газету, и веселая парочка, украдкой целующаяся в дальнем углу. Все ждали, какой приговор получит Полина. Наконец Горан заговорил:

– Значит, не судьба, но у ребенка должна быть моя фамилия, мы, сербы, детей не бросаем, я приеду, как смогу.

Когда кураж прошёл, Игорь понял, что натворил. Полина дурнела на глазах, разбухая, как тесто в кадушке. Да ладно бы там был его ребёнок! Он брезгливо тыкал пальцем в живот жены, спрашивая:

–Долго ещё ждать, я тоже не железный. Я мужчина, мне надо.

Полина его жалела. Его! Не себя! Не ребёнка! Закрывала глаза на его отсутствие по ночам, плакала, ревновала, надеясь: вот рожу и будет всё по-прежнему. Ему ведь и правда тяжело. И с ней, и с родителями. Отец и мать Игоря, её, конечно, не приняли. Свекровь в глаза говорила, что Полина – подлая, охомутала Игоря, испортила ему всю жизнь.

Вопреки ожиданиям Полины, после рождения Славы стало совсем невыносимо. Игорь почти не появлялся дома, а когда приходил, то грубил, мог ударить. Почему она не развелась? На что надеялась? Впрочем, через год муж немного успокоился. В конце концов, ему было неплохо. Ребёнка он почти не видел, Полина вышла на работу, денег не просила, всегда была готова услужить по первому требованию. Хорошо иметь под боком виноватую, красивую бабу, которая лишний раз рот боится открыть.

Когда приезжал Горан, они разыгрывали счастливую семью, но он не особо верил этому спектаклю. Полина выглядела забитой, сутулилась, прекрасное точёное лицо словно стекло вниз, как на картинах Сальвадора Дали. Но больше всего Горан переживал за сына и, как оказалось, не зря.

Тот Новый год Полина встретила на дежурстве, Слава остался с Игорем, в 10 вечера должна была прийти няня. Ближе к одиннадцати привезли женщину с внематочной беременностью. Пациентка дотянула до последнего, несмотря на то, что у неё всю неделю ныл низ живота, она не захотела портить праздник мужу и детям и терпела, пока не рухнула в обморок прямо на кухне. Когда Полина вышла из операционной было уже 2 часа ночи. Она набрала домашний номер. Гудки. Наверное, няня уснула вместе со Славой, а Игорь, разумеется, где-то гуляет. Надо что-то решать с её, так называемой семейной жизнью, неужели у неё совсем не осталось гордости? Стыдно. Морок какой-то… На душе скребли кошки.

Няня не пришла, Игорь не знал, что и делать. Его ждали на даче, шашлыки, шампанское, ёлка во дворе, ну и девочки, конечно. Славик сидел за столиком, калякая в альбоме карандашами. Игорь решился: "Ладно, возьму его с собой, пристрою там куда-нибудь". На даче Славика накормили конфетами, уложили спать на кушетке в чуланчике. Ночью малыш проснулся и громко заплакал. Темно. Наревевшись, встал с кушетки, открыл дверь чулана, высунул наружу кудрявую головку. Чужие, пьяные голоса, доносившиеся со второго этажа, напугали его. Слава проковылял в прихожую, его пальтишко лежало на скамейке, а вот сапожек он так и не смог отыскать. Сунув ноги в чьи-то тапки, мальчик вышел на крыльцо, ворота на улицу были распахнуты настежь. Услышав за спиной утробное рычание, Слава обернулся: огромная овчарка скалила желтозубую пасть. Его глазёнки расширились от ужаса, подумав, что это волк, мальчик бросился за ворота, неловко шаркая чужими «взрослыми» тапками.

Семейная пара, возвращаясь из гостей уже под утро, каким-то чудом заметила ребёнка, уснувшего в сугробе. Слава остался жив, но из-за начавшейся гангрены, ему ампутировали ступню левой ноги.

Следователь кричал на Полину:

– Да тебя надо лишить родительских прав! Какая ты мать! Вспоминай, как ребенок оказался на этих дачах! Ты ещё за клевету ответишь, Игорь Сергеевич всю ночь был у родителей и никуда не отлучался, вот их показания!

Горан, подключив все связи, вылетел в Москву сразу же, как только смог, из аэропорта он прямиком отправился в больницу. Увидев, Полину, сидящую в больничном коридоре, Горан сжал кулаки, едва сдерживая себя, чтобы не обрушиться на неё с упрёками. Когда он молча положил руку на её плечо, Полина вздрогнула и обернулась. Его напугало её красное, опухшее, как подушка, лицо. Да, плохи дела… Мужчина сел рядом. Им предстоял тяжелый разговор:

– Полина, я забираю сына, ты должна дать своё согласие на смену гражданства Братислава. Теперь его будут звать так. Я лично поговорю с отцом этого ублюдка, чтобы всё устроилось, как можно быстрее. Не сопротивляйся. Не заставляй меня уговаривать тебя. У меня нет сил на это. Твои желания уже ничего не значат. Братислав будет жить со мной и моей женой в Сплите, у моря, на Адриатике. Ему там всегда будет тепло, – Горан опустил голову. – Я не знаю, что еще сказать… Где сын?

– На перевязке, – отозвалась Полина, глухим, как будто бы ватным, голосом.

Горан и Слава улетели в Югославию в начале апреля. Полина вернулась из аэропорта в съемную квартиру, не раздеваясь залезла под одеяло, её знобило. С горькой усмешкой она прошептала сама себе: «Весело веселье, тяжело похмелье…» Через три месяца, оправившись от двустороннего воспаления лёгких, хирург-гинеколог Виноградова вернулась к работе.

Полина Аркадьевна, порывшись в сумке, с досадой воскликнула:

– Прекрасно! Я забыла взять свой ридикюль с лекарством. Кира, будь добра, порежь хлеб, я отлучусь ненадолго к соседке, она такая же сердечница, как и я, авось выручит таблеточкой.

Кира почти закончила с хлебом, когда из прихожей донёсся звук поворачивающегося в замке ключа. Девушка решила, что это Полина вернулась от соседки и спокойно продолжила накрывать на стол.

– Добрый вечер.

Кира вздрогнула, не ожидая услышать мужской голос у себя за спиной. Девушка обернулась: в дверном проеме кухни стоял высокий мужчина, глядя на неё с дружелюбным интересом.

Она никогда не видела таких лиц. Никогда. Лицо, созданное не природой, а талантом и умением искусного резчика. Твердый подбородок с ямочкой, безупречные, словно бы вычерченные по линейке, грани щёк. Строгий, но при этом крупный, чувственный рот. Ровный нос без намека на горбинку. Под прямыми бровями бархатные, взлетающие к вискам глаза цвета темного янтаря. Плавный изгиб длинных ресниц. Смуглая, матовая кожа. Густые, чуть вьющиеся на концах волосы.